Несмотря на огромные объемы написанного, конкурсы и фестивали верлибра, антологии и премии, верлибр в России по-прежнему фрукт экзотический. Некоторые уважаемые авторы вообще его отрицают в пользу традиционной просодии.  Между тем, переход к естественной речи – требование времени и состояния языка. Потенциал верлибра используется минимально, лучшие его образцы, введенные в обиход тем же Мандельштамом в «Нашедшем подкову» или в «Буддийском лете» обойдены вниманием, не говоря уже об европейской поэзии XX века, щедро представленной в переводах на русский.  Планка поднята высоко – современным сочинителям легче пролезть под ней. Игнорируются фонетические, метафорические, интонационные, музыкальные, семантические возможности верлибра. Этим делом занимаются несостоявшиеся рифмовщики, маргиналы, сбивающиеся в клубы по интересам, представители субкультур, пытающиеся выделиться, не прилагая для этого особенных усилий.  Принадлежность к верлибру становится идентификацией социального выбора, а не эстетического.  На выходе мы имеем продукт бытового сознания. Обыденность речи, используемая в верлибре, ведет к обыденности содержания стихотворений, делая их существование бессмысленным.  В механизме создания рифмованной поэзии заложен элемент непредсказуемости. Ей интересно заниматься потому, что ты никогда не знаешь, куда посредством тех или иных рифм попадешь.  В лучших проявлениях это путь открытия или откровения. Отходя от формы, ты должен изобретать традицию каждый раз заново – и на это способен не каждый. Совершить сдвиг и квантовый переход в свободном пространстве труднее: тебя затягивает инерция прозаической речи и линейность мышления.  Обычно в качестве выхода авторы используют фрагментарность, монтаж, что, разумеется, хорошо, когда сделано ярко и парадоксально.  Однако фрагментарный стих часто демонстрирует лишь расщепленность сознания сочинителя, которую, на мой взгляд, не стоит выставлять напоказ. Безумие безумию рознь. Рифмованных графоманов намного больше, но к верлибру, претендующему на прогрессивность – особый спрос.
     Вот что говорит о верлибре Сергей Морейно: «Верлибр, изначально — свободный стих, со временем превратился едва ли не в метапонятие, особенно в русском стихосложении, с трудом расстающимся с ритмической и рифмоидной организацией. Для сравнения — латышский язык чрезвычайно певуч, порой даже "паразитно", навязчиво певуч, но поэтическая традиция в нем молода и таких проблем с верлибром не возникает. Такая поэзия — особая организация поэтической речи, допускающая, кстати, и рифмы... Для стихосложения, занявшего довольно широкую нишу в европейской, в частности англоязычной поэзии XX века, характерен последовательный отказ от всех «вторичных признаков» стиховой речи: рифмы, слогового метра, изотонии, изосиллабизма (равенства строк по числу ударений и слогов) и регулярной строфики... Со временем слово "последовательный" мутировало в "демонстративный". Современный верлибр должен постоянно демонстрировать этот отказ (плюс принципиальный дисбаланс акцентов, длины строки) — с этой точки зрения поэзия Всеволода Некрасова — уже не верлибр».
     Итак, форма не столь важна. Если мы предположим, что существует «вещество поэзии», получение которого и есть суть нашего промысла, то оно может быть залито в «стакан» версификации или в «лужу» свободного стиха. Если ты можешь плеснуть воды из «стакана» в лицо читателя, ошарашив его и протрезвив, эффект достигнут. С лужей сложнее. По ней можно ударить сапогом, но лучше проехать на автомобиле на высокой скорости — тогда есть шанс окатить любителя поэзии с ног до головы. В данном случае играет роль глубина лужи. Чем она глубже, тем больше брызг.
     Глубина нынче не в моде, но меня это не расстраивает, если под глубиной мы понимаем косноязычность и навязчивую сложность текста. Требование времени — говорить с читателем доступным языком. Если за ним стоит эстетический или человеческий опыт, глубины и хляби небесные разверзнутся при четкой организации речи сами собой.
