вондо, обнимающий пирамиду

Вондо знает, что на самом деле мир имеет треугольную форму. А вернее даже, конусообразную. Его вершина – самое острое нечто, а внизу - квадратное основание. Такую форму выбрали намеренно, чтобы со всех сторон мир оставался защищённым и прочно стоял на своём угловатом основании. Круглые миры, которые были распространены в былые времена, защищены гораздо хуже и всё время норовят куда-нибудь укатиться. Найти их в таких случаях бывает очень непросто, и если такой мир случайно угодит в грязь хотя бы одним боком, грязь непременно раскатывается по всей поверхности.
Зигзагообразные миры и миры многоугольной формы слишком сложны для того, чтобы жить в них. Однажды можно запутаться так, что и не распутаться вовсе.
Пирамида – лучшая форма для мира, как ни посмотри. Лучшие из миров имеют именно эту форму: с вершины легко наблюдать за тем, что творится внизу, а снизу удобно и безопасно на прочном основании – самом крепком месте даже самой некрепкой системы. Вондо, может быть, лучше всех понимает это, и не устаёт обнимать угловатые края тёплой, мерцающей пирамиды своими неуклюжими мохнатыми лапами.


половина дождя

Неведомо откуда пришедшее и зачем родившееся воспоминание посетило меня: мы бежим, и дождь разделил пейзаж на две части: там, где он есть, и там, где его нет. Перед нами стена из воды, мы у самой границы дождя, мы играем с ним: вот мы там, где сухо, и вдруг делаем шаг - и уже мокрые насквозь. Делаем другой – и мы опять в солнечном луче, словно под козырьком, хотя поле, и никакого укрытия нет, насколько может хватить взгляда. И дождь удаляется от нас, ему надоело играть с нами, а мы бежим за ним, как за бумажным змеем, как деревенские дети бегут за коровой. И он ничего не может поделать: мы быстрее, вот были сухие, а вот стали мокрые, и нам это нравится. Где это было, в какой стране, сколько мне было лет, и любил ли я тогда Ингу, или Нино, или Медху, или Таназ, или Киприану – я не помню. Не помню даже, кто эти мы, с кем бежал, но воспоминание такое яркое, и капли такие тёплые – как они могут быть такими тёплыми, я всегда встречал только холодные дожди. И это всё, что осталось и, возможно, всё, что останется: мир, разделённый напополам, и где-то должна быть граница, его середина, и кто-то должен её найти. И середина его, граница, должна быть где-то, и мир останется разделённым напополам. И как они могут быть такими: тёплыми – капли, ярким – воспоминание, о том, как мы бежали, и с кем? Не помню я Киприану, или Таназ, или Медху, или Нино, или Ингу, тогда  ли любил и скольких, в какой стране, было это где. Но нравится это нам, мокрые стали вот, а были вот сухие, а ещё мы быстрые – и с этим ничего нельзя поделать. Как деревенские дети бегут за коровой, как за бумажным змеем, мы бежим, а ему надоело с нами играть, и дождь от нас удаляется. Насколько может хватить взгляда, укрытия нет - поле. Но, словно под козырьком, мы опять в солнечном луче. Насквозь мокрые, делаем шаг, и вот мы там, где сухо, играем с ним, мы у самой границы дождя, стена из воды перед нами. Там, где нет его и то, что есть - пейзаж, разделённый дождём на две части. И мы бежим. И бежит воспоминание, посетившее меня, зачем только родившееся и приведшее неведомо куда. Воспоминание о половине дождя.


ель за мостом

За Калининским, а ныне Новоарбатским мостом, перед гостиницей «Украина», всем на радость поставили новогоднюю ёлку: высокую, ершистую - настоящую красавицу. Всякий, кто проходил мимо, восхищался: «Вы видели, какую ёлку поставили в этом году за мостом? - (те, кто жил перед мостом, - говорили «за мостом», а те, кто жил за, – говорили, наоборот, «перед»), - Просто чудо, сходите посмотреть».
