ДАРЛИН РЕДДАУЕЙ / ПУШКИНСКИЙ ПРОРОК: СЕРАФИМ ИНВЕРСИИ
Разговор о Пушкине у нас с Дарлин Реддауей, американским славистом и знатоком современной русской поэзии, зашел в первый же день знакомства. Ее представления о моем любимом «Пророке» отличались от моих настолько, что мне показалось интересным представить их изложение на страницах журнала. Сам бы я никогда бы не смог заподозрить стихотворение в духовной прелести, приведшей к перелицовке главного персонажа в его антипода. Вероятно, взгляд с Запада может обладать той оптикой, с которой нам следует познакомиться поближе – осведомленность о том, как воспринимается русская классическая поэзия не только в России, на мой взгляд, всегда полезна.
Андрей Тавров
Дарлин РЕДДАУЭЙ
ПУШКИНСКИЙ ПРОРОК: СЕРАФИМ ИНВЕРСИИ
«…так как ты просил у Господа Бога твоего при Хориве в день собрания, говоря: да не услышу впредь гласа Господа Бога моего и огня сего великого да не увижу более, дабы мне не умереть. И сказал мне Господь: хорошо то, что они говорили. Я воздвигну им Пророка из среды братьев их, такого как ты, и вложу слова Мои в уста Его, и Он будет говорить им все, что Я повелю Ему» (Второзаконие 18:16-18).
Так зачем же народу нужны пророки? Потому что люди страшатся одного только звука гласа Божьего и одного только вида лица Его. Поэтому, по милости Своей, Бог выбрал не столь пугающее средство, чтобы обращаться к простому человеку: Он вкладывает слово Свое в уста раба Своего – пророка, который становится священными глазами и ушами народа.
Эта связь между зрением и словами пророка особо подчеркнута Самим Богом: «Прежде у Израиля, когда кто-нибудь шел вопрошать Бога, говорили так: «пойдем к прозорливцу»; ибо тот, кого называют ныне пророком, прежде назывался прозорливцем» (1-я книга Царств 9:9). В словах «пророк» и «прозорливец» префикс «про» значит «пред»; корень «зор» связан со зрением, а корень «рок» с речью. Такие зрение и речь должны быть вдохновенными, да и «пророк» – это калька греческого слова «prôphētēs – προφήτης», которое может означать вдохновенного человека – поэта.
Поэтому вполне естественно, что знаменитый русский поэт Пушкин создал своего «Пророка». В этом стихотворении особенно развита тема взаимосвязи зрения, слуха и слова. А еще развитие получает тема избранности. Но кому служит пушкинский пророк – Богу или народу? Кем он избран?
С первых же строк Пушкин подчеркивает, что наделенность пророческим даром дается свыше. Это проявляется в привлечении им библейской лексики – «шестикрылый серафим», «зеница», «горний ангелов полет», «жало мудрыя змеи» и т.д. К тому же повторение союза «и» в начале большей части стихотворных строк так же имитирует библейскую стилистику.
Превращение или переход из человека в пророка искусно передается Пушкиным с помощью избытка предлогов, предложных префиксов и подсознательно воспринимаемого как предложные префиксы: «в» – «влачился», «к» – «коснулся», «от» - отверзлись, «на» – «наполнил», «в» – «внял», «при» - приник, «в» - «вырвал» и т.д. Только трем глаголам в стихотворении не хватает предложного оттенка: «серафим явился; как труп ... лежал; глаголом жги сердца людей». Эти три глагола адресуют нас к вечности: серафим – посланник вечности, смерть – рождение к вечной жизни, слово – это и есть дух и жизнь «вечная» (Иоанн 6:63). И если избыток глаголов, наделенных предложным оттенком, подчеркивает зыбкость человеческого существования, то наличие всего трех глаголов, не несущих этого оттенка, задает появление всего множества наделенных им
Свойственная человеку неспособность непосредственно соотноситься с вечностью, стоять лицом к лицу с ней, оборачивается ужасающим преображением или переходом из человека в пророка. Сначала его зрение и слух становятся более изощренными, прозорливыми, он даже начинает слышать «дольней лозы прозябанье». Потом ему вырывают язык, чтобы вложить в уста «жало мудрыя змеи», а затем вовсе рассекают грудь и вырывают сердце, чтоб вместо него вложить «угль, пылающий огнем». И в этом мы видим связь языка с сердцем, «ибо от избытка сердца говорят уста» (Матфей 12:34). Таким образом приобретение трех пророческих даров – зрения, слуха и слова – разрушает в нем человеческое, и он приобщается вечности и избранничеству.
