прятки

лида говорила: "спрячетесь, а Бог вас найдёт,
 выведет на чистую воду и поведёт по ней
 в открывающийся портал, в надвигающийся костёр",
 а сама в это время тушила рыбу на малом огне,
 а сама месила тесто и думала вслух:
 "в конце концов вы ничто, серебряная трава,
 играющая мнимым светом своим на тёмном ветру,
 представляющая себе, что знает, что такое слова";
 потом вытирала руки о белый-пребелый подол,
 белые-белые руки как белая-белая смерть,
 приговаривая: "а я ведь никогда не была молодой,
 у меня никогда не было родителей, я не могу умереть",
 и так смотрела на нас, словно в последний раз:
 "этот опыт удачнее прошлых, он будет сейчас завершён,
 прячьтесь лучше:
 в себе, в убывающем времени, в выдуманных мирах.
 туки-туки, я Бог. я вас опять нашёл"


кафель

он ударился головой об ванну, поскользнувшись на мокром кафеле,
 и на ясном лице его образовалась прореха -
 Ева шепчет Адаму, глядя на мёртвое тело Авеля:
 "я не помню этого человека."
 и целует, целует в глаза спящего Каина,
 который вдруг просыпается на лоне природы
 в грозовой темноте, где божественные мелькания
 светлячков, а большего не происходит,
 потому что Бог захлопывает книжку и ложится спать,
 двери захлопывает и ложится спать около
 маленького Адама, которому завтра рано вставать.
 Адам в глубоком бреду, обжигаясь, трогает  
 крестик, проступающий на груди, "я не знаю этих людей", -
 жарко бормочет он, и платье венчальное
 вспыхивает на Еве. Каин пытается ходить по воде,
 у него почти получается.


мелководье

 не будет здесь ни выдоха ни тлена
 поройся в темноте и вынь себя
 барахтаешься там на мелководье
 где голод поколений по колено
 и засветло подземное трубят
 и речь живую за нос переводят

 молчишь на свет выращиваешь снег
 и от любви не требуешь возврата
 но давишься отравленною пищей
 переходя в седеющий свинец
 спекаясь с замусоленною ватой
 широк и потому взаправду нищий

 мертвеет но не пахнет и не жмёт
 и более пожалуй не болеет
 подашься в рыбаки не выйдя вон
 на утро сух и стоек но помёт
 не сходит червоточина белеет
 и вырастаешь в топку головой


залог

 запомни что ты была
 шарахалась по округе
 наткнувшись на зеркала
 назад заводила руки

 тянулась к речной воде
 к её простоте и роскоши
 запомни слепящий день
 и в память забитый колышек

 какой чистоты залог
 давала ты удивлённая
 вступая в кустарник слов
 молитвенник для влюблённого

 где смерть молода свежа
 где в душах Господь купается
 так плотью не дорожат
 и сердцем не откупаются

 так правдою не кривят
 не выдержав напряжения
 когда возникает связь
 похожая на крушение

 и ахнув сбегает вниз
 развратницей обнажённой
 любовь как заблудший свист
 от прошлого отражённый


Хочется...

...гармонии прокуренной весны,
 Взлетающей звезды, звенящих статуй.
 [Сквозь щель в туннеле времени видны
 В асфальт закатанное солнце, плотный фатум].

 ...остаться и в сухие дни-пески
 Ронять себя из глаз одноэтажек.
 [Как долго гнали наши городских
 Туда, где городские били наших].

 ...звучаний сыроватых, жестяных,
 Подобранных в дымящей подворотне;
 Горячей воскресительной войны
 Длиною в огнестрельное "не больно".


каемочка

голая суть, голубая каемочка,
 горы и горы зимы.
 спит на тарелочке сытая рюмочка,
 сыплется жареный жмых.

 вас покусали, а нам показалось, что
 мило, светло, хорошо.
 маленький, хватит, не дуйся, не балуйся,
 прячься в горластый мешок.

 уголь по хате, пшено на завалинке,
 теплая пыль под глаза,
 черная смерть — не испачкайся, маленький, —
 будет о чем рассказать

 деду, соседу, сестрице затюканной,
 всем не вернувшимся им,
 что за озябшими досыта дюнами
 каждый подолгу любим.

