Олег Рашидов / СЫН
Об авторе: ОЛЕГ РАШИДОВ
Родился в 1974 году. Окончил факультет журналистики Военного университета Министерства обороны. Служил в пограничных войсках.
Работал в отделе политики газеты «Комсомольская правда», в журнале «Русский Newsweek», других периодических изданиях.
Автор документальной книги «Сколково: принуждение к чуду», издательство «Манн Иванов и Фербер» 2012 год.
Учится в сценарной мастерской Александра Гоноровского.
Они пришли вечером. Их было двое… Оба в костюмах. Одного возраста, но очень разные. Первый тонкий, сухощавый, с болезненным, нервным лицом. Выбрит до синевы. Серый шарф с блеклым рисунком. Второй - небрежный, кудрявый рано оплывший. Физиономия широкая. Галстук попугайский, с небрежно распущенным узлом.
Первый показал ей удостоверение.
– Соколова? Мария Ивановна? Мы войдем?
Не дожидаясь ответа продвинулся в прихожую. Расстегивая пальто скользнул взглядом по обстановке. Типовая трехкомнатная панелька, обои в «золотых прожилках», треснувший плафон. Вешалка с наваленной зимней одеждой. В углу беговые лыжи.
Скрипнула дверь угловой комнаты высунулась белесая мальчишеская голова.
- М-ааам?
С детьми живете? - поинтересовался кудрявый.
- С детьми, с мужем. Он на работе. Еще мама моя…
Кудрявый уже скинул, куртку
- Куда можно повесить?
- А вы по какому вопросу? - забеспокоилась Мария - Муж на работе.
Соколов Дмитрий, ваш сын здесь проживает?
- Здесь, - быстро отозвалась Мария, потом замявшись, -вернее проживал. То есть он живет здесь, но сейчас его нет. Он уехал, с полгода назад.
-Куда не сказал?
-Нет, нет, - с нарастающей тревогой отвечала Мария. – Это все так неожиданно было. Он позвонил с вокзала, сказал, что должен уехать, что подвернулась работа в другом городе, обещал звонить. Что -то случилось? С ним что- то случилось?
-Где мы можем поговорить? – отозвался сухощавый.
- Мааам?- снова протянул белесый мальчик.
- Иди, иди, - отмахнулась, Мария, - уроки делай, - и повела мужчин в гостиную, где посреди комнаты стоял пылесос с вопросительно изогнутым гофрированным шлангом.
Сухощавый подошел к окну, отодвинул тюлевую занавеску.
Отсюда, с четвертого этажа было хорошо видно, что обычный московский двор, тесный от снеговых заносов и погребенных под ними автомобилей, сейчас был заполнен машинами спецслужб. Здесь были полицейские машины с синими мигалкам, два микроавтобуса с характерными антеннами и наглухо тонированными стеклами, пыталась вскарабкаться на тротуар только что приехавшая машина «скорой помощи». В сумерках мерцали многочисленные огоньки сигарет.
Сухощавый спросил не оборачиваясь.
- У вас сохранились фотографии Дмитрия?
- Фотографии? Да, конечно! - Мария сняла с верхней полки пухлый семейный фотоальбом.
Кудрявый быстро, скривив губы, пролистал его, замедлившись только на последней странице, где было вклеено груповое фото одинадцатого «Б» класса школы N 223, поднял на сухощавого глаза и утвердительно кивнул. Сухощавый поглядел на часы.
- Мария Ивановна, - сказал он нарочито успокаивающе. - Вы присядьте, вот сюда на стул, у нас очень мало времени.
Он щелкнул замками большого черного портфеля и положил на стол перед растерянной Марией фотоснимок, с которого, не улыбаясь, смотрела молодая женщина в черном платке до бровей. Губы ее, тонкие как нити, были сурово поджаты.
- Она была девушкой, - он запнулся, - женщиной вашего сына.
- Дима нас никогда не знакомил… Лицо какое-то странное. Может быть муж знает? - Мария стала оглядываться по сторонам, как будто ища поддержки.