И все, кто ехал с Нового Арбата на Кутузовский проспект или поворачивал на Смоленскую набережную – останавливался, чтобы рассмотреть ёлочку получше. Притормаживали таксисты, водитель сто шестнадцатого автобуса сделал внештатную остановку по просьбе пассажиров; и даже один дальнобойщик, который привёз в Москву грузовик с мандаринами и уже через час покинул столицу, рассказывал о ёлочке своим дочерям в городе Гудаута. И зарубежные делегаты, что приехали в Москву по делам и расположились в гостинице «Украина» - фотографировали её и дивились. И серьёзные депутаты, совещаясь в белом доме, вдруг выглянули одновременно в окно – засмотрелись. И все домашние ёлочки, что виднелись в окнах квартир близлежащих домов, завидовали её красоте, тому, какая она нарядная и как ей все любуются.
А когда темнело, становилось тихо и никого не оставалось на улице, потому что все расходились по домам, где у каждого в углу стояла своя маленькая ель. Она же стояла, ничья, на декабрьском морозе, не шелохнувшись, чтобы не уронить громоздкую звезду с макушки, мохнатый снег делал её ветви всё тяжелее, и мечтала  она стать самой маленькой ёлочкой в одном из окон дома напротив, чтобы зажигаться огнями, когда по вечерам вся семья собирается за столом, после работы, вместе.


куда летишь, санжар

Утреннее солнце едва проснулось, как принялось щедро прогревать пригорки и неровный, в рытвинах, асфальт. Ни ветерка, ни тени, только мерное щебетание очнувшейся от таинственной ночи природы. Твой припаркованный серебристый «Мерседес» AMG 500 мирно дремлет на обочине, внутри тебе спится крепко, ангельски, с открытым ртом. Водительское кресло опрокинуто, волосы растрёпаны, рубашка помята, изнутри, в закрытые стёкла, бьётся муха, но ты её не слышишь.
Борьба насекомого, угодившего меж двух систем, замкнутой и открытой, и ставшего заложником одной из них, привлекает внимание мальчика лет шести. Он внимательно следит за процессами, происходящими в салоне автомобиля. Муха всё бьётся, а ты спишь. Тебе снится что-то квадратное и жидко-красное, потом это разделяется серебряной полосой, и ты просыпаешься. Ты смотришь туда, откуда исходит пристальный взгляд. Закрываешь рот, вытираешь губы тыльной стороной ладони. Тут мальчика окликает его дедушка, чабан:
- Жангииииииир.. Жааангиииир.. Иди ко мне..
Мальчик срывается с места и убегает вслед за дедушкой и баранами. У них много баранов, чёрные, нестриженные, с травяной проседью в шерсти, они медленно и покорно следуют за главным. Ты убираешь сон с глаз, треплешь себя по лицу, бодришься и заводишь машину.
Ты видишь дорогу, поля, пригород, размытый из окна автомобиля на скорости. Они знакомы тебе, ты едешь туда, где тебя давно не видели. Тебя зовут Санжар, ты делаешь остановку, чтобы помыть шею и лицо на колонке у дороги, вода холодная, тебе заливает за воротник, ты изгибаешь спину, тебе прохладно и приятно, и двигаешься дальше.
Ты выбираешь поворот на Алчан, и камни, вылетающие из-под твоих колёс, стреляют по днищу машины. Лето, хорошо. Окно можно приоткрыть ещё. Дорога немного петляет, тебе нравится крутить руль одной рукой. Магнитола молчит, она оказалась для тебя чересчур технологичной и избыточно функциональной, ты не смог в ней разобраться.
 Здесь начинается городок. Он появляется без спроса и предупреждения, прямо так, словно старается показать разом всё лучшее и худшее, что имеет. Ты недолго колесишь по главному проспекту, отметив про себя присутствие давно забытого запаха, и вот поворачиваешь в проулок и подъезжаешь. Серый трёхэтажный дом, увитый плющом. Ты знаешь его так хорошо, ставишь машину под окна, выбрав для неё лучший ракурс, выходишь, садишься на капот и кричишь, как раньше:
- Рифааааат… Рифаааааат…
Двор тонет в спокойствии и случайных шорохах, тебе не отвечают. Ты не хочешь будить никого, кроме Рифата, хотя знаешь, что обычно в этом дворе просыпаются рано. Ты зовёшь опять:
- Рифааааат… Рифаааааат…
В окне второго этажа появляется сонный, по пояс голый парень. Его лицо немного изменилось, тебе непривычно видеть его таким, и, тем не менее, черты всё те же, родные. Это Рифат.
- Мужик, ты столько будешь спать – в один день старым проснёшься. Выходи, я тебя обниму.