 тонкая тьма, золотое сечение
 жизни и семечка дня.
 так распускают себя по течению,
 так забирают меня.


котлован

белое чудовище рассвета
выходило в белый котлован,
поднимало веки человеку,
раскрывало ветреный словарь
щупальцами, белыми, как небыль,
и быльем, похожим на белье,
заслоняло пористое небо,
наполняло вечности бульон
жесткими сухариками жизни,
закипало, булькало, текло,
белое чудовище капризно
сквозь добро процеживало зло,
забивало воздухом провалы
в измеренья теплые вовне
с оторочкой алой вдоль каналов
будущего белого вдвойне,
прошлого, белеющего тише,
речью освещая тишину;
появлялось у неспящих вишен,
тоже неспособное ко сну,
принимало мир и задыхалось
от нездешней радости, приняв;
Слово, то, что было в изначалье,
с языка срывало у меня.


переходы

 знаешь, оливия, гладкие переходы
 из пеленальных комнат в глухие воды,
 где пузырится свет, облекая в пену
 наше бессмертие. лопнувшие ступени,

 тканевый воздух, вышитый небосводом,
 скоро, оливия, только умри - и вот он,
 вспоротый сизарями цветёт и дремлет.
 ты ли из глаз моих вынимала землю,

 ты ли мне чёрным лебедем в спину билась,
 твой ли рубиновый голос горчил рябиной?
 выклюй, оливия, из мирозданья осень.
 некого тут прощать: на прощённых возят

 айсберги городов и вулканы храмов.
 тот, кто спасён тобой, тот смертельно ранен.
 воин из памяти, бог из живого металла,
 я бы остался с тобой, но меня не осталось.


погонщик

где кипят молодые поля, зеленеет сердце,
подоконник небес покат, слюдяное солнце,
через тьмутаракань в тараканюю тьму несется
предводитель овец, и его погоняют овцы.

их никто не считал, потому что сломались счеты,
потому что пришла зима в сапогах и в мыле,
заглянула в тебя, загорелась тобою — чё там?
затяжная вода, заповедное дно. милый,

не про всё птичий газ — выдыхай, вы-ды-хай, ну же,
выживай, ничего, перебьешься, оно — просто.
предводитель овец, выходя из тебя наружу,
призывает предсмертно овец на последний постриг.

где звезда набекрень, растворимая даль, голубь
в оперении жарком летит и не знает края,
ты стоишь перед главной овцой в январе голый,
и сырыми губами с тебя она кожу сдирает.


прохладно

прохладно так, что клеится вода
к воде, не здесь, не тот заплечный берег,
запечный беринг, талая звезда —
прикрой ее, душа, могила, вереск,

огонь, свинец, пустыня, простыня —
уже не видно, видимо, невинно
тем, от кого дыханье перенял
для тех, кому оно смешно и длинно.

где будущее снов равно тебе,
но ненадолго, на змеиный отблеск.
подвздошный гул, цикада на губе,
тепло под кровлей, только нет здесь кровли —

одно бессмертье, да и то в залог
земли, чумы — не разгадать, не выпасть
пробелы заполняющей золой.
прохладно так, что накося и выкусь!


на заоблачной станции

после меня ничего не останется,
после меня совершится потоп.
матовый свет на заоблачной станции,
голый простор,

 воздух былого, что угли за пазухой.
 кто-то бесплотный виски мне сожмёт,
 станут о жизни подробно рассказывать,
 но без имён,

 словно о музыке без композиторов
 или о небе, не знающем птиц.
 вдоль голосов этих, тёмных, пронзительных,
 буду идти

 в белую мглу, где свободой очерчено
 то, до чего не касается взгляд,
 дальше, чем всё, что имеет значение,
 дальше, чем ад.

 детством пахнёт и любовями рыжими,
 слово, теплея, вздохнёт чуть вольней,
 станет беззвучным, но чутким и слышимым,
 будто во мне.

 так полоса из живого молчания
 перечеркнёт и надежду, и страх,
 чтоб отпустить за пределы отчаянья -
 дальше, чем рай.шаблоны для dle