- И даже имени ее вы никогда не слышали? - мужчина склонился к ней, и голос его стал совсем сухим, безжизненным, страшным.
- Зарема, - прошелестел он, - ее звали Зарема.
Мария, побледнела.
- Ладно, - вдруг с неожиданным облегчением, как будто совсем ослабив хватку сказал сухощавый, он легко вскинулся, сделал несколько шагов к окну, открыл форточку.
Снова шелкнули замки портфеля. Сухощавый присел рядом с ней на стул, в руках у него был телефон, странного вида, черный, громоздкий с блестящей телескопической антенной.
-У нас очень мало времени, - снова сказал он. - Слушайте внимательно. Год назад ваш сын Дмитрий стал жить здесь в Москве вот с этой дамой, - сухощавый ткнул пальцем в фотоснимок строгой девушки, куда-то в область забранного в черный платок лба. Через полгода он уехал с ней на Кавказ, сначала в Нальчик, потом в горы, в Ингушетию. Мы знаем, что его учили на подрывника. Сейчас, вот в эту самую минуту, он и его подельник находятся в ингушском селе, в доме. Они окружены. В доме находятся заложники, женщина и маленький ребенок. Мы хотим, чтобы вы сейчас поговорили с сыном по телефону и попросили его сдаться.
Провод от черного телефона вился по белой кружевной скатерти к черному портфелю. Марии вдруг захотелось намотать эту черную змейку на палец.
- Наш Дима, в Ингушетии, зачем? –спросила она. - Почему?
- Ваш сын террорист, - Мария Ивановна, - если он не согласится сдаться, начнется штурм, люди погибнут… Вы понимаете? Вам плохо? Толя принеси воды.
…Тишина в черной телефонной трубке то и дело прерывалась чьей-то глухой, раздраженной скороговоркой.
Клац.
Возникший голос был тусклым ровным и совершенно чужим.
-Алло
- Сынок, это я звоню тебе…
Клац, клац.
- Привет, мам, – голос был все таким же ровным.
-Дима, ты как, расскажи…
- Я как? - тускло отозвался голос. Мы пока живы, остальные ушли иншалла. - Чо там отец?
- Он сейчас не здесь, он на работе, бабушки тоже нет. Витька только дома. Ты почему так от нас уехал, столько дел натворил, ты мне скажи, почему? Разозлился сильно на нас?
- Не, вы здесь не при чем. Я вас люблю, и вы самые лучшие из родителей. Я никогда от вас не отрекался.
- Сынок, - Мария запнулась… Нужных слов не находилось. Вообще слов не находилось. Мария поняла, что человека этого, который назывался ее сыном, этого человека она совсем не знает. Не знает сейчас и может быть не знала и вовсе. А потому и слов понятных ему сказать не может.
Она вдруг вспомнила как давным-давно, сто лет назад, холодной зимой привела маленького Диму в районную поликлинику, посадила в холле на лавку, сказала строго «раздевайся», и пошла за картой в регистратуру. А когда вернулась, он разделся уже практически до трусов, под смех сидящих в очереди.
Ей захотелось и сейчас сказать ему так же строго как в детстве - «возвращайся». Но она не смогла.
Сухощавый слушавший весь разговор в наушниках, коснулся ее плеча и кивнул на листок с текстом, лежащий на столе.
- Мы тебя, сынок, очень любим и ждем дома, - начала произносить Мария, подготовленные психологами фразы. -Ты, слышишь меня, пойди сдайся нашим.
- Я вас тоже люблю, - глухо отозвался голос. - Я жду, чтобы вы вместе со мной в рай попали.
- Тебе голову запудрили, сынок! Никого не слушай. Сложи оружие. Больше нельзя никого убивать, не должно быть никакой крови.
- Так предписано, - монотонно как автоответчик отозвался Дима. - Даже пророки убивали, воевали с неверными.
В голове Марии крутилось что-то важное в ответ про прощение, про Бога, что-то типа «прости тебя Господь» или «Господь с тобой, Дима», но она и этого сказать не могла, потому что молиться не умела и Бога этого толком не знала.