     Приведу любопытное наблюдение Т.В. Балашовой, разбирающей поэтику Робера Десноса  («Французская поэзия 20 века. М.:  Наука 1982»), которое я когда-то использовал в предисловии к сборнику одного молодого поэта:
     «Чем более раскован и свободен стих, тем чаще поэт прибегает к риторическим фигурам повторов, к системе ассонансов и т.п., оберегая ряды стихотворных строк от превращения в прозаический текст. Но ассонанс и повтор — характерные приметы народной песни. Поэтому сквозь ткань вполне современного верлибра начинает проглядывать канва народного напевного сказа — закономерность, которую еще предстоит осмыслить и обобщить исследователям поэзии 20 века».
     Неожиданно, да? Но, похоже, дальнейшее раскрепощение стихотворной формы, следование естественности и органичности речи и должно приводить к чему-то подобному. «Поэзия — музыка бытия». Лучших формулировок я не встречал.
     Я начинал с верлибра, начитавшись Аполлинера и Хлебникова. Потом перешел к рифмовке, хотя всегда писал и так, и эдак. Сейчас в верлибре интересуют короткие формы. Сгустки экзистенции, что ли. Такие стихи насыщенны, сконцентрированы, но слишком статичны. Имеет смысл двинуться в сторону более подвижного и жизнерадостного. Переход от метафизики к психологии, или, наоборот, к наивной абстракции или абсурду. Можно обратиться к живописи. Был неделю назад в музее Хуана Миро на Майорке. Он, вместе с Матиссом, — герой моей подростковой юности, о чем я как-то совсем забыл. Речь об яркости красок, художественной детскости, отсутствии полутонов.
     Поздний Матисс это отказ от смешения цветов светотени, ставка на первичность краски. Фовизм Матисса, беспредметность и коллажи Миро напомнили мне об игре с образами, о которой я соскучился. У Гарсиа Лорки такого много, даже у Джона Эшбери есть. Цвет стихов, приведенных в этом номере «Гвидеона» преимущественно черно-белый. У американских авангардистов, в среде которых я обитал в Нью-Йорке лет десять и многих переводил, тоже черно-белый цвет. У Эда Фостера в нем горечь и стоицизм, у Саймона Петтита – клип Стинга "Englishman in New York", у Леонарда Шварца – недочитанная страница философских трактатов, у Элис Нотли – подробная тонкая графика и т.п. Когда-то мы с Аркадием Драгомощенко издали антологию «Современной американской поэзии», где многие ребята из этой компании есть, в «Русском Гулливере» действуют серии «Gеография перевода» и «Брат Гримм». Это все нерифмованные стихи, разумеется. Верлибр. Когда издаешь такое, невольно проникаешься интонациями и приемами.
     Если говорить про цвет, его довольно много в стихах Павла Жагуна. Читал его недавно – будто арт-хаусный мультик смотрел, у Олега Асиновского – отсвет древнерусской  живописи, в верлибрах Андрея Таврова – сплошные Брейгель и Босх.  Я про цвет лишь в качестве примера заговорил. В голову пришло. Диапазон современной поэзии шире.  Многие авторы отличаются многословием, что мне совсем против шерсти. В этом видится неряшливость, неуважение к читателю. Чтобы тебя воспринимали, нужна концентрация, удельная плотность стихотворения должна быть предельно высокой, иначе все рассыпается, как разваренные макароны.
     Мне близки стихи Олега Панфила из Кишинева. Это в каком-то смысле продолжение практики language school в том виде, в котором ее нафантазировал Драгомощенко.  Юрий Смирнов из Киева – энергичный, резкий. Это поэзия прямого жеста, голос личности.  В верлибре явно не хватает мужских стихов, поскольку его обживают по преимуществу существа истеричные и инфантильные.  И женских стихов не хватает, потому что верлибр у нас часто гладкий и бесполый. В этом смысле люблю верлибры Леры Манович, заявившей себя изначально как прозаик. Ее стихи тоже близки к короткой прозе и могли бы существовать в форме рассказа, если их дополнить  деталями и содержанием, образующим тело текста. Но здесь фишка как-раз в существовании интриги, сюжета, психологической ситуации. Стихи эти обаятельны, обладают мягким юмором, что в нашей поэзии большая редкость. Они о том, что – здесь и сейчас. Отношения между мужчиной и женщиной, разборки между соседями, наблюдения за посетителями кафе, семейные истории. Вот такой яркости, простоты, лаконичности мне бы и хотелось видеть в современном верлибре.  От высокой оркестровки и метафизического визионерства до простых человеческих чувств.шаблоны для dle