Но избранничество и получение даров – благо ли это? Что за глагол ему дается? И Богом ли он дается?
Первая половина стихотворения напоминает призвание пророка из «Исайи» (Исайя, 6). В этой главе Исайя сначала видит Господа, потом серафимов. Серафимы восхваляют Господа, и тогда Исайя сокрушается: «Горе мне, я погиб! Ведь я человек с нечистыми устами» (Исайя 6:5) После чего серафим касается его уст горящим углем из жертвенника и очищает Исайю от грехов.
Появление сперва Господа, затем серафимов у Исайи является инверсией появления сперва серафима, затем Бога у Пушкина. И эта инверсия еще более усиливается по мере сопоставления. У Пушкина отсутствует славословие Господу. Вместо сосредоточенности на Боге, внимание Пушкина заостряется на серафиме. Горящий уголь, с помощью которого очищается Исайя, становится средством обличения у Пушкина – «глаголом жечь сердца людей». Сердце пророка становится инструментом этого обличения.
Рассечение груди пророка восходит к всесожжениям и жертвам за грехи, описанным в Ветхом Завете: «Если жертва всесожжения его из мелкого скота… и рассекут ее на части» (Левит 1:10:12) И «Господь сказал ему [Аврааму]: возьми Мне трехлетнюю телицу, трехлетнюю козу, трехлетнего овна, горлицу и молодого голубя. Он взял всех их, рассек их пополам и положил одну часть против другой; только птиц не рассек. И налетели на трупы хищные птицы; но Авраам отгонял их» (Бытие 15:9-11). Но если у Пушкина сам человек приносится в жертву за свои грехи, это значит – искупление отсутствует. Таким образом даже жертву Христа умаляет Пушкин, потому что всесожжение и жертва за грех – «тень будущих благ» (Евреям 10:1 и гл. 9,10 вообще) – т.е. праобразы жертвы Христа.
Даже исходящая от Бога миссия у Пушкина становится инверсией миссии библейских пророков. Потому что Пушкин жаждал жечь сердца людей, а Господу угодно смягчение людских сердец. У Иезекиили написано: «и возьму из плоти их сердце каменное, и дам им сердце плотяное» (Иезекииль 11:19; 36:26). Это наглядно демонстрирует нам имеющую место инверсию: Пушкин хочет вырвать «плотяное» сердце и вложить каменное («уголь»).
Но почему же Богу угодно плотяное сердце? «…вложу закон Мой во внутренность их и на сердцах их напишу его» (Иеремия 31:33, Евреям 8:10, 10:16). Так каким же образом может вещать Слово Божие язык змеи, вложенный в уста пушкинского пророка? И как же писать на сердце, если оно сожжено? И почему Богу более угодно смягчение сердец? «…о, если бы сердце их было у них таково, чтобы бояться Меня и соблюдать все заповеди Мои во все дни, дабы хорошо было им и сынам их вовек!» (Второзаконие 5:29). В противоположность этому огонь Пушкина ведет к разрушению.
Но кто жаждет разрушения? Кто умаляет жертву Христа? Кто желает скорее обличения, чем прощения? Кто не возносит хвалы Господу? Это серафим инверсии – сатана, противник (1-ое Петра 5:8).
Сатана – мастер принципа инверсии. Принцип инверсии присутствует даже в самой структуре стихотворения. Например, в формула рифмовки – aBaB, cc, DD, cc, EffE, gg, HiiH, jKjK, ll, MnMn. Формула aBaB – инверсия формулы MnMn: человек перед преображением – инверсия человека после преображения. Формула aBaB, cc, DD, cc, EffE – инверсия формулы gg, HiiH, jKjK, ll, MnMn, потому что формула aB... являет собой стихотворную рамку; формула gg... – ее перевертыш. В aB... – перекрестная рифма предшествует охватной рифме; в gg... – наоборот. Строки aBaB описывают теченье внешних явлений и свойственное человеческим зрению и слуху. В строках gg, Hi... человеческие внутренности рассекаются и извлекаются наружу, человеческое истребляется.
Инверсия также присутствует и в мелодике:
«aaaaaauiiaiiiiiueaiaeiiiaiaaieiaaea...»
Здесь мы наблюдаем противопоставление высоко/низкого в точке {i/a} и семантического значения звуков «и» и «а». Когда звуки {i} и {а} слитны, они переходят в крик. И это вполне уместно, когда у человека вырывается сердце. Характер этого звучания отсылает нас к теме губителя – сатаны.