Строки ключевых фраз, набранных крупным шрифтом, вдруг запрыгали у нее перед глазами: «Невинные люди не должны пострадать». «Аллах учил…»
- А девочка твоя! - вдруг неожиданно по-бабьи всхлипнула Мария.
Брови сухощавого удивленно поползли вверх.
- Девочка твоя За… Зарема, ты ведь любишь ее, любишь ведь да!? Как же она без тебя? Может ты еще женишься на ней, ребеночка нам с папкой родите….
- Она уже на небесах мама, - все так же ровно отозвался Дима. – Ты, наверное, слышала про Волгоград… Это я собрал для нее бомбу.
Сухощавый взял Марию за плечо и снова показал пальцем на листок с текстом.
- Я вас за все прощаю, - снова всплыл из глубин Димин голос. - За многобожие не прощаю конечно. Я думаю мое время пришло и ваше тоже в любую секунду может прийти. В любой момент, если вы не одумаетесь.
Рука сухощавого больно сжимала ее плечо. Но Мария, наконец, подняла на него глаза и покачала головой, сказав беззвучно одним губами
- Нет, не надо больше.
Клац…
За окном типовой панельки ранние зимние сумерки уже спустились на московский спальный район с нелепым названием Отрадное, с его одинаковыми серыми домами, грязным снегом вдоль шоссе, гудящими линиями высоковольтных передач, дымами от промышленных труб и красной глыбой мусульманской мечети.
Мария сидела за столом, пролистывала семейный альбом, долго искала и, наконец, нашла свободную страницу для фотоснимка женщины в черном платке, в суете забытого спецслужбистами. Снимок поместился рядом со школьным, совсем юным Диминым портретом и Мария с недоумением теперь увидела, что их лица даже схожи каким-то строгим и в тоже время печальным выражением.
Мария закрыла альбом. В гостиную пришел Витька, молча встал перед матерью.
- Ты иди Вить, иди, делай уроки, ну же, - устало сказал она.
- Ну какие уроки мама? Сегодня же выходной.
Она молча притянула сына к себе, обняла, уткнулась губами в его стриженную теплую макушку.
Родился в 1974 году. Окончил факультет журналистики Военного университета Министерства обороны. Служил в пограничных войсках.
Работал в отделе политики газеты «Комсомольская правда», в журнале «Русский Newsweek», других периодических изданиях.
Автор документальной книги «Сколково: принуждение к чуду», издательство «Манн Иванов и Фербер» 2012 год.
Учится в сценарной мастерской Александра Гоноровского.
Они пришли вечером. Их было двое… Оба в костюмах. Одного возраста, но очень разные. Первый тонкий, сухощавый, с болезненным, нервным лицом. Выбрит до синевы. Серый шарф с блеклым рисунком. Второй - небрежный, кудрявый рано оплывший. Физиономия широкая. Галстук попугайский, с небрежно распущенным узлом.
Первый показал ей удостоверение.
– Соколова? Мария Ивановна? Мы войдем?
Не дожидаясь ответа продвинулся в прихожую. Расстегивая пальто скользнул взглядом по обстановке. Типовая трехкомнатная панелька, обои в «золотых прожилках», треснувший плафон. Вешалка с наваленной зимней одеждой. В углу беговые лыжи.
Скрипнула дверь угловой комнаты высунулась белесая мальчишеская голова.
- М-ааам?
С детьми живете? - поинтересовался кудрявый.
- С детьми, с мужем. Он на работе. Еще мама моя…
Кудрявый уже скинул, куртку
- Куда можно повесить?
- А вы по какому вопросу? - забеспокоилась Мария - Муж на работе.
Соколов Дмитрий, ваш сын здесь проживает?
- Здесь, - быстро отозвалась Мария, потом замявшись, -вернее проживал. То есть он живет здесь, но сейчас его нет. Он уехал, с полгода назад.
-Куда не сказал?
-Нет, нет, - с нарастающей тревогой отвечала Мария. – Это все так неожиданно было. Он позвонил с вокзала, сказал, что должен уехать, что подвернулась работа в другом городе, обещал звонить. Что -то случилось? С ним что- то случилось?