Ты закуриваешь, и всё также, сидя на капоте, пока Рифат одевается и сбегает по лестнице, осматриваешь фасад, точно какую картину или диковинную скульптуру. Успеваешь подумать, что отколовшаяся штукатурка в верхнем углу и оторванный на первом этаже подоконник, которые были здесь и до, и при тебе, похоже, останутся после и навсегда, и вот уже во двор выбегает Рифат, обнимает тебя и восторженно кивает на машину:
- Твоя?
Ты неопределённо жмёшь плечами. Рифат кричит, он неудержим:
- Дядя Илькер, дядя Илькер, посмотри, на чём Санчо приехал!
В окне появляется Тётушка Хазе:
- Чего кричишь, спит он.
- Тётушка Хазе, посмотри, какой наш Санчик стал.
- Здравствуй, Санжар.
Она помнит тебя, почему бы ей тебя не помнить, но как же ты благодарен этому утру.
- Здравствуйте, тётя Хазе.
- Как твои дела?
- Ничего, спасибо.
- Как родители? Вместе живёте?
- Не, я уже отдельно.
- Ну, передавай им привет.
- Спасибо, передам.
- Может, в гости зайдёшь?
- Спасибо, мы с братом кататься поедем. До свидания.
- До свидания, Санжар. Приезжай.
Тётушка Хазе скрывается в окне, слышно только, как она говорит в комнате: “Илькер.. Илькер.. ты спишь?”
Ты катаешь Рифата по городку. Он неудержим, он играется со стеклоподъёмником и не может усидеть на месте.
- Ну ты дал, братан. Сколько отдал?
- 15 тыщ.
Он гладит торпедо и крутит зеркало заднего видения.
- А объём?
- 5 литров.
- Ракета, ну.
- Ну.
- А бензин?
- Что бензин?
- Ну-ка, притормози здесь. Посигналь.
По дороге идёт старик со связкой свежего, широко раскатанного хлеба. Рифат высовывается из окна:
- Здравствуйте, дядя Марсель. Как ваше здоровье?
- Здравствуй, здравствуй, Рифат. Ничего.
- Как дела у вашей внучки?
- Тоже хорошо.
- Посмотрите, ко мне брат из Москвы приехал. Видите? Его Санжаром зовут.
Дядя Марсель дарит тебе взгляд через стекло и приветственно поднимает руку. Ты тоже приветствуешь его.
- Вы к рынку? Хотите, мы вас подвезём? Сано, подвезём старика?
Ты киваешь. Ты хорошо помнишь, где рынок.
Вы едете втроём. Рифат протискивается на узкое заднее сидение, старик садится на переднее, а пакеты кладёт на колени. От них исходит чудесный аромат свежеиспечённого хлеба, который заполняет весь салон и сладко щекочет желудок. Старик осматривает приборную панель, потолок, двери:
- Немецкая?
- Немецкая, дядя Марсель.
- Сколько литров?
- Пять, дядя Марсель.
- Ракета.
Рифат с заднего сидения смеётся:
- Вот и я говорю ракета.
Старик смотрит в окна.
- И как там Москва живёт?
- Ничего, живёт.
- Деньги платят?
- Платят, если работаешь, дядя Марсель. Но тяжело, как везде.
- Ну, ты не отчаивайся.
Рифат треплёт тебя по щеке:
- А он и не отчаивается, смотрите какой он у нас.
- И где ты там работаешь?
Старик спросил просто и хорошо, но тебе не нравится сам вопрос.
- Всё больше по бизнесу, дядя Марсель. Так, посредник.
- Ну, молодец. Я угощу тебя хлебом и вот тут выйду.
- Спасибо. Давайте мы его у вас лучше купим. Вы всё-таки его пекли.
- Нет, я угощаю. Спасибо, что подвезли.
Ты останавливаешь машину, старик выходит и отвязывает горячую лепёшку. Рифат лезет снова вперёд:
- Вам спасибо, что проехались с нами, дядя Марсель. Передавайте привет внучке. И спасибо за хлеб.
Старик машет рукой. Запах горячей лепёшки стал ещё более вкусным.
Рифат заговорщически смотрит на тебя:
 - Ну что, на яму? Прокатиться дашь?