Очевидно, что в целом формула рифмовки несколько отдает хаосом, ибо «потому что Бог не есть Бог (автор) неустройств» (Коринфянам 14:33), но таким «автором» как раз является сатана. «Неустройство» стихотворения выражается и в нерегулярном появлении полустоп в окончании некоторых строк. Но все же схема «u / u / u – u /» сохраняется практически во всем стихотворении. Это мелодическое «неустройство» не безобразно, а торжественно и по-своему гармонично. И, возможно, по той простой причине, что, когда Люцифер (имя падшего ангела) был создан, его тамбурины и свирели были «искусно усажены» (Иезекииль 28:13). И поскольку даже Сам Господь сказал о Люцифере: «Ты печать совершенства, полнота мудрости и венец красоты» (Иезекииль 28:12), Люцифер изначально был способен создать стройную в своем совершенстве мелодию. Но после того, как возмутился против Господа, уже в качестве сатаны он начинает искажать музыкальный строй. Тема сатаны пронизана мелодией разлада, отражающей разлуку с Господом.
Что еще свидетельствует о Люцифере? Он «ходил среди огнистых камней» (Иезекииль 28:14). Эти камни (угли) лежат между Херувимами у престола Господнего (Иезекииль 10:2). Это те самые камни упоминаются Пушкиным как «угль, пылающий огнем», который серафим «во грудь отверстую водвинул». Да и сам Люцифер был когда-то одним из херувимов у Божьего престола: «Ты был помазанным херувимом, чтобы осенять» (Иезекииль 28:14).
Так как серафим появляется в Библии только один раз (в «Исайи»), и Бог всегда описан сидящим среди херувимов (Псалтырь 80:1, 99:1, Исход 25:20-22, Иезекииль 1,9,10), можно предположить, что серафим – это служебная функция, которую херувимы могут исполнять по очереди, как священники во время службы в храме: «Однажды, когда он в порядке своей чреды служил пред Богом, по жребию, как обыкновенно было у священников…» (Лука 1:8-9). В таком случае можно предположить, что пушкинский серафим – это Люцифер, т.е. сатана.
«И неудивительно: потому что сам сатана принимает вид Ангела света…» (Коринфянам 11:14). Вот почему пророк Пушкина становится служителем сатаны, который послан, чтобы обольстить, обмануть и погубить – сжечь сердца: «Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским, через лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей…» (1-е Тимофею 4:1-2).
Сознательно ли Пушкин выстроил все эти параллели, или...
ПРОРОК
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, —
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
Андрей Тавров
Дарлин РЕДДАУЭЙ
ПУШКИНСКИЙ ПРОРОК: СЕРАФИМ ИНВЕРСИИ
«…так как ты просил у Господа Бога твоего при Хориве в день собрания, говоря: да не услышу впредь гласа Господа Бога моего и огня сего великого да не увижу более, дабы мне не умереть. И сказал мне Господь: хорошо то, что они говорили. Я воздвигну им Пророка из среды братьев их, такого как ты, и вложу слова Мои в уста Его, и Он будет говорить им все, что Я повелю Ему» (Второзаконие 18:16-18).
Так зачем же народу нужны пророки? Потому что люди страшатся одного только звука гласа Божьего и одного только вида лица Его. Поэтому, по милости Своей, Бог выбрал не столь пугающее средство, чтобы обращаться к простому человеку: Он вкладывает слово Свое в уста раба Своего – пророка, который становится священными глазами и ушами народа.
Эта связь между зрением и словами пророка особо подчеркнута Самим Богом: «Прежде у Израиля, когда кто-нибудь шел вопрошать Бога, говорили так: «пойдем к прозорливцу»; ибо тот, кого называют ныне пророком, прежде назывался прозорливцем» (1-я книга Царств 9:9). В словах «пророк» и «прозорливец» префикс «про» значит «пред»; корень «зор» связан со зрением, а корень «рок» с речью. Такие зрение и речь должны быть вдохновенными, да и «пророк» – это калька греческого слова «prôphētēs – προφήτης», которое может означать вдохновенного человека – поэта.
Поэтому вполне естественно, что знаменитый русский поэт Пушкин создал своего «Пророка». В этом стихотворении особенно развита тема взаимосвязи зрения, слуха и слова. А еще развитие получает тема избранности. Но кому служит пушкинский пророк – Богу или народу? Кем он избран?