-Где мы можем поговорить? – отозвался сухощавый.
- Мааам?- снова протянул белесый мальчик.
- Иди, иди, - отмахнулась, Мария, - уроки делай, - и повела мужчин в гостиную, где посреди комнаты стоял пылесос с вопросительно изогнутым гофрированным шлангом.
Сухощавый подошел к окну, отодвинул тюлевую занавеску.
Отсюда, с четвертого этажа было хорошо видно, что обычный московский двор, тесный от снеговых заносов и погребенных под ними автомобилей, сейчас был заполнен машинами спецслужб. Здесь были полицейские машины с синими мигалкам, два микроавтобуса с характерными антеннами и наглухо тонированными стеклами, пыталась вскарабкаться на тротуар только что приехавшая машина «скорой помощи». В сумерках мерцали многочисленные огоньки сигарет.
Сухощавый спросил не оборачиваясь.
- У вас сохранились фотографии Дмитрия?
- Фотографии? Да, конечно! - Мария сняла с верхней полки пухлый семейный фотоальбом.
Кудрявый быстро, скривив губы, пролистал его, замедлившись только на последней странице, где было вклеено груповое фото одинадцатого «Б» класса школы N 223, поднял на сухощавого глаза и утвердительно кивнул. Сухощавый поглядел на часы.
- Мария Ивановна, - сказал он нарочито успокаивающе. - Вы присядьте, вот сюда на стул, у нас очень мало времени.
Он щелкнул замками большого черного портфеля и положил на стол перед растерянной Марией фотоснимок, с которого, не улыбаясь, смотрела молодая женщина в черном платке до бровей. Губы ее, тонкие как нити, были сурово поджаты.
- Она была девушкой, - он запнулся, - женщиной вашего сына.
- Дима нас никогда не знакомил… Лицо какое-то странное. Может быть муж знает? - Мария стала оглядываться по сторонам, как будто ища поддержки.
- И даже имени ее вы никогда не слышали? - мужчина склонился к ней, и голос его стал совсем сухим, безжизненным, страшным.
- Зарема, - прошелестел он, - ее звали Зарема.
Мария, побледнела.
- Ладно, - вдруг с неожиданным облегчением, как будто совсем ослабив хватку сказал сухощавый, он легко вскинулся, сделал несколько шагов к окну, открыл форточку.
Снова шелкнули замки портфеля. Сухощавый присел рядом с ней на стул, в руках у него был телефон, странного вида, черный, громоздкий с блестящей телескопической антенной.
-У нас очень мало времени, - снова сказал он. - Слушайте внимательно. Год назад ваш сын Дмитрий стал жить здесь в Москве вот с этой дамой, - сухощавый ткнул пальцем в фотоснимок строгой девушки, куда-то в область забранного в черный платок лба. Через полгода он уехал с ней на Кавказ, сначала в Нальчик, потом в горы, в Ингушетию. Мы знаем, что его учили на подрывника. Сейчас, вот в эту самую минуту, он и его подельник находятся в ингушском селе, в доме. Они окружены. В доме находятся заложники, женщина и маленький ребенок. Мы хотим, чтобы вы сейчас поговорили с сыном по телефону и попросили его сдаться.
Провод от черного телефона вился по белой кружевной скатерти к черному портфелю. Марии вдруг захотелось намотать эту черную змейку на палец.
- Наш Дима, в Ингушетии, зачем? –спросила она. - Почему?
- Ваш сын террорист, - Мария Ивановна, - если он не согласится сдаться, начнется штурм, люди погибнут… Вы понимаете? Вам плохо? Толя принеси воды.
…Тишина в черной телефонной трубке то и дело прерывалась чьей-то глухой, раздраженной скороговоркой.
Клац.
Возникший голос был тусклым ровным и совершенно чужим.
-Алло
- Сынок, это я звоню тебе…
Клац, клац.
- Привет, мам, – голос был все таким же ровным.
-Дима, ты как, расскажи…
- Я как? - тускло отозвался голос. Мы пока живы, остальные ушли иншалла. - Чо там отец?