 Рифат рассекает по полю на твоём «Мерседесе», наматывает вокруг тебя круги, поднимает пыль. Пыль вырастает громоздким коричневым зверем, который пытается поймать «Мерседес», но Рифат выруливает и обманывает его, зверь падает, но следующий же вираж заставляет его снова подняться и ловить машину. Рифат кричит из открытого окна: «Аяяяяяяяяй, Санжааааар, это ракеееееееетаааааа», а ты переживаешь, как не случилось бы чего.
Тебе так хочется найти её, что трясутся колени. Может быть, ты здесь только из-за неё, а может, в том числе из-за неё. Ты останавливаешься во дворе и говоришь Рифату, чтобы он немного подождал, ты должен пойти один. Вряд ли Рифат помнил, что она жила здесь, он не бывал у неё в гостях. В их квартиру в первом этаже можно попасть с крыльца. Ты знаешь, дверь всегда открыта для своих, но висит звонок, и ты будишь позабытое чувство привычки, нажимая и слушая, как заливисто он откликается. Щёлкает замок, ты отмечаешь про себя, что дверь стали запирать изнутри. На крыльцо выходит девочка лет десяти, по всей видимости, её сестра. Ты видел её ещё совсем маленькой, несознательной, она вряд ли смогла бы тебя припомнить. Теперь весь её облик обличал деловитость, по очевидной причине, что этим летом она внезапно и скоро пошла в рост.
- Привет. Скажи, Ава дома?
- Она на работе.
- А ты почему не в школе?
- Сегодня воскресенье. Ей что-то передать?
- Не надо. Я её сам найду, а ты знаешь, где она работает?
- У тётушки Энзы.
- Это где?
- Я не знаю.
- А что она делает?
- Печёт сырбусу.
- Сырбусу?
- Да.
- В пекарне?
- Да.
- Она называется пекарня тётушки Энзы?
- Ага.
И вот вас шестеро, на заднем сидении четыре человека, все они там: Жанайдар, Нурсан, Жанибег, Юнус - хотя обычно там тяжело уместиться и двоим. Они кричат, они галдят, они поют, они весёлые. Все они твои давние друзья, Санжар.
- Заверни, Санчо, заверни. Проедем по первой линии.
- Сано, такой тачки и у мэра нет.
- Сано, мы тебя избираем мэром. Единогласно.
- Парни, где пекарня у тётушки Энзы?
- Да у неё не пекарня, а так, маленькая совсем.
- Ты знаешь где?
- Да, на Девятинской.
- Поедем туда?
- Конечно, Сано. Ты же мэр.
- У тётушки Энзы делают такую сырбусу – ты умрёшь. Сано, клянусь, ты умрёшь от её сырбусы.
- Что, уже в Москве про неё говорят?
В конце района, перед парковой зоной, стоит небольшая пекарня с широкими окнами и трубой, из которой валит белый дым. Вы смотрите, как крутят тесто. Бледный червь свисает с металлического желоба, готовый соскользнуть, но миниатюрные руки девушки ловят его на палку и накручивают. Не прерывая единого движения, она делает отверстие, заливает сыр и шлёпает получившуюся шапку теста в печь. В этом занятии, если внимательно наблюдать, можно увидеть и мудрость предков, и связь поколений. А ты очень долго следишь за ней. Для тебя это мелодия, танец, полный сдержанности и самодовольства. В следующее мгновение происходит нечто невероятное: девушка поворачивает голову.
Какие хорошие у вас были девочки: Алтынай, Авиация, Ряйся, Ирка. Больше всех ты, конечно, помнишь её. Её звали глупым именем Авиация, но к этому привыкаешь довольно быстро. Ты знал одного армянина, которого звали Жюльверн – смешно было только в начале. Если задуматься, значение имени не представляет никакой важности, важна лишь магия его звучания. Вы гуляли с ней за руки и целовались, никто не посмел бы насмехаться над вами, вы были первыми, кто не побоялся полюбить друг друга. Никогда не собрать эти встречи в июле ни в ладонь, ни в мешок, не унести с собой.
- Что, может, вылезем, я уже затёк?
Ты наблюдаешь за тем, как она поглощена работой. Так она живёт, так существует, так путешествует из одного дня в другой. Эта пекарня – её корабль на волнах времени, тебе кажется это место красивым, это она сделала его таким. Она чувствует твой взгляд, через стекло, через треск печи, через собственные мысли, и замечает тебя. Секунда – и она узнала тебя, да и разве могла, имела право не узнать?
