Ирина Машинская
КАК БЫСТРО
Как быстро смерть привязывает к
тому кто нам казалось
был не нужен
Ложись и слушай
тракт —
приморский мусор и нагроможденье веток
асфальт — под ним
гранит — под ним
базальт
не щит — мембрана
и сердце слышит сердце дорогое
такт и такт
Так тихо жил и умер незаметно
Пустынный мыс
непрочный горизонт
земных
деревьев триллионы —
всё тебе
Я выхожу на берег к рыбакам
и все они как ты
***
Когда человек умирает, начинается новая с ним жизнь
Когда умирает родитель, начинается новая с ним жизнь
По корявому краю отваливается
ломоть крошится на тысячи речи
Тяжёлая правда становится шуткой неправдой
а слабость его, суеверья — как первая ласка
ЭВРИДИКА
вот уезжаешь и я узнаю
как я буду старая
вот так как сегодня
передвигаться в свете позднего утра
мыть небольшую посуду
убирать предотъездный поспешный завтрак
открывать окна
повсюду
в спальне
аккуратно раскладывать на постели
твоё бельё и моё бельё предотъездной стирки
выдвигая и задвигая ящики
поглядывая в окно
обходя постель
словно осеннюю пашню
и уносить лёгкую
пустую корзину
в подвал
пустой
подниматься
не оглядываясь
заново целой
с яркой как вывеска
в подворотне
буквой внутри
НОВОЛУНИЕ
Вот и взошло
тусклого золота выгнутое из ножен
вынуто
как и обещано, слева,
выложено по черному ситцу.
Вот и покрылось,
как и завещано,
гласными всеми что есть именами,
вот и раскрылись,
рассыпались по небу святцы.
Вот и неважным
стало: "никто мне не нужен".
Ходит волной за стеною
смутно знакомое, слева, бьется, как о волнолом,
но слово какое случайное кажется: "сердце"!
Вот наклонилась,
в узкое горло жизнь пролилась –
но ничего не наполнилось
и наполовину
не сдвинулось, не изменилось
с нашим приходом-уходом –
тварью небесной
легкой-тяжелой, с бурым ли алым ли крестным
тусклым исподом
с такой-то судьбой ли укладом.
Что означало
"верю", к примеру, "не верю" –
если всю темную билось о волнолом,
в непрозрачную стену, но выгибалась, не поддавалась стена
дома с единственной дверью?
ЧЕТЫРЕ
Один
подарил своего Кришнамурти — привёз в Шереметьево
и бросил вслед в самолёт —
я и таскала её за собой по всему эмигрантскому следу,
эту пачку густых ксерокопий
в синей советской негнущейся папке
Второй дал весёлого чудо-ребёнка с оттопыренным ушком
Третий — любимый оранжевый велосипед, полудетский,
складной,
и насос к нему, и ещё фотовспышку, рюкзак и треногу
У четвёртого ничего не было, он и отдал мне себя
Как быстро смерть привязывает к
тому кто нам казалось
был не нужен
Ложись и слушай
тракт —
приморский мусор и нагроможденье веток
асфальт — под ним
гранит — под ним
базальт
не щит — мембрана
и сердце слышит сердце дорогое
такт и такт
Так тихо жил и умер незаметно
Пустынный мыс
непрочный горизонт
земных
деревьев триллионы —
всё тебе
Я выхожу на берег к рыбакам
и все они как ты
***
Когда человек умирает, начинается новая с ним жизнь
Когда умирает родитель, начинается новая с ним жизнь
По корявому краю отваливается
ломоть крошится на тысячи речи
Тяжёлая правда становится шуткой неправдой
а слабость его, суеверья — как первая ласка
ЭВРИДИКА
вот уезжаешь и я узнаю
как я буду старая
вот так как сегодня
передвигаться в свете позднего утра
мыть небольшую посуду
убирать предотъездный поспешный завтрак
открывать окна
повсюду
в спальне
аккуратно раскладывать на постели
твоё бельё и моё бельё предотъездной стирки
выдвигая и задвигая ящики
поглядывая в окно
обходя постель
словно осеннюю пашню
и уносить лёгкую
пустую корзину
в подвал
пустой
подниматься
не оглядываясь
заново целой
с яркой как вывеска
в подворотне
буквой внутри
НОВОЛУНИЕ
Вот и взошло
тусклого золота выгнутое из ножен
вынуто
как и обещано, слева,
выложено по черному ситцу.
Вот и покрылось,
как и завещано,
гласными всеми что есть именами,
вот и раскрылись,
рассыпались по небу святцы.
Вот и неважным
стало: "никто мне не нужен".
Ходит волной за стеною
смутно знакомое, слева, бьется, как о волнолом,
но слово какое случайное кажется: "сердце"!
Вот наклонилась,
в узкое горло жизнь пролилась –
но ничего не наполнилось
и наполовину
не сдвинулось, не изменилось
с нашим приходом-уходом –
тварью небесной
легкой-тяжелой, с бурым ли алым ли крестным
тусклым исподом
с такой-то судьбой ли укладом.
Что означало
"верю", к примеру, "не верю" –
если всю темную билось о волнолом,
в непрозрачную стену, но выгибалась, не поддавалась стена
дома с единственной дверью?
ЧЕТЫРЕ
Один
подарил своего Кришнамурти — привёз в Шереметьево
и бросил вслед в самолёт —
я и таскала её за собой по всему эмигрантскому следу,
эту пачку густых ксерокопий
в синей советской негнущейся папке
Второй дал весёлого чудо-ребёнка с оттопыренным ушком
Третий — любимый оранжевый велосипед, полудетский,
складной,
и насос к нему, и ещё фотовспышку, рюкзак и треногу
У четвёртого ничего не было, он и отдал мне себя