- Он сейчас не здесь, он на работе, бабушки тоже нет. Витька только дома. Ты почему так от нас уехал, столько дел натворил, ты мне скажи, почему? Разозлился сильно на нас?
- Не, вы здесь не при чем. Я вас люблю, и вы самые лучшие из родителей. Я никогда от вас не отрекался.
- Сынок, - Мария запнулась… Нужных слов не находилось. Вообще слов не находилось. Мария поняла, что человека этого, который назывался ее сыном, этого человека она совсем не знает. Не знает сейчас и может быть не знала и вовсе. А потому и слов понятных ему сказать не может.
Она вдруг вспомнила как давным-давно, сто лет назад, холодной зимой привела маленького Диму в районную поликлинику, посадила в холле на лавку, сказала строго «раздевайся», и пошла за картой в регистратуру. А когда вернулась, он разделся уже практически до трусов, под смех сидящих в очереди.
Ей захотелось и сейчас сказать ему так же строго как в детстве - «возвращайся». Но она не смогла.
Сухощавый слушавший весь разговор в наушниках, коснулся ее плеча и кивнул на листок с текстом, лежащий на столе.
- Мы тебя, сынок, очень любим и ждем дома, - начала произносить Мария, подготовленные психологами фразы. -Ты, слышишь меня, пойди сдайся нашим.
- Я вас тоже люблю, - глухо отозвался голос. - Я жду, чтобы вы вместе со мной в рай попали.
- Тебе голову запудрили, сынок! Никого не слушай. Сложи оружие. Больше нельзя никого убивать, не должно быть никакой крови.
- Так предписано, - монотонно как автоответчик отозвался Дима. - Даже пророки убивали, воевали с неверными.
В голове Марии крутилось что-то важное в ответ про прощение, про Бога, что-то типа «прости тебя Господь» или «Господь с тобой, Дима», но она и этого сказать не могла, потому что молиться не умела и Бога этого толком не знала.
Строки ключевых фраз, набранных крупным шрифтом, вдруг запрыгали у нее перед глазами: «Невинные люди не должны пострадать». «Аллах учил…»
- А девочка твоя! - вдруг неожиданно по-бабьи всхлипнула Мария.
Брови сухощавого удивленно поползли вверх.
- Девочка твоя За… Зарема, ты ведь любишь ее, любишь ведь да!? Как же она без тебя? Может ты еще женишься на ней, ребеночка нам с папкой родите….
- Она уже на небесах мама, - все так же ровно отозвался Дима. – Ты, наверное, слышала про Волгоград… Это я собрал для нее бомбу.
Сухощавый взял Марию за плечо и снова показал пальцем на листок с текстом.
- Я вас за все прощаю, - снова всплыл из глубин Димин голос. - За многобожие не прощаю конечно. Я думаю мое время пришло и ваше тоже в любую секунду может прийти. В любой момент, если вы не одумаетесь.
Рука сухощавого больно сжимала ее плечо. Но Мария, наконец, подняла на него глаза и покачала головой, сказав беззвучно одним губами
- Нет, не надо больше.
Клац…
За окном типовой панельки ранние зимние сумерки уже спустились на московский спальный район с нелепым названием Отрадное, с его одинаковыми серыми домами, грязным снегом вдоль шоссе, гудящими линиями высоковольтных передач, дымами от промышленных труб и красной глыбой мусульманской мечети.
Мария сидела за столом, пролистывала семейный альбом, долго искала и, наконец, нашла свободную страницу для фотоснимка женщины в черном платке, в суете забытого спецслужбистами. Снимок поместился рядом со школьным, совсем юным Диминым портретом и Мария с недоумением теперь увидела, что их лица даже схожи каким-то строгим и в тоже время печальным выражением.
Мария закрыла альбом. В гостиную пришел Витька, молча встал перед матерью.
- Ты иди Вить, иди, делай уроки, ну же, - устало сказал она.
- Ну какие уроки мама? Сегодня же выходной.
Она молча притянула сына к себе, обняла, уткнулась губами в его стриженную теплую макушку.