ОЛЬГА ПОГОДИНА
Из цикла « Летописи города Ар»
* * *
Утром туман поднялся цвета иприта.
И нынче утром над городом Ар возопили трубы.
Нынче сошел огонь. И затронуло чьи-то губы,
И слова легли еще одним манускриптом:
"Эй вы, там, внизу, - никому до конца не верьте!
Вам - плясать посреди цикуты и маргариток...
Головокружительно-сладкий запах весны и смерти
Ваши ноздри пьют, как самый желанный напиток.
Вам - бродить в лабиринтах света, странные звери,
С ненасытностью к боли, с тоской о чем-то неясном...
Вам - творить себе идола, и хоть во что-то верить!
Вам - творить из хаоса свои мечты о прекрасном....
Я пришла к вам с веткой омелы, странные звери,
Я пришла восхититься мужеством быть слепыми!
Я пришла заплакать о том, чего не измерить.
Я пришла испытать, каково это - БЫТЬ ЖИВЫМИ"....
Торговец временем
В лавке на углу, где сходятся три колеи
Вход за черным товаром всегда со двора.
Старый лис Шин с глазами змеи,
Торгует временем вразвес, - с утра до утра.
Его минуты сладки, но очи печальны,
Его кальян всегда полон, услужлива дочь...
Он покупает чужое время, и прячет в спальне,
Но все слышат его вопли каждую ночь.
Он всегда под дверьми, где запах совокупления,
Где безумны глаза, отхлебнувшие яда....
Он презирает их. У них впереди - забвение.
А у него - полночная гостья с медленным взглядом.
Он уже готов на все, только бы бледные пальцы
Прикоснулись его, - но это всего лишь грезы,
Она забирает его дары, - и в комнате остается,
Тонкий неуловимый запах увядшей розы....
Однажды, в грозу, она перепутала двери,
И вошла к его дочери, а та спала,
И гостья, как обычно, взяла ее время,
Все, что было в комнате, - и девушка умерла.
Вот тогда торговец Шин разогнал всех гостей.
Вот тогда торговец Шин отказался платить.
И его гостья вошла, и ушла ни с чем,
А ее имя было Смерть, она не умела так уходить.
И когда его спросили, как он сумел отказать:
Монах Шин улыбнулся: "Так же, как любому из Вас.
Любой дар доброволен, любой волен себя продавать,
По дешевке или втридорога, - но всегда прямо сейчас.
И тогда лучше выбрать достойного покупателя.
В том-то и было все дело... и вся безупречность..."
"Все так просто?" - вокруг засмеялись почитатели.
"Так я продал свое время покупателю Вечность..."
* * *
Госпожа Аи отошла на покой
С достоинством, небывалым для стареющей шлюхи.
Теперь ее уважают. Теперь холеной рукой
Она раздает милостыню и берет на поруки.
Теперь перед ней заискивают. Теперь она не опасна.
Придворный пиит даже посвятил ей сонет...
И только один пьяный матрос, вернувшись, рыдал: "Она была так прекрасна!
Что вы с ней сделали? С той, для кого не существовало "Нет!"
С той худой и дерзкой девчонкой из подворотни,
Танцевавшей так, что рядом с ней плавились камни..
Кто засунул ее в эту бабу с двойным подбородком,
Ту, последнюю из женщин с очами пойманной лани?"
И госпожа Аи, услыхав про то, усмехнулась недобро...
Госпожа Аи завернулась в шифон и в полночь глухую
А наутро того матроса нашли с перерезанным горлом,
И с губами, распухшими от ночных поцелуев.
Посмотреть на ее казнь сбежался весь город,
И шептались между собой: "Что ей еще было надо?"
Но когда огонь охватил ее ноги, в ее крике был холод:
"Слишком долго я думала, что довольна, и вот, наконец - я рада!
Что вы знаете о любви, вы - трусы,
Покупающие себе безопасную похоть,
Недостойные страсти, не ведавшие искуса,
И того, как дано умирать от каждого вздоха!
Будьте прокляты вашим рассудком, и жалостью - тоже!
Будьте прокляты жизнью долгой и неторопливой!
