ЕКАТЕРИНА СИМОНОВА / МЕДУЗА
Екатерина СИМОНОВА родилась в Нижнем Тагиле, филолог, автор четырёх книг стихотворений, публиковалась в журналах «Новый мир», «Урал», «Воздух», «Новый берег» и др., номинатор премии «Литературрентген», живёт в Екатеринбурге.
***
Облако, повисшее над.
Трава, прорастающая в горсти.
Жизнь — запущенный сад:
Не перейти.
Только и встанешь в
Сердце, один как перст:
Режь меня, Боже, как хлеб,
И по кусочку ешь.
Корочка тела горька,
Да и душа черства:
Не поделиться с
Тем, кто делиться рад.
Только я все равно —
Лучшая твоя часть:
Перышко на кости,
Бабочка у плеча.
Из писем. Письмо Василию Бородину
у меня две левых руки.
я обнимаю рыбу: тяжелое тело, белесая чешуя.
звезда, пульсирующая, как сердце, во рту,
я открываю рот — она летит
вверх, теряя меня.
это не сон, это даже не призрак сна,
непонятное не умеет спать —
оно только ждет внутри —
как время и/или медленная змея.
дом, становясь, пустым,
не остается простым:
шахматная плитка пола без мертвых/живых фигур,
кому мне хочется сказать: «прости»,
кого и зачем я забыл, обманул?
стул выставляет безголовым оленем рога,
обои со стен отслаиваются,
обнажая меня,
точнее, только что, что кажется мной,
на тарелке зимнего дня:
половинка граната,
зазеркальная рыба-меч,
она обвивает меня,
я открываю рот,
ты думаешь, это правда — я?
***
погляди, мой свет, идут леса,
наступая друг другу на пятки и
объятые пламенем, как тоской.
но печаль застилает твои глаза,
потому что после дождя становятся все чисты,
кроме тех, кто говорит с тобой.
говорит, моя радость, говорит так,
будто наматывает на кулак
жесткий ремень, увядший мак
падает на пол к твоим ногам.
поэтому, прежде чем отразиться в стекле,
отражающем шею рябины, мех
тумана, согревающего дрожащую тьму,
прежде, чем вернуться ко мне,
спой напоследок, пока вверх
по веревочной лестнице, оставив тебя одну,
поднимается свет, золоченую кутерьму
воздуха, ангелов, облаков
сшивая собой, так пришивают новые рукава
к старому платью, так вспоминают любовь
несбывшуюся, незаконченную, как та,
наклоняющаяся над тобой незрячая Госпожа,
пока ты спишь — не просыпайся — не дорожа
ни тем, как она, не дыша,
выглядывает в твоем лице
узнаванье, точно вторую серьгу в ларце,
ни снящимися на самом деле ей, не тебе,
далекими голосами, острей когтей,
пока она рядом сидит на краю постели —
зимняя рыба сквозь водоросли твоего сна —
за руку держит, едва ли жива,
потому что покинуть тебя не успела,
я ждала тебя, возлюбленная моя, ждала.
***
пока в лесу охотники и псы,
и снег лежит, дряхлеющий и кроткий,
роняет свет тяжелые кресты —
переплетенья окон
на пол, ты — ах! — теряешь радость, как серьгу
(непарное останется печалью),
шиповник высыхает на ветру,
но, знаю,
пока ты прижимаешься к плечу
и говоришь: мне здесь тепло и тихо,
все вещи задувают, как свечу,
свои названия, безлико
и смущенно ночь глядит,
забыв про все и ничего не зная,
с отчаяньем бесплодных данаид
себе не оставляя
и одеяла лепетных волос.
встав перед нею на одно колено,
луна зачерпывает горечь в горсть,
от слез ослепнув.
***
завеса жадная перед тобой
падает вниз, нага
остается окрестность — тебе видеть сквозь.
кланяясь, как слуга,
сад нагибается до земли,
весь — от затылка до пят —
предан и преданный — молчи,
нам всего не сказать.
не виноват никто:
ни раздвигающий ветви, ни та,
кто, позабыв про стыд,
спит у водяного рта.
пока эта осень — вне,
пока выдыхаешь дыханье, как
облако, зависающее над
тобой — терпеливый рыбак,
верится, что это все —
замерло, спит, дым
садовых осенних костров —
тлеющее золото скорой беды.
только дотронуться до тебя —
никак, что застилает взгляд?
слез моих сухая трава,
горечи твоей аромат.
Медуза
1
боль заставляет видеть себя будто со стороны:
и ты говоришь:
боль выходит из моего рта,
боль выходит из моего сердца,
обвивает меня жилами, стеблями и руками — сад,
поедающий сам себя,
змеиный живой клубок,
посередине сидят на скамье,
держатся за руки, друг на друга не глядя,
поправляют накрахмаленные хрустящие юбки,
показывают проходящим окровавленное сердце —
я и мое второе я,
ни на что не надеясь.
2
вода сна поднимается выше меня,
я вижу женщину, утонувшую до меня,
я вижу не сказанные ей слова,
я вижу почерневший, колышащийся вокруг сад,
я вижу извивающихся змей в ее волосах,
я вижу пустую каменную скамью,
я говорю:
это твоя боль,
не моя.
она продолжает глядеть мимо меня.
3
ни на что не надеясь, ничему не веря,
время срывает яблоко с дерева,
потом следующее, за ним — еще,
пока не останется только одно,
не отданное никому.
