Бумажные, мысленные, полученные, не отправленные…              

2

Дорогая мама, тут все время идет дождь. И я не знаю, что еще вам с папой писать. Поцелуйте Торренса в нос, обязательно – это от меня ему привет. И, пожалуйста, пускайте его в мою комнату. А лапы я ему всегда мыть буду, каждый день. Вчера давали капусту на обед и на ужин. Такая гадость. А еще был волейбол. Мы заняли второе место среди всех отрядов. А это мам, не мало. У нас их 17! И попробуй выиграть у первого. Мы вот попробовали. У нас все вышло. Нос уже почти не болит. Тем более, что мяч его почти не задел. Капуста жуткая гадость. А в шахматный кружок я больше ходить не хочу. Лучше на фото. Мы меняли пленку в таком черном рукаве. А потом сушили листы. Комары. Мы их лупим всей палатой. Сегодня будем играть в комический футбол. Это когда мы против девчонок будем. Они в нас переоденутся, ну в шорты и все такое, кепки там. А нам сделают ради шутки хвостики. И дадут юбки. Альбина принесла мне свою салатовую. Вот смеху будет. Тем более, мы все равно их сделаем. Что еще? Когда поедете ко мне, котлет больше не привозите. Я не успел их все съесть, держал в наволочке, запах жуткий. Вожатый ругался, да еще и сказал на линейке. Жаль, что Альбина все слышала. Мам, только не спрашивай, кто это такая. Я вам в прошлый приезд показывал. Она с красной заколкой и с тресканной коленкой. Это ей я треснул. Ну, случайно получилось. Альбинка не обижается. Такая скука. Тихий час называется. И дождь. Сказали, если не кончится, футбол будет в спортзале. А другой конец. И привезите мне книгу, тут библиотека закрыта.  Ребята сказали, что и в прошлую смену тоже так было. А что делать в тихий час? Нет, мы, конечно, уже жевали чеснок, кто больше. Играли в «сифака». Ну, ты не знаешь. Один раз сбежали за территорию. Только, чур, не говори там никому.  Там всего лишь поле и шоссе. Ну, мы с Генкой еще нашли кладбище. Оно тут другое. Генка сказал, что это называется Братская могила. Я рассказал Альбинке, она тоже хотела пойти, но лаз заделали, а через забор она отказалась. А вообще, тут скука. Концерт на родительский день. Я буду петь. Я! Представляешь? Ну не смешно ли? Привози какую-нибудь фантастику, только не толстую. А то дочитать не успею. А дома не буду. А Генка еще раз вылезал, был на кладбище, сказал, что там памятник тем, кого расстреляли в войну. И что поставили его буквально на днях. Потому как все свежее, и буквы. Генка даже рукав показывал, как испачкался. И что там список. Много детей. Даже грудных. Смешно. Наверное, он как всегда все перепутал. Я понимаю, что война была, мой дедушка же воевал. Но при чем тут какие-то младенцы? Они ж вроде еще лежат в колясках. Нет, определенно, Генка врун и брехун. И Альбина со мной согласна. Какой противный дождь, что еще можно делать в тихий час? Вот, вам пишу, домой. Скучаю вроде. Мы договорились назавтра еще попробовать съесть мыло из умывалки и парафиновую свечу. А у Альбины никто не воевал в семье. Она так сказала. Но это не точно. Она вообще не помнит, когда началась война, потому как на класс меньше учиться. Они, наверное, еще не проходили, так она сказала. А вообще тут очень скучно и дождь. Давайте уж скорее приезжайте. Ночью приходил ежик. Мы кормили его сырниками. Мам, и бинокль захвати, папа знает где, в том шкафу. До выходных. Глеб. Да, и жвачки побольше, а то, что еще после отбоя делать?  А вообще Альбинка дура, и юбка у нее дурацкая. И Генка тоже. Нет, Альбинка нормальная, просто вредная. Как надоели дождь и капуста.