С первых же строк Пушкин подчеркивает, что наделенность пророческим даром дается свыше. Это проявляется в привлечении им библейской лексики – «шестикрылый серафим», «зеница», «горний ангелов полет», «жало мудрыя змеи» и т.д. К тому же повторение союза «и» в начале большей части стихотворных строк так же имитирует библейскую стилистику.
Превращение или переход из человека в пророка искусно передается Пушкиным с помощью избытка предлогов, предложных префиксов и подсознательно воспринимаемого как предложные префиксы: «в» – «влачился», «к» – «коснулся», «от» - отверзлись, «на» – «наполнил», «в» – «внял», «при» - приник, «в» - «вырвал» и т.д. Только трем глаголам в стихотворении не хватает предложного оттенка: «серафим явился; как труп ... лежал; глаголом жги сердца людей». Эти три глагола адресуют нас к вечности: серафим – посланник вечности, смерть – рождение к вечной жизни, слово – это и есть дух и жизнь «вечная» (Иоанн 6:63). И если избыток глаголов, наделенных предложным оттенком, подчеркивает зыбкость человеческого существования, то наличие всего трех глаголов, не несущих этого оттенка, задает появление всего множества наделенных им
Свойственная человеку неспособность непосредственно соотноситься с вечностью, стоять лицом к лицу с ней, оборачивается ужасающим преображением или переходом из человека в пророка. Сначала его зрение и слух становятся более изощренными, прозорливыми, он даже начинает слышать «дольней лозы прозябанье». Потом ему вырывают язык, чтобы вложить в уста «жало мудрыя змеи», а затем вовсе рассекают грудь и вырывают сердце, чтоб вместо него вложить «угль, пылающий огнем». И в этом мы видим связь языка с сердцем, «ибо от избытка сердца говорят уста» (Матфей 12:34). Таким образом приобретение трех пророческих даров – зрения, слуха и слова – разрушает в нем человеческое, и он приобщается вечности и избранничеству.
Но избранничество и получение даров – благо ли это? Что за глагол ему дается? И Богом ли он дается?
Первая половина стихотворения напоминает призвание пророка из «Исайи» (Исайя, 6). В этой главе Исайя сначала видит Господа, потом серафимов. Серафимы восхваляют Господа, и тогда Исайя сокрушается: «Горе мне, я погиб! Ведь я человек с нечистыми устами» (Исайя 6:5) После чего серафим касается его уст горящим углем из жертвенника и очищает Исайю от грехов.
Появление сперва Господа, затем серафимов у Исайи является инверсией появления сперва серафима, затем Бога у Пушкина. И эта инверсия еще более усиливается по мере сопоставления. У Пушкина отсутствует славословие Господу. Вместо сосредоточенности на Боге, внимание Пушкина заостряется на серафиме. Горящий уголь, с помощью которого очищается Исайя, становится средством обличения у Пушкина – «глаголом жечь сердца людей». Сердце пророка становится инструментом этого обличения.
Рассечение груди пророка восходит к всесожжениям и жертвам за грехи, описанным в Ветхом Завете: «Если жертва всесожжения его из мелкого скота… и рассекут ее на части» (Левит 1:10:12) И «Господь сказал ему [Аврааму]: возьми Мне трехлетнюю телицу, трехлетнюю козу, трехлетнего овна, горлицу и молодого голубя. Он взял всех их, рассек их пополам и положил одну часть против другой; только птиц не рассек. И налетели на трупы хищные птицы; но Авраам отгонял их» (Бытие 15:9-11). Но если у Пушкина сам человек приносится в жертву за свои грехи, это значит – искупление отсутствует. Таким образом даже жертву Христа умаляет Пушкин, потому что всесожжение и жертва за грех – «тень будущих благ» (Евреям 10:1 и гл. 9,10 вообще) – т.е. праобразы жертвы Христа.
Даже исходящая от Бога миссия у Пушкина становится инверсией миссии библейских пророков. Потому что Пушкин жаждал жечь сердца людей, а Господу угодно смягчение людских сердец. У Иезекиили написано: «и возьму из плоти их сердце каменное, и дам им сердце плотяное» (Иезекииль 11:19; 36:26). Это наглядно демонстрирует нам имеющую место инверсию: Пушкин хочет вырвать «плотяное» сердце и вложить каменное («уголь»).