сад погружается медленно в темноту,
как электричество в комнатах — по частям,
яблоко продолжает гореть в темноте —
расставание, искушенье в древесной руке,
бессмысленный дар
боли, покидающей не меня,
но — на мгновение — взгляд.
4
я говорю не с тобой —
я говорю тебя.
***
Облако, повисшее над.
Трава, прорастающая в горсти.
Жизнь — запущенный сад:
Не перейти.
Только и встанешь в
Сердце, один как перст:
Режь меня, Боже, как хлеб,
И по кусочку ешь.
Корочка тела горька,
Да и душа черства:
Не поделиться с
Тем, кто делиться рад.
Только я все равно —
Лучшая твоя часть:
Перышко на кости,
Бабочка у плеча.
Из писем. Письмо Василию Бородину
у меня две левых руки.
я обнимаю рыбу: тяжелое тело, белесая чешуя.
звезда, пульсирующая, как сердце, во рту,
я открываю рот — она летит
вверх, теряя меня.
это не сон, это даже не призрак сна,
непонятное не умеет спать —
оно только ждет внутри —
как время и/или медленная змея.
дом, становясь, пустым,
не остается простым:
шахматная плитка пола без мертвых/живых фигур,
кому мне хочется сказать: «прости»,
кого и зачем я забыл, обманул?
стул выставляет безголовым оленем рога,
обои со стен отслаиваются,
обнажая меня,
точнее, только что, что кажется мной,
на тарелке зимнего дня:
половинка граната,
зазеркальная рыба-меч,
она обвивает меня,
я открываю рот,
ты думаешь, это правда — я?
***
погляди, мой свет, идут леса,
наступая друг другу на пятки и
объятые пламенем, как тоской.
но печаль застилает твои глаза,
потому что после дождя становятся все чисты,
кроме тех, кто говорит с тобой.
говорит, моя радость, говорит так,
будто наматывает на кулак
жесткий ремень, увядший мак
падает на пол к твоим ногам.
поэтому, прежде чем отразиться в стекле,
отражающем шею рябины, мех
тумана, согревающего дрожащую тьму,
прежде, чем вернуться ко мне,
спой напоследок, пока вверх
по веревочной лестнице, оставив тебя одну,
поднимается свет, золоченую кутерьму
воздуха, ангелов, облаков
сшивая собой, так пришивают новые рукава
к старому платью, так вспоминают любовь
несбывшуюся, незаконченную, как та,
наклоняющаяся над тобой незрячая Госпожа,
пока ты спишь — не просыпайся — не дорожа
ни тем, как она, не дыша,
выглядывает в твоем лице
узнаванье, точно вторую серьгу в ларце,
ни снящимися на самом деле ей, не тебе,
далекими голосами, острей когтей,
пока она рядом сидит на краю постели —
зимняя рыба сквозь водоросли твоего сна —
за руку держит, едва ли жива,
потому что покинуть тебя не успела,
я ждала тебя, возлюбленная моя, ждала.
***
пока в лесу охотники и псы,
и снег лежит, дряхлеющий и кроткий,
роняет свет тяжелые кресты —
переплетенья окон
на пол, ты — ах! — теряешь радость, как серьгу
(непарное останется печалью),
шиповник высыхает на ветру,
но, знаю,
пока ты прижимаешься к плечу
и говоришь: мне здесь тепло и тихо,
все вещи задувают, как свечу,
свои названия, безлико
и смущенно ночь глядит,
забыв про все и ничего не зная,
с отчаяньем бесплодных данаид
себе не оставляя
и одеяла лепетных волос.
встав перед нею на одно колено,
луна зачерпывает горечь в горсть,
от слез ослепнув.
***
завеса жадная перед тобой
падает вниз, нага
остается окрестность — тебе видеть сквозь.
кланяясь, как слуга,
сад нагибается до земли,
весь — от затылка до пят —
предан и преданный — молчи,
нам всего не сказать.
не виноват никто:
ни раздвигающий ветви, ни та,
кто, позабыв про стыд,
спит у водяного рта.
пока эта осень — вне,
пока выдыхаешь дыханье, как
облако, зависающее над
тобой — терпеливый рыбак,
верится, что это все —
замерло, спит, дым
садовых осенних костров —
тлеющее золото скорой беды.
только дотронуться до тебя —
никак, что застилает взгляд?
слез моих сухая трава,
горечи твоей аромат.
Медуза
1
боль заставляет видеть себя будто со стороны:
и ты говоришь:
боль выходит из моего рта,
боль выходит из моего сердца,
обвивает меня жилами, стеблями и руками — сад,
поедающий сам себя,
змеиный живой клубок,
посередине сидят на скамье,
держатся за руки, друг на друга не глядя,
поправляют накрахмаленные хрустящие юбки,
показывают проходящим окровавленное сердце —
я и мое второе я,
ни на что не надеясь.
2
вода сна поднимается выше меня,
я вижу женщину, утонувшую до меня,
я вижу не сказанные ей слова,
я вижу почерневший, колышащийся вокруг сад,
я вижу извивающихся змей в ее волосах,
я вижу пустую каменную скамью,
я говорю:
это твоя боль,
не моя.
она продолжает глядеть мимо меня.
3
ни на что не надеясь, ничему не веря,
время срывает яблоко с дерева,
потом следующее, за ним — еще,
пока не останется только одно,
не отданное никому.
сад погружается медленно в темноту,
как электричество в комнатах — по частям,
яблоко продолжает гореть в темноте —
расставание, искушенье в древесной руке,
бессмысленный дар
боли, покидающей не меня,
но — на мгновение — взгляд.
4
я говорю не с тобой —
я говорю тебя.