3

Мама, дорогая, Моя любимая. Я так хочу взобраться тебе на спину и качаться, как было всегда. Ну, то есть раньше. Моя грамота, ты знаешь, я положила ее в книжку. Самое смешное, не помню, в какую. Но это на моей полке над столом. У бабушки хорошо. Она на ночь меня поит молоком. Говорит, что в этом вся сила. Смешная такая. Я, конечно, молоко выпиваю, чтобы ее не огорчать. Она и так все время вздрагивает. Говорит, что неспокойно. И что мне надо ехать обратно. Ну вот, такая у нас бабушка. Только приехали мы с Глебом, а уже все. Наверное, надоели. Глеб шебутной. Уже сбил воробья из рогатки. И сломал какое-то редкое растение у бабушкиных соседей.  Но им я думаю все равно. Они такие веселые. И не заставляют своих детей пить молоко. Глеб тоже пьет. Представляешь, бабушка ему сказала, что если не будет пить, то осенью не пойдет в первый класс. Вот ведь глупость какая. А Глеб верит и пьет. Молоко такое гадкое. Оно не такое, как у нас. Густое и безвкусное. А соседи – те веселые. Бабушка сказала, что они недавно тут и называет их беженцами. Дядя  Матвей с рыжими усами.  А его Левка подружился с нашим Глебом. Они рассказывают какие-то ужасы про немцев, они от них бежали, но я думаю, так не бывает. Да, им было плохо. Но теперь они с нами. Хотя  некоторые и сеют панику, как сказал председатель на собрании. Мы с Глебкой и Левкой там тоже были. Залегли на крышу и все-все слышали. Так хочется приключений. А бабушка сказала, что никуда отсюда не поедет, потому как родилась здесь. Завтра она нас отправляет. То-то ты удивишься. Мы поедем с семьей дяди Матвея. Левка сказал, что им не привыкать, что он уже три года так путешествует, что они бегут. В общем, письмо мое, наверное, придет позже, чем мы приедем. То-то ты удивишься. Каникулы только начались, а опять в город. Ну что ж, буду заниматься. Чтобы получить похвальный лист и в следующем году. Глеб сказал, что он ничего такого делать не будет. А Левка так вообще, говорит, что уже год как не ходит в школу. Мамочка, мы уже десять дней не виделись. Я поняла, как скучаю. Ну, ее, эту деревню. Хочу домой. Хотя тут такая речка. А завтра утром уезжать.
Вот сейчас допишу письмо и пойду прощаться с речкой. Скоро увидимся. Твоя любимая дочка Ольга.

4

Дорогой мой родной Глебка! Как же я соскучилась. Я понимаю, как это все банально звучит. Вот, сижу тут в самолете, пишу тебе. А ведь скоро море. И я уже вижу Симферополь, как говорится, во всей его красе. Я там никогда не была. И тебе признаюсь – моря никогда не видела. Письмо отправлять не буду – где же тут в самолете почтовый ящик? Тем более, через два часа приземление. Но, Глеб, я обязательно его отправлю к нам туда, домой. Я так и представляю. Вот ты встретишь меня, мы пройдем мимо почтового ящика, я кину письмо. Ты спросишь, что это? А я отшучусь. А потом мы сразу на море – правда. И ты будешь мне все рассказывать, как ты провел эти два дня без меня. Вот ведь как случилось. Ну что ж, два дня – больше будем скучать, и как же слаще все будет от этих двух дней врозь, потом, когда вся сладость жизни дальше. Даже не верится, что мы уже две недели муж и жена. И наша первая совместная поездка – путешествие начинается врозь. Ну что поделаешь, раз так получилось. Мы приедем домой, погостив у моря так, что оно непременно надоест нам, а мы ему. И дома, дома ты побежишь к почтовому ящику. Нет, сначала ты вымоешь руки, и я сделаю ужин, что называется, на скорую руку. Это я так скажу тебе, а на самом деле ужин будет королевским.  Я тут пока была у мамы, проштудировала всю поваренную книгу. Так что ее приступ обернулся моей кулинарной грамотой, хоть и не правильно было так сказать. Тетя Оля рассказывала, что мама во время приступов вспоминает эвакуацию. А так – никогда. Я только знаю, что это где-то за Самаркандом. Ну да что об этом. Я помню, как шла по улице, а ты вдруг из-за спины и сказал, что ясновидящий и что можешь угадать, например, мою фамилию. И ведь угадал. Теперь у нас одна на двоих. А может и на троих. Я не уверена, но мне кажется, что так скоро и будет. Как же здорово, что я тогда пошла той дорогой. И что потом, когда ты приходил за мной к школе и ждал, когда я закончу проводить занятия…Глебушек, дорогой,  как же мне хотелось бежать с тобой, куда угодно. А я выдумывала какие-то дополнительные занятия, отстающих учеников. А ты меня все ждал под деревом. Я же просто сидела на подоконнике и смотрела на тебя. Да, да. Можешь не верить. Корила себя, мол, какая дурочка. Но ничего не могла с собой поделать. Я вообще такая трусиха. Всего боюсь. Даже вот лететь на этом самолете. Хотя знаю, что ничего не случится, просто потому что ты ждешь меня. И мы обязательно сходим на море. Я буду делать большие глаза и воротить нос, мол, ну что там такое море. А сама буду восторгаться внутри. Да-да, у меня там вулканчик восторга. Ну а паники – целый океан. Вот и сейчас хочется ей поддаться, несколько дымно. Ну, я как всегда себе все напридумала, ты же меня знаешь. Да, почему-то так мечтается о кабачковых оладьях. Вот прилечу – сразу их сделаю, целую миску.

