* * *

В квартиру она в акваланге входила,
садилась на стул у прилавка.
В провал сразу поданы были чернила
и в блюдце увязнувший Кафка.

Но в миг, когда в кухне рассыпан был иней,
ты снять бы сумел, словно маску,
с нее ледяные карманы от линий,
где цвет не найти и раскраску.

Ты их бы убрал, как в экране помехи,
но ветром захлопнуло створки.
Она не простила тебя за огрехи
и вышла в дверные распорки.

В автобус входила она в акваланге,
и знали стоявшие люди,
что мчат с ее глаз удивленные штанги
и что-то мерцает в сосуде.


* * *

Когда ты свяжешь в плоскость мотыльков,
возьмешь стрекоз, трепещущих в квадратах,
пошлешь в рассвет стеклянных пауков
и кончишь на тенях продолговатых

большое поле, выбранное в рост,
ты можешь оставаться в мире прежнем
и знать, что свет от леденящих звезд
летит в твои глаза по влажным стержням,

а их никто не видит в пустоте,
что в лодке, полной выстланного ила,
ты в эту ночь приблизился к черте,
где от огней тебя всегда знобило.


МОРАНА

Она осталась на грязи пустой дороги,
и в обе стороны летели от нее
два тусклых поезда, разбросанных в тревоге,
и мчалось в горизонт меж ними воронье.

Они смещались в острый угол меж собою,
и были врезаны в него меж корпусов
проселки и дома над гладкою рекою
и в лес ушедший город, суженный с концов.

Туда с разгона мчались тучи по полянам,
и с ясным ужасом я понял, что ко мне
она в застылом платье, белом и стеклянном,
давно сама собой сдвигалась в тишине.


* * *

Зажженный свет, как легкие колечки,
где ангелы его по чертежам
сближают на цепях кружащиеся свечки
и в светло-красный не стремятся храм,

но опрокинутым соцветием огромным
висит над ними дождь в пространстве темном.
Лишь ты не держишь свечку на площадке,
и пламени сломавшийся флажок
к окну не рвет сквозняк исправленной укладки
и вниз в прямой не крутит лепесток.

Ты слышишь, как от ветра дверь стучит входная,
и плачешь, ничего не понимая!


*  *  *

За стеной холодный дождь идет,
Не закрыт пустой почтовый ящик.
Видно, как расширил небосвод
На мосту работающий сварщик.

Призрачный везде разлит покой,
И на сцене в крохотном распадке
Выбитые доски над листвой
В пустоте провисли, как закладки.

Чуть слепит прожектор на земле,
Но еще темнеть не начинало,
И звенит по собственной шкале
Ветер из глубокого подвала.

Ты приходишь в свой просторный дом,
Где ты никогда не отличала
Дальние деревья над мостом
От слепого здания вокзала.

Ты не зажигаешь яркий свет,
Но и без него пустые стены
Никаких не требуют примет
И не ждут случайной перемены.

И всегда в расширенном окне
На границе длинного перрона
Чуть горят, как зеркальца во сне,
Огоньки последнего вагона.


* * *

Я когда-то хотел на случайном трамвае
Через весь исчезающий в зелени Томск
Меж дворов в удивительном, радостном мае,
Как в траншее промчаться на юго-восток.

Пусть трамвай был бы самый слепой и стеклянный,
Самый злой и отбившийся где-то от рук,
Самый пыльный, расписанный мелом и странный,
Но похожий на старый и скромный сундук.

Я бы сел на него в пустоте, я не смог бы
Как-нибудь на него на окраине сесть!
Я под ветром вошел бы в его катакомбы
И включил бы его под центральную сеть.

Я с ним в гору бы мог, как в тоннель, подниматься
И вдоль бревен спускаться по новой горе.
Я бы взял себе роль и дорогу повстанца,
Но приехал я в призрачный Томск в сентябре.

Помню, что-то я делал в большом магазине,
И когда с остановки я шел на простор,
Только дети с погнутым мячом на резине
По проезду вбежали в расслабленный двор.

И чуть-чуть сквозь мелькавший под светом автобус
Я заметил за ближним, как солнце, стеклом
На пустой подоконник поставленный глобус
И чернильницы в банке смолистый излом.

И запомнил я, глядя в прорехи и щели,
Как был странно заметен меж дальних дворов
За холмом, обрезающим зданья и ели,
По осеннему быстрый полет облаков.


МОТОЦИКЛИСТКА

Вот этот проспект не имеет границы!
Ты мчишь через город, готовый к отмене.
Со скоростью дуг, разорвавших зарницы,
летят на тебя рассеченные тени.

Все, что впереди появлялось и было,
теперь потеряло свою оболочку,
и, словно в воронку, возникшую с тыла,
любые предметы уносятся в точку.

Подвешено солнце на уровне взрыва,
структуру травы контролирует Хронос,
и всех телеграфных столбов перспектива
в один бесконечный нацелилась конус.


* * *

Один квадрант окна горит, как праздных веток шмель,
другой – возникший мотоцикл приблизит, как зеркалка,
на третьем – день и ночь из мглистых льдинок карамель,
четвертый – чуть разбит, и в трещины набилась галька.

Иллюминатор мира! Мы на самом дне живем.
Здесь многокамерны леса, продолженные ветром,
и воздух – только море, громкое сухим дождем,
когда рассвет и несколько колосьев над конвертом.

Над уровнем любого моря точки счастья есть.
Ты чтишь их. Даже звезды остаются – на востоке.
В разноволосых струях – ты, и чужестранка – месть
тебе диктует эти застекляющие строки.шаблоны для dle