***
             памяти Аси Каревой

со мной это было
я шел у подъезда курить
на длинной скамейке
спиною к стене прислонялся
и близилась полночь
и куст начинал говорить
и голос черемухи
ветром больным обрывался

и вышла луна
как наверно выходит на пруд
соседка-подросток
и были шаги ее наги
и воздух звенел
в продолжении долгих минут
я видел такое
чего не сказать на бумаге

и то хорошо
что чудесному имени нет
что ночь безоглядна
и в темном таится живое
и сорванный лист
это чья-нибудь жизнь на просвет
и светится в малом
значенье ее грозовое

откуда не знаю
начало такой красоты
наверное в том
что она умолкание шума
что нету страшней
и прекрасней ее наготы
когда она смотрит в упор
словно кто-нибудь умер

я вижу и слышу
и я не могу рассказать
а только вхожу
как чужой в пелену грозовую
глядят испытующе карие эти глаза
той вечной и первой
которую не назову я

светилась черемуха
ночью когда при луне
она появилась
сначала взглянувшая мельком
потом будто вспомнив меня
обернулась ко мне
со мной это было
я вышел курить на скамейку

 
***

математик артист
и в пальто окрыляющем плечи
как любой эскапист
не выносит имперские речи

без окна человек
пешеход божедомки и лестниц
он задумал побег
как монаду придумывал лейбниц

а куда он бежит
и жена по порядку не знает
всюду клейкую жизнь
будто пролитый чай оставляет

в новый свет в тадангыл
за чернильною сизою тучей
только нежный распыл
только ветки в зеленке пахучей


ДО СЛОВА
             А. Таврову

как на войне когда пригоден порох
и крепкая одежда под рукой
нужны слова их драгоценный ворох
их каллиграфия с неправильной тоской

привыкшие к чистописанью пальцы
нужны на улице пустой как снег страниц
когда из дома выйдя постояльцы
с чернилами одушевленней птиц

увидят что с утра следы двоятся
где слякотью наводит резкость свет
зачем нам было раньше изумляться
тому что с нами не было и нет

когда не знали сколько мы глубоки
над омутом невыплаканных дней
голубоглазы нет голубооки
скользим и отражаемся полней

тогда слова нужны когда их просит
запоминать мелодия легка
ведь может утро превратиться в осень
окатышами стлаться облака

но есть чего вложить в подобье ткани
зрачка и сердца нехолодный труд
чтобы оглянулись и не утекали
помедлили на несколько минут

не именем воздушною лавиной
тогда бы сам ты вероятно стал
нет это ветер ловкостью змеиной
всё перевешал всё перешептал
 

* *

Теплота от короткого слова,
а потом – долгота, маета.
Тереби его снова и снова,
будто гладя чужого кота.

Проводя между пальцев шерстинки
или – взвесив – о хитрый прищур,
эскалатором ниже Неглинки
я похожие лица ищу.

Все они потянулись навстречу,
позабыли значенье одно.
– Добрый вечер, – твержу, – добрый вечер.
Опускаюсь на шумное дно.

И в вагоне умышленно старом
станет кресло толкать и качать.
От короткого слова удары –
говорить про себя, не молчать.


МАРЕЙ

Как слепоньких гладят щенков и котят,
нестрашные руки жалеют дитя:
наверно увидело волка,
трясется и плачет без толка.

Обнять и утешить ребенка скорей
мужик бородатый умеет Марей.
А что за спиной топорище –
наверное, хворосту ищет.

Огромный мужик, весь пропахший конем,
и сила большая, немытая в нем:
всё гладит и сам причитает,
а что он задумал – не знает.


ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ

1

Он присел ?
потеют меньше сидя ?
вытер лоб обратной стороной
плотницкой ладони.
Он увидел,
как на коже выступила соль
зернами радения земного.
Со спины, с обратной стороны,
на рубахе выступило слово.
Нет,
черты видны:
женщина с ребенком на руках
в облаках.

Выше, выше, плотники, стропила:
близок, что Арей, жених и гость.
Он умеет ладно и красиво
всаживать по шляпку медный гвоздь
в плоть сухой неплодной сикиморы,
тени не дающей между скал.

Он в дороге и прибудет скоро

Он сказал.

 
2

мария не пряла не вышивала
но всякий день восторгом проживала
ищя любовь как воздух воздух был
горяч в нем плыл

хамсин который смахивать рукою
со лба и платья устаешь покоя
марии нет есть только взвесь и пот
ее но вот

не пыл сухой не лепестки пустыни
но будто море синее прихлынет
глядит кругом всё разом умерло
шесть крыл гало

видны и эти радуги над кровом
всё в новом свете в откровеньи новом
что пряжу прясть как слушать моря шум
идет на ум

здесь где любовь как азбука незрячих
узнаешь столько губ сухих горячих
покуда не поймешь живет вода
теперь всегда

тогда и звезды кажутся весами
и можно смоляными волосами
мужские ноги насухо тереть
и умереть


***

Нагибаться за комарами,
печь сырыми топить дровами,
спать, чужим укрывшись пальто.
А когда сквозь росистый ладан
глянет в окна рассветный ангел,?
ты толкни меня, если что.

Разбуди меня на рассвете,
ведь написано: быть как дети.
Разве плохо совсем не спать?
Рвать бутоны пижм с иван-чаем,
между тающим сном и чаем
прямо в детство свое шагать.

Там, где тонко, ? там не порвется.
А иначе всё распадется:
дом, дорога, лесной ручей,
лодки, остров, Москва, Неглинка,
электричка, брусника с рынка,
где торгуют страной ничьей.

Он проснулся и он уходит ?
ничего с нами не происходит,
и нам будет везти пока,
он доволен лишь частью неба,
и хватает простого хлеба,
ягод, чая и молока.


(букет)

хорошо бы какую посуду
на шкафу если встать на кровать
красоту принесли отовсюду
и не жалко ее обрывать

вот лохматое пламя сирени
одуванчики бронзой монет
незабудок теснят акварели
собирают на кухне букет

колокольчик герань луговая
лютик майника скошенный рот
и не страшно когда грозовая
на поселок армада плывет

хорошо что из разных названий
луговые растенья в воде
отменяют язык расстояний
значит места не будет беде

и наверное будет не страшно
если к ужину сослепу вдруг
с затаенной обидой вчерашней
в окна майский ударится жук


* * *

без вас обоих как без верных слов
все остальное слишком непонятно
где ткань а где канва уток и шов
белила сурик масляные пятна

и наконец апреля благодать
наружный блеск зов дудочки лукавой
и я рискую весело блуждать
как по холсту ван гога куросава

а с вами и секунды небыстры
то под руку то порознь сестры-рыбы
трава деревья звезды и костры
в одну ладонь устроиться могли бышаблоны для dle