В этом городе только один человек заслуживал большего,
В этом городе он один и умер счастливым."
* * *
Утром туман поднялся цвета иприта.
И нынче утром над городом Ар возопили трубы.
Нынче сошел огонь. И затронуло чьи-то губы,
И слова легли еще одним манускриптом:
"Эй вы, там, внизу, - никому до конца не верьте!
Вам - плясать посреди цикуты и маргариток...
Головокружительно-сладкий запах весны и смерти
Ваши ноздри пьют, как самый желанный напиток.
Вам - бродить в лабиринтах света, странные звери,
С ненасытностью к боли, с тоской о чем-то неясном...
Вам - творить себе идола, и хоть во что-то верить!
Вам - творить из хаоса свои мечты о прекрасном....
Я пришла к вам с веткой омелы, странные звери,
Я пришла восхититься мужеством быть слепыми!
Я пришла заплакать о том, чего не измерить.
Я пришла испытать, каково это - БЫТЬ ЖИВЫМИ"....
Торговец временем
В лавке на углу, где сходятся три колеи
Вход за черным товаром всегда со двора.
Старый лис Шин с глазами змеи,
Торгует временем вразвес, - с утра до утра.
Его минуты сладки, но очи печальны,
Его кальян всегда полон, услужлива дочь...
Он покупает чужое время, и прячет в спальне,
Но все слышат его вопли каждую ночь.
Он всегда под дверьми, где запах совокупления,
Где безумны глаза, отхлебнувшие яда....
Он презирает их. У них впереди - забвение.
А у него - полночная гостья с медленным взглядом.
Он уже готов на все, только бы бледные пальцы
Прикоснулись его, - но это всего лишь грезы,
Она забирает его дары, - и в комнате остается,
Тонкий неуловимый запах увядшей розы....
Однажды, в грозу, она перепутала двери,
И вошла к его дочери, а та спала,
И гостья, как обычно, взяла ее время,
Все, что было в комнате, - и девушка умерла.
Вот тогда торговец Шин разогнал всех гостей.
Вот тогда торговец Шин отказался платить.
И его гостья вошла, и ушла ни с чем,
А ее имя было Смерть, она не умела так уходить.
И когда его спросили, как он сумел отказать:
Монах Шин улыбнулся: "Так же, как любому из Вас.
Любой дар доброволен, любой волен себя продавать,
По дешевке или втридорога, - но всегда прямо сейчас.
И тогда лучше выбрать достойного покупателя.
В том-то и было все дело... и вся безупречность..."
"Все так просто?" - вокруг засмеялись почитатели.
"Так я продал свое время покупателю Вечность..."
* * *
Госпожа Аи отошла на покой
С достоинством, небывалым для стареющей шлюхи.
Теперь ее уважают. Теперь холеной рукой
Она раздает милостыню и берет на поруки.
Теперь перед ней заискивают. Теперь она не опасна.
Придворный пиит даже посвятил ей сонет...
И только один пьяный матрос, вернувшись, рыдал: "Она была так прекрасна!
Что вы с ней сделали? С той, для кого не существовало "Нет!"
С той худой и дерзкой девчонкой из подворотни,
Танцевавшей так, что рядом с ней плавились камни..
Кто засунул ее в эту бабу с двойным подбородком,
Ту, последнюю из женщин с очами пойманной лани?"
И госпожа Аи, услыхав про то, усмехнулась недобро...
Госпожа Аи завернулась в шифон и в полночь глухую
А наутро того матроса нашли с перерезанным горлом,
И с губами, распухшими от ночных поцелуев.
Посмотреть на ее казнь сбежался весь город,
И шептались между собой: "Что ей еще было надо?"
Но когда огонь охватил ее ноги, в ее крике был холод:
"Слишком долго я думала, что довольна, и вот, наконец - я рада!
Что вы знаете о любви, вы - трусы,
Покупающие себе безопасную похоть,
Недостойные страсти, не ведавшие искуса,
И того, как дано умирать от каждого вздоха!
Будьте прокляты вашим рассудком, и жалостью - тоже!
Будьте прокляты жизнью долгой и неторопливой!
В этом городе только один человек заслуживал большего,
В этом городе он один и умер счастливым."