ОЛЬГА ПОПОВА
Критский цикл
***
вот оно, зеленоструйное Эгейское море,
прекраснейшее видом и цветом,
бьет бурун о камни с шумом суровым,
языки ласкают берег теплой волною.
ах, играть с тобою, море, опасно.
солона вода твоя и жгуча как слезы,
разъедает плоть и серебрит мои косы,
на волнах качает и увлекает всё дальше.
отчего ты, море, мне непонятно?
вижу струй твоих плесканье у борта триеры,
слышу голос твой пленительный — ветер мне в уши,
ближе око твое ярое, рык твой звериный.
виноцветное, качаешь ты в объятьях упругих,
и пьянишь, и обжигаешь, ласкаешь и губишь.
на главе твоей рога, криком полнятся струи.
топот пляски дев, в крови и пене их губы.
***
Воздух дрожит от скрипенья цикад,
Ишь как надраили скрипки!
И паганинят, и трут, и кричат
В зное и времени зыбком.
Крылья стирают о паркину нить,
Всё б вам наяривать, твари,
Можно ж ее до конца истончить,
Раз музыканты в ударе.
Стихи из цикла «ВКонтакте»
***
Поди найди зазор меж днем дневным
и днем ночным!
Он тоньше крыльев бабочки сомкнутых!
Струится серый сумрак, крепки путы:
Ни холмика, ни усика под ним!
Как полно ты, Царица Тишина,
объемлешь всё!
Ни выхода, ни входа!
Лежит на крышах снег, моя свобода
Близка, как смерть, но я боюсь ее.
***
Небо цвета вымокшей бумаги,
Капли капают с карнизов, снег подтаял;
Так растет во мне и плавится тревога,
Тяжким грузом в сердце оседая.
И струится в ноги груз свинцовый,
Жмется к стенам истаявшая слякоть,
И растет во мне, как гул какой-то новый,
Звук, сминающий, как древнее заклятье.
И гудит внутри, как рой перед отлетом,
Кровь, вибрируя, натягивая струны,
Словно их настраивает кто-то —
Старец древний или мальчик вечно юный.
Персефона
Гранатовым соком забрызгана клавиатура,
Я не сплю уже сутки, я не чувствую рук,
Лишь глаза закрываю — приближается буря
И свивается в смерч — низкий ласковый звук.
Он вибрирует, точно живой, он струится,
Он взмывает, как всполохи девственных крыл,
И я забываю, к чему надо стремиться,
И что надо, что я, что забыла, забыл…
Древо
На елке моей, на зелененькой хреньке
Висят, как улыбки, пичальки, печеньки,
Фонарики желтые, чтобы согреться.
И свет золотой, что струится, как в детстве.
Мне было так больно, мне было так худо,
Что я прошептала: приди ко мне, чудо,
И кто Ты — уже не имеет значенья,
Ты — просто улыбка, волна, и движенье!
Талáсса! Моих ты коснулась запястий,
И стало щекотно от легкого счастья,
Струящихся нитей закатного солнца,
Швырнувшего в море свое веретенце.
О, это пьянящее чувство свободы! —
Войти в ледяную, спокойную воду,
И плыть, пока взгляд не ослепнет от блеска
Бенгальских огней и строчащего плеска!
Как сладко, что больше не надо бояться,
И я не хочу никуда возвращаться,
Ты кокон соткешь мне из мягкого света,
Талáсса, Сиянье, Предвечное Лето!
Зеркало
соскребаю с кожи амальгаму,
бью проклятое стекло,
я тебе не девушка, не мама,
время, говоришь, пришло?
что такое время? — просто путы,
рвется сорная трава,
не желаю слышать ни минуты:
ты уйдешь, а я — жива?
под руку какую подкатилась
сука, ласковая смерть,
сердцу было больно, сердце билось
тихо-тихо. где теперь
звать тебя, искать тебя, в пространстве
я рычу как дикий зверь.
я сожгу миры, разрушу царства,
я срываю с петель дверь.
хватит, никого ты не получишь
тварь двуликая, растленье лжи,
жарче жги. хочу получше
рассмотреть, кто тут лежит.
