***

Серо-дымчатых тучек
в капиллярах коричневых веток,
птичьих нот, закорючек
не верну, не вернусь из разведок,
походов, кочевий, ночно
го, учёт поголовия тучек —
тоже дело, буду зорге, зрачок,
в этом дымчатом стане лазутчик,
где на самом верху
сторожа при высоких воротах
в сизом нежном пуху
сторожат ангелят желторотых.


***

Золотой разрыв в небесах, что господь в славе,
ближние горы расчесаны черным ельником.
Дальние-синие. Здесь к городской управе
ходит автобус по понедельникам.
глухоманьи зимовья кровосмесительны,
однофамильцы — из страшных сказок охотнички,
как глоток, лоскуты голубых полыней утолительны,
и беззверны следы, и без устали пишут подстрочники
на полях, и настойчиво заполняется
нам невнятными смыслами поле, но это место—
лишь функция памяти, и без устали занимается
перепиской набело с полным исчезновением текста.


***

Словно праздник Деларобиа
с белизною и лазурью,
свод циановый, сугробы и
белый бок горы с глазурью.
Птички вилок не втыкаются,
не прокалывают наста,
тени сине удлиняются,
день избавя от балласта,
нет ни завтра, ни сегодня, и
вчера вполне условно,
жизнь раздета до исподнего,
и стежки ложатся ровно.


***

Меж черной чащи буреломной
листочки желтые сквозят.
Эй, ты, укрывшийся укромно
средь бледных, мертвых березят!
Ты кто? Ты ясень или явор?
Весь — цвет, весь — охра да сурьма,
где как в прозекторской кадавр,
лежит бескровная зима.
К чему тебе? Валянье ванек,
такой же стылый, как и мы,
что разукрасился, как пряник,
в мертвецкой кафельной зимы?
Не веришь в чудо воскресенья,
без цели стынешь и горишь,
как за случайное везенье,
за редкий дар благодаришь.
И мал, и как высокомерен,
такие вот не признают,
что и наряд их эфемерен,
как их сомнительный приют.
Что расхрабрясь, что перетрусив,
Не прободать дыру в плеве,
и ты — одна из  малых бусин
на непонятной бечеве.
Мне ж по душе твой тихий вызов
и страх прикушенный, чтоб сметь
в лицо тому, кто их нанизал,
не отводя глаза, смотреть.


Nessun Dorma

Как это время ямщиково
временщиково
Оно остолбенелое стоит
Столбы мелькают, бродит Вырин
Никто не спит
Какое¬-то предсмертное затишье
какое-то предгрозное удушье
во взрослом мире.

И в точке тишины
сгущается великий ветер
Мы дети, крошка Лю,
мы пыль войны
Мы первые подъемлемы, несомы
великим ветром, оттого что невесомы.

Как овдовели мы, малютка Лю!
Твой дом стоял на сладости земной,
И ни сухой соломы не осталось —
Все поразвеялось, порастаскалось.
Пойдем со мной!

Пусть их,
   иллюзии о частных сквозняках:
сентябрьский свист листвы в березняках
Мы узнаем тебя —
     ты воин в рысьей шапке.
Легки твои мохнатые лошадки,
Все пятиногие, как ассирийские быки,
Стоящие идя. И порастопчут стоя.

Горчичных семечек мы племя непростое
и втоптанные в пыль обиняки.

От щедрости избыточной заплачем,
Что нам с тобою этот век назначен,
Не оторвать, так корнем прорасти.
И нам ли жалиться, что ветром суховейным
Рассеяны, разбрызганы, развеяны,
«уж не спасти»,
К чему кричать «спасите!»?
Никто не спит, и вы не спите,
лузга, просыпавшаяся из горсти.


***    

Давай простимся, радость!
Пора, пора, пора…
Нет больше твоего близнеца, шалунья.
Довольно валандаться:
Ты приходил, как Орландо —
Молодым. Так колотится в потолок вода.
Спросонья
Я не верю, что это прощанье.

Думаешь, июль, от жары и подавно
Ресницы слипаются, и роза твоя цветет,
Солнце на простыне,
Сочится мед из коричневых пальцев.
Они расцвели, как Дафна.

Все запинанья
На меркнущих позвонках,
Лунных излучинах, на лопастях
Мотыльковых,
Как пчелы и медуницы —
Взятки, соберешь, и гладки
Будут в тетрадке…
Но ах —
Поворот страницы,
Пена розовая на усах.

Будем, лю́бая, в сестрах.
Не ходить нам в платьях пестрых,
В воздухе, пьяном от мускуса и шафрана,
И не сшить нам красного сарафана.шаблоны для dle