Ты машешь рукой, она слегка улыбается и кивает в ответ, складывает фартук и оставляет на углу стола, открывает заднюю дверь и выходит к вам, всё ещё красивая, уставшая, волосы убраны назад. Рифат, как всегда, раньше всех готов со словом:
- Эй, привет красавица, посмотри, кто приехал.
- Привет.
- Привет, Санжи. Сколько лет. Ты надолго? – её голос спокойный и тихий, как океан.
- Так, на пару дней.
- Какой ты стал.
- Это ты.. какая стала.. красивая.
- Врун. Я в рабочем.
- Всё равно.
- Не хочешь встретиться, Санжи?
- Конечно. Как раз хотел тебе предложить.
- Я здесь обычно до пяти. Сегодня, может, до шести. Давай после работы?
- Хорошо, я заеду.
- Тогда приезжай на всякий случай в шесть.
- Ничего, я заеду в пять и подожду.
Жанчик получает из рук самой тётушки Энзы бесценный бумажный пакет, от которого идёт жар, ты платишь - что тебе до этих денег, ты приехал из Москвы, ты у себя дома, ты давишь педаль. Вы останавливаетесь у пустыря, перед стройкой. Самое место, чтобы перекусить: чудесный вид, отменная компания. Звонит телефон в твоём кармане, ты вспоминаешь, как будто с удивлением отмечаешь, что у тебя он есть. Выходишь из машины и делаешь десять шагов, чтобы никто не услышал твоих слов.
- Санжар, как дела?
- Хорошо, Виталий Львович. У друзей, на даче, отдыхаю.
- Понятно. Я прилетаю шестнадцатого. Домодедово, в одиннадцать утра.
- Понял, Виталий Львович, я встречу.
- Не четырнадцатого, а шестнадцатого, понял?
- Я понял, понял, шестнадцатого, не четырнадцатого. В одиннадцать. Спасибо, что предупредили, буду вас ждать.
Ты возвращаешь телефон в карман, словно  прячешь. Тебе не нужно возвращаться в Москву, у тебя есть ещё пара дней, можно выехать на всякий случай четырнадцатого. Дорога займёт чуть меньше светового дня, ещё нужно успеть привести машину в порядок. Световой день – звучит, будто ты возвращаешься не в Москву, а в космос.
Планета вертится, сердце твоё снова бьётся, Санжар. Это ты сформировал реальность вокруг себя, никто другой не мог бы так всё составить. Сбил в лепёшку и залил внутрь сыр. Ты держишь её тёплые, немного шершавые руки, по ним проходит едва заметная рябь, быстрый ток. Едва ли только руками - она вся дрожит в тебе.
- Столько всего случилось, Санжар. И хорошего, и плохого – разного. Столько всего произошло.
Она сидит так близко, что можно дотронуться. Она не мешкается, она спрашивает:
- Покатаешь меня?
У вас нет конкретной цели, вы просто катаетесь, машина идёт плавно, словно на воздушной подушке. Город стекает фонарями и светофорами по оконному стеклу, ветер, как в пустую бутылку, посвистывает в чуть приоткрытое окно.
- Ну рассказывай, как ты там живёшь?
- Где? – будто бы сначала ты не понял вопроса, - В Москве? Нормально. Занимаюсь разными делами.
- Твоя машина?
- Нравится?
- Нравится, Санжи.
Ты любишь, когда она называет тебя Санжи, только она тебя так называет.
- Будто бы ты меня украл, да?
Ты смотришь не на неё - перед собой. Не в окно или на приборную панель, а рассеянно – перед собой. Тебе жаль эту девочку, почти уже женщину, у тебя во рту плохое послевкусие от сырбусы. Может быть, ты уже не влюблён в неё, но всё ещё дрожишь, когда она на тебя смотрит.
- Ну всё, покатались и хватит.
Ты гонишь по магистрали, давишь на педаль с остервенением.
Ты сбегаешь из своего города.
В том месте, где усталость догнала тебя и принялась давить на шею и плечи, ты останавливаешься и засыпаешь. Ни звука, ни дуновения ветерка, только застывшая в ожидании природа, таинственная, глубокая ночь. И в ней тебе спится крепко.
шаблоны для dle