все рядком, как детки в колыбели,
прижимаю их к груди,
и качаю, согревая, Эли
Савахвани, Боже мой, гряди!
Ты повесил колыбель на водах —
я качаю колыбель.
больно как — сильнее жги — мне роды
облегчи, а не умерь.
и не верю, что хотя б один здесь должен
из детей моих лежать,
Ты не можешь отказать мне, Боже,
я ведь тоже — мать.
Критянка
Чтобы волна не впечатала в землю, рубя сплеча,
Кровью налитым глазом целясь в висок, —
Надо подпрыгнуть и встать на волну, точно джеки чан, —
прямо на самый гребень, наискосок.
Как золотая змейка качаясь на
Рвущей мне тело боли — разрыв-тоске,
Я поднимусь из бездны — встречай, волна!
Сердце поет, танцуя, не страшно, не.
Что ж ты ревешь, яришься, гудя в крови,
Чтоб уронила голову на руки я, тоска?
Гордую голову вскину, смеясь, лови
Солнечный свет играющий, и раска-
чиваясь на гребне, как на спине
круторогого, обиды не терпящего быка,
В небо я вперю взор — подчинюсь волне —
Той, что меня творит, а не рвет. Пока.
***
Ангелы прекрасные и пресветлые,
я — немудрая и несмелая —
пусть буду вам как дурочка деревенская,
как репейник, как пыль на дороге белая.
отдирайте меня с одежды вашей трепещущей,
как хотите швыряйте в придорожную грязь, в канаву,
самой никчемной и самой забытой вещью.
просто пылинкой в воздухе быть хотя бы,
в золотистом солнечном свете,
который ни про кого не забудет,
и все пылинки играют, как дети,
танцуют, и есть и будет.
Египет
Кричит и бьется горлица в тенетах —
Достань стрелу и положи на лук!
Пусть ткнется в землю клюв ее карминный,
Без неба остановятся глаза
На точке горизонта
тростниками
подхвачен крик,
на флейту хороши
такие тростники,
а человек — молчи!
Священное охоты место здесь,
Царевич ясноокий поднял руку,
И капля чистой крови пролилась,
Чтоб быть игре — забаве соколиной
Нил
Душа, забывшая себя, в недоумении взирает,
как юный отрок-фараон ее как куклу одевает.
Рисует ей глаза и рот, и нос, вдыхая ароматы,
она себя осознаёт женою, матерью, богатой,
хозяйкою бессчетных нив, несметных стад, чертогов чудных,
но почему-то я хочу сегодня в путь, глухой и трудный.
Давай погрузимся в ладью и поплывем с тобой по Нилу,
ты будешь освещать мой путь, а я — искать, что я забыла.
Вода смывает рот и нос, и лепет струй звучит в тумане,
прости, я кажется боюсь, а вдруг течение обманет,
и черный нильский крокодил откроет глаз свой многоцветный,
и я Истока не найду и заблужусь во мгле рассветной?
И всё исчезнет в никуда: ладья, и Нил, и солнца отблеск,
и всё, что ты нарисовал,
мое дыхание и голос.
И только чернота кругом
необретаемого знанья,
Как будто я за горизонт
событий вышла без названья.
Антигона
Человек закрывает окна и вкладки —
и выходит офлайн в окно.
Что я могу? Сказать ему — мягкой посадки,
или просто мне всё равно?
Для меня пустые ваши страницы —
как пустые глазницы,
как бойницы, торчащие дулами злых стволов.
Мальчики, воины, в вас усомниться —
всё равно что сдаться на милость снов.
Говорит премудрый Креон — свободны,
сами вышли за стены, из царства лжи
можно только выйти, мы двуприродны,
мы — как боги — и сами творим свои миражи.
Не знаю, они мне — братья по крови,
если их забуду — я жить не смогу,
только это я называю любовью
и этого я не отдам врагу.
***
Все мы смертники, братцы,
за это я жизнь к губам
подношу как последний сакральный кубок.
вкус вина, и моря, и крови, я не отдам
ни единой капли всуе: вступайте, трубы,
ежесекундно и вздохом каждым,
и что бы ни ждало — там —
это буду не я,
так танцуйте, босые губы
по подъездам, лицам и площадям,
мы танцуем — все,
и разбиваем кубок.