5

Дорогой дедушка мороз! Нам сказали, что надо писать письма, вот я и пишу. Я в тебя не верю. Потому что тебя нет.  Нам сказали написать свои желания. А я желаю быть с папой и мамой. Но можно еще и Ольку. Я ее не видел давно. Но мне без нее не скучно. Она маленькая.  Я вот лежу, глаза закрыты и пишу тебе письмо. А после сна мы будет писать письмо на бумаге. Нам дадут карандаши. А вообще хочется есть.  Вам с папой хорошо, вы там непонятно где. А я почему-то здесь. Тут совсем нет книг. Я б даже согласился жить у тети Альбины, там и то лучше. А то здесь нету даже кровати. Может попросить ее у тебя? Да? Хотя нет. Я даже согласнее на Ольку, пусть она тоже с нами. Хоть она тогда и разорвала мою тетрадку. Но она ж мелкая, что  с нее взять. Мне иногда кажется, что вы и не были вовсе. И папа не говорил: «Не беспокойтесь, я завтра приду, они разберутся».  А завтра нас выгнал дворник.  И отнял у меня ранец. А мама даже ничего ему не сказала, а все за что-то говорила спасибо. Потом много теней. Очень много. Я даже не помню, куда подевали Олю. Мама сказала, что она осталась у тети Альбины, но об этом нельзя говорить. Никому-никому. Но я тебе скажу. Все равно письмо только в голове. Да я бы столько и не написал. Я думаю, что смогу только на будущий год, в классе третьем. Когда я пойду в школу. И когда вернется папа. Мне сказали, что мама поехала к папе, но об этом тоже нельзя говорить. Так сказала тетя Альбина. А здесь сказали, что у меня нет мамы и папы, и что моя фамилия Снегирев, а не Евтишин.  Здесь никто не играет футбол,  а вчера выбили зуб. Хорошо, что он молочный и уже шатался. Дед Мороз, я согласен, пусть не папа, не мама, даже не у тетки Альбины, где-нибудь, только не здесь. Забери, пожалуйста. Пусть даже с тобой. Я буду помогать тебе нести пряники. В пакете. Их давали в прошлом году на елке. Я тогда принес один Ольке, а  мама смеялась, что у нее зубиков еще нет. И чтобы  я пряник ел сам. Дед Мороз, да никто не давал нам карандаши, и письма не просил писать, это мы писали тогда  в том году, в школе.  Когда мы еще жили в Москве, а не в этом Кустанае. А я не помню, уже, как эти пряники выглядят. Ничего не помню. Дед Мороз, пожалуйста. Ученик второго класса «А» октябренок Глеб.