Но почему же Богу угодно плотяное сердце? «…вложу закон Мой во внутренность их и на сердцах их напишу его» (Иеремия 31:33, Евреям 8:10, 10:16). Так каким же образом может вещать Слово Божие язык змеи, вложенный в уста пушкинского пророка? И как же писать на сердце, если оно сожжено? И почему Богу более угодно смягчение сердец? «…о, если бы сердце их было у них таково, чтобы бояться Меня и соблюдать все заповеди Мои во все дни, дабы хорошо было им и сынам их вовек!» (Второзаконие 5:29). В противоположность этому огонь Пушкина ведет к разрушению.
Но кто жаждет разрушения? Кто умаляет жертву Христа? Кто желает скорее обличения, чем прощения? Кто не возносит хвалы Господу? Это серафим инверсии – сатана, противник (1-ое Петра 5:8).
Сатана – мастер принципа инверсии. Принцип инверсии присутствует даже в самой структуре стихотворения. Например, в формула рифмовки – aBaB, cc, DD, cc, EffE, gg, HiiH, jKjK, ll, MnMn. Формула aBaB – инверсия формулы MnMn: человек перед преображением – инверсия человека после преображения. Формула aBaB, cc, DD, cc, EffE – инверсия формулы gg, HiiH, jKjK, ll, MnMn, потому что формула aB... являет собой стихотворную рамку; формула gg... – ее перевертыш. В aB... – перекрестная рифма предшествует охватной рифме; в gg... – наоборот. Строки aBaB описывают теченье внешних явлений и свойственное человеческим зрению и слуху. В строках gg, Hi... человеческие внутренности рассекаются и извлекаются наружу, человеческое истребляется.
Инверсия также присутствует и в мелодике:
«aaaaaauiiaiiiiiueaiaeiiiaiaaieiaaea...»
Здесь мы наблюдаем противопоставление высоко/низкого в точке {i/a} и семантического значения звуков «и» и «а». Когда звуки {i} и {а} слитны, они переходят в крик. И это вполне уместно, когда у человека вырывается сердце. Характер этого звучания отсылает нас к теме губителя – сатаны.
Очевидно, что в целом формула рифмовки несколько отдает хаосом, ибо «потому что Бог не есть Бог (автор) неустройств» (Коринфянам 14:33), но таким «автором» как раз является сатана. «Неустройство» стихотворения выражается и в нерегулярном появлении полустоп в окончании некоторых строк. Но все же схема «u / u / u – u /» сохраняется практически во всем стихотворении. Это мелодическое «неустройство» не безобразно, а торжественно и по-своему гармонично. И, возможно, по той простой причине, что, когда Люцифер (имя падшего ангела) был создан, его тамбурины и свирели были «искусно усажены» (Иезекииль 28:13). И поскольку даже Сам Господь сказал о Люцифере: «Ты печать совершенства, полнота мудрости и венец красоты» (Иезекииль 28:12), Люцифер изначально был способен создать стройную в своем совершенстве мелодию. Но после того, как возмутился против Господа, уже в качестве сатаны он начинает искажать музыкальный строй. Тема сатаны пронизана мелодией разлада, отражающей разлуку с Господом.
Что еще свидетельствует о Люцифере? Он «ходил среди огнистых камней» (Иезекииль 28:14). Эти камни (угли) лежат между Херувимами у престола Господнего (Иезекииль 10:2). Это те самые камни упоминаются Пушкиным как «угль, пылающий огнем», который серафим «во грудь отверстую водвинул». Да и сам Люцифер был когда-то одним из херувимов у Божьего престола: «Ты был помазанным херувимом, чтобы осенять» (Иезекииль 28:14).
Так как серафим появляется в Библии только один раз (в «Исайи»), и Бог всегда описан сидящим среди херувимов (Псалтырь 80:1, 99:1, Исход 25:20-22, Иезекииль 1,9,10), можно предположить, что серафим – это служебная функция, которую херувимы могут исполнять по очереди, как священники во время службы в храме: «Однажды, когда он в порядке своей чреды служил пред Богом, по жребию, как обыкновенно было у священников…» (Лука 1:8-9). В таком случае можно предположить, что пушкинский серафим – это Люцифер, т.е. сатана.
«И неудивительно: потому что сам сатана принимает вид Ангела света…» (Коринфянам 11:14). Вот почему пророк Пушкина становится служителем сатаны, который послан, чтобы обольстить, обмануть и погубить – сжечь сердца: «Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским, через лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей…» (1-е Тимофею 4:1-2).
Сознательно ли Пушкин выстроил все эти параллели, или...
ПРОРОК
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, —
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».