***
вот оно, зеленоструйное Эгейское море,
прекраснейшее видом и цветом,
бьет бурун о камни с шумом суровым,
языки ласкают берег теплой волною.
ах, играть с тобою, море, опасно.
солона вода твоя и жгуча как слезы,
разъедает плоть и серебрит мои косы,
на волнах качает и увлекает всё дальше.
отчего ты, море, мне непонятно?
вижу струй твоих плесканье у борта триеры,
слышу голос твой пленительный — ветер мне в уши,
ближе око твое ярое, рык твой звериный.
виноцветное, качаешь ты в объятьях упругих,
и пьянишь, и обжигаешь, ласкаешь и губишь.
на главе твоей рога, криком полнятся струи.
топот пляски дев, в крови и пене их губы.
***
Воздух дрожит от скрипенья цикад,
Ишь как надраили скрипки!
И паганинят, и трут, и кричат
В зное и времени зыбком.
Крылья стирают о паркину нить,
Всё б вам наяривать, твари,
Можно ж ее до конца истончить,
Раз музыканты в ударе.
Стихи из цикла «ВКонтакте»
***
Поди найди зазор меж днем дневным
и днем ночным!
Он тоньше крыльев бабочки сомкнутых!
Струится серый сумрак, крепки путы:
Ни холмика, ни усика под ним!
Как полно ты, Царица Тишина,
объемлешь всё!
Ни выхода, ни входа!
Лежит на крышах снег, моя свобода
Близка, как смерть, но я боюсь ее.
***
Небо цвета вымокшей бумаги,
Капли капают с карнизов, снег подтаял;
Так растет во мне и плавится тревога,
Тяжким грузом в сердце оседая.
И струится в ноги груз свинцовый,
Жмется к стенам истаявшая слякоть,
И растет во мне, как гул какой-то новый,
Звук, сминающий, как древнее заклятье.
И гудит внутри, как рой перед отлетом,
Кровь, вибрируя, натягивая струны,
Словно их настраивает кто-то —
Старец древний или мальчик вечно юный.
Персефона
Гранатовым соком забрызгана клавиатура,
Я не сплю уже сутки, я не чувствую рук,
Лишь глаза закрываю — приближается буря
И свивается в смерч — низкий ласковый звук.
Он вибрирует, точно живой, он струится,
Он взмывает, как всполохи девственных крыл,
И я забываю, к чему надо стремиться,
И что надо, что я, что забыла, забыл…
Древо
На елке моей, на зелененькой хреньке
Висят, как улыбки, пичальки, печеньки,
Фонарики желтые, чтобы согреться.
И свет золотой, что струится, как в детстве.
Мне было так больно, мне было так худо,
Что я прошептала: приди ко мне, чудо,
И кто Ты — уже не имеет значенья,
Ты — просто улыбка, волна, и движенье!
Талáсса! Моих ты коснулась запястий,
И стало щекотно от легкого счастья,
Струящихся нитей закатного солнца,
Швырнувшего в море свое веретенце.
О, это пьянящее чувство свободы! —
Войти в ледяную, спокойную воду,
И плыть, пока взгляд не ослепнет от блеска
Бенгальских огней и строчащего плеска!
Как сладко, что больше не надо бояться,
И я не хочу никуда возвращаться,
Ты кокон соткешь мне из мягкого света,
Талáсса, Сиянье, Предвечное Лето!
Зеркало
соскребаю с кожи амальгаму,
бью проклятое стекло,
я тебе не девушка, не мама,
время, говоришь, пришло?
что такое время? — просто путы,
рвется сорная трава,
не желаю слышать ни минуты:
ты уйдешь, а я — жива?
под руку какую подкатилась
сука, ласковая смерть,
сердцу было больно, сердце билось
тихо-тихо. где теперь
звать тебя, искать тебя, в пространстве
я рычу как дикий зверь.
я сожгу миры, разрушу царства,
я срываю с петель дверь.
хватит, никого ты не получишь
тварь двуликая, растленье лжи,
жарче жги. хочу получше
рассмотреть, кто тут лежит.
все рядком, как детки в колыбели,
прижимаю их к груди,
и качаю, согревая, Эли
Савахвани, Боже мой, гряди!