15

Ольга,  чтобы отвлечься, сочиняю тебе письмо. Ты, наверное, удивишься, почему тебе. Я давно собиралась это сделать. Я сижу, мне повезло. Тут есть щелочка, поэтому мне не так душно. Нет, то есть мне так душно, что я уже не замечаю. В щелочку ничего не видно. Но я воображаю, что мы проезжаем дома, деревья, что там солнышко. Мы так нелепо поссорились. Как раз в тот день. А потом уже было не до этого. Смешно, мы играли все детство в одном дворе, сидели до седьмого класса за одной партой. И ни разу не поссорились. Как же так? Я хорошо помню тот тополь, помнишь, как мы на него залезали прямо из твоего окна? И наши ночные путешествия? А потом твоя бабушка нас застала.  А мы друг друга выгораживали. И ты еще сказала, что я страдаю лунатизмом, а ты не можешь оставить меня одну, и сопровождаешь в моих прогулках. И нам поверили. Мама даже потащила меня ко врачу. И тот сказал, мол, девочка растет, и прописал больше прогулок и витамины. А мы эти витамины дали котенку. Ну, чтобы лучше рос. Помнишь, ты все убеждала, что если они для роста, то он назавтра станет большим котом. Размером с собаку хотя бы. И будет новая порода – «собакот». И как ты плакала. Что он остался таким же, но бабушка  нашла витамины – Мурзик их загнал за шкаф. А значит, Мурзик их не принимал. Но ты все грозилась повторить эксперимент. А я тихонько лопала эти витаминки. Тогда ты решила отмечать, как я расту. И заставляла каждое утро отмечаться на дверном косяке. А потом тебе быстро все это надоело, и ты заразилась игрой в Чкалова. А бабушка говорила, что девчонки не летают. А мы с тобой строили самолет на этом тополе. А потом прыгали с оттуда с зонтиком как с парашютом. И тебе опять попало, потому что зонтик был бабушкин. Я его хорошо помню, кружевной такой. Розовый. От солнца.  
Вчера та старуха перестала стонать. А вчера, да, я думаю, что это было вчера. Умерла та женщина с ребенком. Ребенок все заходился, а женщина ему вторила. Ох, как противно это было. Эти звуки. Гул. Помнишь, мы дули в трубу. Такой был гул. Такой. Невыносимый. Я заметила, что тут быстро ломаются те, кто кричит. Они быстрее перестают быть. А я так не хочу. Я знаю, ты меня не одобришь. Помнишь, ту нашу единственную сору? Ты вытолкнула меня тогда из сарая. Я помню, как ты перед ними унижалась. Как я не хотела идти. А когда меня выводили, ты специально сделала вид, что сердита. Я потом поняла, ты специально сделала это, чтобы было не так, не так. Но все напрасно.
Кажется, поезд останавливается. Двери открыли. Я слышу музыку.  И надпись:
 « Auschwitz».
                                                   
20

Дорогая моя любимая газета.  Я пишу уже двадцатое письмо. Наверное почту перехватывает по дороге инопланетный разум. То есть Марсиане. НУ что вы пишете - Сегодня  отмечают год со смерти Юрия Алексеевича. Вы все перепутали. Он не умер. Его похитили. Чтобы разобрать на опыты. У себя там, может даже не на Марсе, а на другой похожей планете. Они держат его взаперти, чтобы тот не выдал их тайны. Ведь Гагарин в космосе случайно обнаружил то, что видеть не должен. Он мне вчера об этом сам сказал. А как – уже не ваше дело. А то меня тоже заберут. А мне нельзя, я пенсию получаю, по инвалидности. А еще я вашей газете посылал стихи. Но их вы тоже не получили. Я читаю каждый номер, а их нигде нет. Поэтому я высылаю еще. Стихи соответственно про космос. Космос – это наше будущее. Я уже начал собирать вещи. Опубликуйте мои послания быстрее, пока меня не забрали. Я же чувствую оттуда сигналы. И должен успеть выполнить свою миссию. Ваш верный читатель и будущий специалист по космическому разуму двадцатого века, Глеб.шаблоны для dle