ЭНДРЮ МОУШЕН (ПЕР. ГРИГОРИЯ КРУЖКОВА)
Сэр Эндрю Моушен (1952, Лондон) — английский поэт, новелист и биограф. Занимая пост поэта-лауреата Великобритании (1999-2009), он основал поэтический архив и аудиозапись поэтов, читающих свои стихи. Моушен закончил Оксфордский университет, где занимался на семинарах Уистана Одена. В 24 года он опубликовал свой первый сборник стихов. С 1976 по 1980 Моушен преподает на английской кафедре в ун-те Халл (University of Hull), где познакомился с Филипом Ларкиным (Philip Larkin), позже он становится его душеприказчиком, что позволит ему написать биографию Ларкина (Philip Larkin: A Writer's Life ,1985). С 1983 по 1989 Моушен был директором и поэтическим редактором издательства Chatto & Windus. Моушен автор четырех биографий, пяти сборников критических статей и пятнадцати поэтических сборников, последние из которых: A Long Story. (2001), Public Property (2002),The Cinder Path (2009), The Customs House (2012).
Пастушка-простушка в чертогах смерти
Долго я жил на земле,
долго выкладывал блестящими камушками
свой стеклянный шкафчик, свой драгоценный грот:
там были горный хрусталь и золотистый колчедан,
игольчатый арогонит, доломит и гематит,
свинцовый блеск и цинковая обманка —
всё, что я находил под землей в старых штольнях,
в кавернах рудоносных жил, которые мы называли
«озерцами»,
иные из них — не больше ореха,
В другие могли бы поместиться несколько взрослых
мужчин.
Назовите это робостью или слабостью,
но признаюсь вам: множество раз
я бродил по улицам, выстроенным из такого же
сверкающего материала,
видел дивные особняки,
окруженные радужными садами,
аллеи и ротонды,
великолепные храмы,
пирамиду из игольчатых фиолетовых кристаллов,
прозрачный сиреневый куст —
и всегда в мозаике искрящихся граней
я замечал свое собственное лицо,
глядящее на меня так,
словно это я сам
подсматривал за собою
исподтишка.
С этим кончено.
Чтобы раз и навсегда
застолбить мое место на земле,
обещаю,
что больше никогда я не буду заниматься этими
блестящими пустяками.
Отныне я посвящу себя своему последнему труду,
ручаюсь, это будет шедевр:
я выложу ящик ломтями темного угля,
кусками базальта и черного обсидана,
и среди них помещу
фарфоровую пастушку-простушку,
чтобы стало ясно:
я намерен вернуться навек
в черные штольни
под землю
и честно верить,
что звезды —
это только замерзшие льдинки,
небо сделано из ракушек,
намазанных клеем,
и море — из рыбьей сухой чешуи.
В архиве
1
Add MS 83315: Письма актрисе Кэтлин Несбит
Эти высохшие листочки — листья оливы;
Денис Браун сорвал их с дерева,
под которым он схоронил своего друга
Руперта Брука в тысяча девятьсот пятнадцатом,
и послал их в конверте Кэтлин Несбит.
Они выглядят такими хрупкими и непрочными,
словно чешуя какой-то сказочно огромной рыбы;
но я знаю точно, что это — листья оливы, ибо
сам стоял под тем деревом пятьдесят лет спустя,
а было мне только семнадцать, — размышляя
о собственной жизни, какова она будет
и как закончится, глядя на красных муравьев
вылезающих из трещины и марширующих
по серой плите, которую мать Брука
установила над могилой сына – после того,
как Денис Брук с товарищами совершили
обряд прощания и уплыли с проклятого острова,
навстречу собственной смерти у Дарданелл.
2
http://www.bl.uk/collection-items/highland-territorials:
Шотландский батальон в окопах
Эти солдаты в своих мягких фуражках
и шотландских юбках, с голыми коленками
и обветренными лицами, через минуту-другую
исчезнут за бруствером траншеи, оставив одного
этого белого бойкого терьера по имени Аргус,
который, если бы кто вернулся назад, поднял голову
и встрепенулся бы, учуяв запах хозяина —
того самого, что исчез столько лет назад, и никто иной
его, так изменившегося с тех пор, не признал бы.
Перевод с английского Григория Кружкова
Пастушка-простушка в чертогах смерти
Долго я жил на земле,
долго выкладывал блестящими камушками
свой стеклянный шкафчик, свой драгоценный грот:
там были горный хрусталь и золотистый колчедан,
игольчатый арогонит, доломит и гематит,
свинцовый блеск и цинковая обманка —
всё, что я находил под землей в старых штольнях,
в кавернах рудоносных жил, которые мы называли
«озерцами»,
иные из них — не больше ореха,
В другие могли бы поместиться несколько взрослых
мужчин.
Назовите это робостью или слабостью,
но признаюсь вам: множество раз
я бродил по улицам, выстроенным из такого же
сверкающего материала,
видел дивные особняки,
окруженные радужными садами,
аллеи и ротонды,
великолепные храмы,
пирамиду из игольчатых фиолетовых кристаллов,
прозрачный сиреневый куст —
и всегда в мозаике искрящихся граней
я замечал свое собственное лицо,
глядящее на меня так,
словно это я сам
подсматривал за собою
исподтишка.
С этим кончено.
Чтобы раз и навсегда
застолбить мое место на земле,
обещаю,
что больше никогда я не буду заниматься этими
блестящими пустяками.
Отныне я посвящу себя своему последнему труду,
ручаюсь, это будет шедевр:
я выложу ящик ломтями темного угля,
кусками базальта и черного обсидана,
и среди них помещу
фарфоровую пастушку-простушку,
чтобы стало ясно:
я намерен вернуться навек
в черные штольни
под землю
и честно верить,
что звезды —
это только замерзшие льдинки,
небо сделано из ракушек,
намазанных клеем,
и море — из рыбьей сухой чешуи.
В архиве
1
Add MS 83315: Письма актрисе Кэтлин Несбит
Эти высохшие листочки — листья оливы;
Денис Браун сорвал их с дерева,
под которым он схоронил своего друга
Руперта Брука в тысяча девятьсот пятнадцатом,
и послал их в конверте Кэтлин Несбит.
Они выглядят такими хрупкими и непрочными,
словно чешуя какой-то сказочно огромной рыбы;
но я знаю точно, что это — листья оливы, ибо
сам стоял под тем деревом пятьдесят лет спустя,
а было мне только семнадцать, — размышляя
о собственной жизни, какова она будет
и как закончится, глядя на красных муравьев
вылезающих из трещины и марширующих
по серой плите, которую мать Брука
установила над могилой сына – после того,
как Денис Брук с товарищами совершили
обряд прощания и уплыли с проклятого острова,
навстречу собственной смерти у Дарданелл.
2
http://www.bl.uk/collection-items/highland-territorials:
Шотландский батальон в окопах
Эти солдаты в своих мягких фуражках
и шотландских юбках, с голыми коленками
и обветренными лицами, через минуту-другую
исчезнут за бруствером траншеи, оставив одного
этого белого бойкого терьера по имени Аргус,
который, если бы кто вернулся назад, поднял голову
и встрепенулся бы, учуяв запах хозяина —
того самого, что исчез столько лет назад, и никто иной
его, так изменившегося с тех пор, не признал бы.
Перевод с английского Григория Кружкова