Ты повесил колыбель на водах —
я качаю колыбель.
больно как — сильнее жги — мне роды
облегчи, а не умерь.
и не верю, что хотя б один здесь должен
из детей моих лежать,
Ты не можешь отказать мне, Боже,
я ведь тоже — мать.
Критянка
Чтобы волна не впечатала в землю, рубя сплеча,
Кровью налитым глазом целясь в висок, —
Надо подпрыгнуть и встать на волну, точно джеки чан, —
прямо на самый гребень, наискосок.
Как золотая змейка качаясь на
Рвущей мне тело боли — разрыв-тоске,
Я поднимусь из бездны — встречай, волна!
Сердце поет, танцуя, не страшно, не.
Что ж ты ревешь, яришься, гудя в крови,
Чтоб уронила голову на руки я, тоска?
Гордую голову вскину, смеясь, лови
Солнечный свет играющий, и раска-
чиваясь на гребне, как на спине
круторогого, обиды не терпящего быка,
В небо я вперю взор — подчинюсь волне —
Той, что меня творит, а не рвет. Пока.
***
Ангелы прекрасные и пресветлые,
я — немудрая и несмелая —
пусть буду вам как дурочка деревенская,
как репейник, как пыль на дороге белая.
отдирайте меня с одежды вашей трепещущей,
как хотите швыряйте в придорожную грязь, в канаву,
самой никчемной и самой забытой вещью.
просто пылинкой в воздухе быть хотя бы,
в золотистом солнечном свете,
который ни про кого не забудет,
и все пылинки играют, как дети,
танцуют, и есть и будет.
Египет
Кричит и бьется горлица в тенетах —
Достань стрелу и положи на лук!
Пусть ткнется в землю клюв ее карминный,
Без неба остановятся глаза
На точке горизонта
тростниками
подхвачен крик,
на флейту хороши
такие тростники,
а человек — молчи!
Священное охоты место здесь,
Царевич ясноокий поднял руку,
И капля чистой крови пролилась,
Чтоб быть игре — забаве соколиной
Нил
Душа, забывшая себя, в недоумении взирает,
как юный отрок-фараон ее как куклу одевает.
Рисует ей глаза и рот, и нос, вдыхая ароматы,
она себя осознаёт женою, матерью, богатой,
хозяйкою бессчетных нив, несметных стад, чертогов чудных,
но почему-то я хочу сегодня в путь, глухой и трудный.
Давай погрузимся в ладью и поплывем с тобой по Нилу,
ты будешь освещать мой путь, а я — искать, что я забыла.
Вода смывает рот и нос, и лепет струй звучит в тумане,
прости, я кажется боюсь, а вдруг течение обманет,
и черный нильский крокодил откроет глаз свой многоцветный,
и я Истока не найду и заблужусь во мгле рассветной?
И всё исчезнет в никуда: ладья, и Нил, и солнца отблеск,
и всё, что ты нарисовал,
мое дыхание и голос.
И только чернота кругом
необретаемого знанья,
Как будто я за горизонт
событий вышла без названья.
Антигона
Человек закрывает окна и вкладки —
и выходит офлайн в окно.
Что я могу? Сказать ему — мягкой посадки,
или просто мне всё равно?
Для меня пустые ваши страницы —
как пустые глазницы,
как бойницы, торчащие дулами злых стволов.
Мальчики, воины, в вас усомниться —
всё равно что сдаться на милость снов.
Говорит премудрый Креон — свободны,
сами вышли за стены, из царства лжи
можно только выйти, мы двуприродны,
мы — как боги — и сами творим свои миражи.
Не знаю, они мне — братья по крови,
если их забуду — я жить не смогу,
только это я называю любовью
и этого я не отдам врагу.
***
Все мы смертники, братцы,
за это я жизнь к губам
подношу как последний сакральный кубок.
вкус вина, и моря, и крови, я не отдам
ни единой капли всуе: вступайте, трубы,
ежесекундно и вздохом каждым,
и что бы ни ждало — там —
это буду не я,
так танцуйте, босые губы
по подъездам, лицам и площадям,
мы танцуем — все,
и разбиваем кубок.