Об авторе: САША ЛИБУРКИН
Саша Либуркин родился в Молдавии в 1958 году, с 1989 года живёт в Санкт - Петербурге, образование высшее, печатался в журналах "Зинзивер", "Дети Ра", "Крещатик", "Урал", "День и ночь" и др. Автор книги рассказов "Жениться на англичанке".

---

НАЧАЛО  ПУТИ

- Пойдёшь работать на «Сельмаш», станочником, - сказал отец, узнав, что я не прошел по конкурсу в институт. – Чем плохо? Приноровишься – сто восемьдесят будешь зарабатывать! За год подготовишься - и поступишь! Рабочий стаж всё равно нужен. А по вечерам на подготовительные курсы будешь ходить. Нормально!
Через неделю, в понедельник, я вышел на работу. Мне выдали спецовку и ботинки, а потом мастер подвел меня к станку.
- Вот, - сказал он торжественно, - это, Саша, твое рабочее место! Токарно – револьверный станок. Хороший станок! Немецкий! По репарациям получен! Работать на нём легко. Я тебе сейчас  покажу. Смотри: он на упорах. Крутишь эти три ручки и выполняешь план. А план у тебя четыреста пятьдесят деталей за смену. Ребята на нём и по семьсот давали! – Он ласково погладил станину.
– Полюби его, сынок, и он ответит тебе взаимностью!
Но взаимности у меня со станком не получилось. Станок угрожающе гудел, резцы предательски ломались, заготовка, вроде бы надёжно закреплённая, срывалась, и, казалось, метила мне прямо в голову, а охлаждающая жидкость с презрением плевала в лицо.
- Сколько? – радостно спросил мастер в конце смены.
- Двести шестьдесят, - уныло ответил я.
 - Ну, твою мать, и работничка мне прислали! Убери рабочее место так, чтоб всё блестело! Я  проверю! Ладно, - сказал он, сплюнув, - посмотрим, что завтра будет!
- С первым рабочим днём тебя, сынок! Ты устал? – весело спросил отец, когда я вернулся домой. – Ужинать будешь?
- Нет, папа, позже.
Я прошел в свою комнату, распахнул дверцы книжного шкафа и достал хранившиеся за разрозненными томами русской и еврейской классики две общие тетради, в которых были записаны мною стихи русских поэтов, и три книги: «Страдания молодого Вертера», «Под сетью» Айрис Мэрдок и «Большой Мольн» Алена Фурнье. Весь вечер и всю ночь, до утра, я читал с упоением любимые книги и стихи, а утром пошел на завод и уволился.
- А почему ты не на работе? – удивился отец на следующий день, увидев меня на кухне. Ты что, сынок, заболел?
- Нет, папа, я не заболел. Я уволился, – ответил я тихо, наливая себе чай.
- Как уволился? Почему? Ты же только устроился! – взволновался он.
- Я не хочу, и не буду работать на заводе. Эта работа не для меня. Налить тебе чаю, папа? – спросил я, пытаясь сохранить спокойствие.
- Налей, сынок… А чем тебе не нравится на заводе? А? – запальчиво сказал он. - Твой дядя Рувим двадцать лет за токарным станком! Шестой разряд! Сложнейшие чертежи читает! Я двадцать пять лет на стройке сварщиком работаю! Балконы варю! А ты, ты какую работу хочешь? О чем ты мечтаешь, сынок? – язвительно спросил он.
- Я хочу читать книги, получать сто рублей и ничего не делать.
- Что? Что? – поперхнулся отец.
- Хочу читать книги, получать сто рублей и ничего не делать, - твёрдо повторил я.


РАБОТАТЬ В ИЗРАИЛЕ

Шёл классный час в 9 «б». На нём кроме классного руководителя присутствовала инспектор гороно Альбина Сергеевна. Вызывали по алфавиту и обсуждали поведение и успеваемость каждого ученика. Дошла очередь и до буквы «л».
- Саша Либуркин, - обратился ко мне классный руководитель Иван Владимирович, - у тебя четыре двойки! Тебе не стыдно? Алгебра, геометрия, физика, химия! Поведение - неудовлетворительное… И ты ещё мечтаешь о поступлении! Да с такими оценками тебя только в дворники возьмут! Метла и лопата – вот что ждёт тебя!
- Позвольте мне сказать, Иван Владимирович, - мягко остановила его Альбина Сергеевна. - Саша, - проникновенно начала она, - а ведь ты не глупый парень! Я вижу у тебя есть четверки по литературе и истории… Подумай сам, мы строим светлое будущее, коммунизм, а при коммунизме тяжелого, ручного труда не будет. Ты даже в дворники не попадёшь! В будущем убирать улицы будут машины, и дворники просто исчезнут! Кем же ты станешь, Саша? Что ты тогда будешь делать?
- Отвечай, когда тебя спрашивают! – строго сказал Иван Владимирович.
- А я уеду в Израиль! - ответил я, улыбаясь…
- Идиот! Сумасшедший! - орал на меня дома отец, отвесив пощечину. - Ты что, хочешь, чтобы нас всех арестовали!? Да? Уволили с работы? И какой такой Израиль? С чего ты это взял? А ты знаешь о том, что в Израиле надо работать?!
- Правильно, Гриша, всыпь ему хорошенько! – подзадоривала отца бабка. - Мы из-за него все в Сибирь попадём! Какой Израиль? Ты может быть не слышал, а есть даже такой стишок, недаром люди сочинили! «Голда Меир, Голда Меир, не зовите нас до вас, не морочите нам эир, нам морочат и без вас!» Ты думаешь, Саша, что там, в Израиле, манна с небес сыпется? Нет! Израиль – это тебе не просто так! Запомни, Саша, в Израиле надо работать!
И вот наступил восемьдесят девятый год. Жить становилось все веселей и тревожней. Уже молдаване собирались в нестройные колонны и, размахивая триколорами, шли на Кишинев, требуя латиницы и свободы. Я и несколько моих знакомых и друзей по вечерам встречались на центральной площади города, под часами, и вели долгие разговоры о преимуществах жизни в Израиле. А вокруг нас расцветали розы, в весеннем воздухе носились ласточки и стрижи, пахло сиренью и жасмином. В один из таких вечеров к нам подошёл дядя Моня, работавший грузчиком на мясокомбинате. Лицо его было красным, он был слегка подшофе.  
- Что вы тут стоите, евреи? – весело спросил он, поздоровавшись с каждым из нас за руку. - Мечтаете уехать в Израиль? Уезжайте, но помните, - тут он поднял вверх указательный палец, на котором не хватало фаланги, и провозгласил: - Израилю мелкие гешефтёры не нужны! Жить в Израиле – это вам не в Советском Союзе воровать! Там надо работать!  
- Зачем ты нас пугаешь, дядя Моня? – улыбнулся мой друг Алик. - Надо будет – поработаем! Было бы за что!
А через несколько дней я встретил своего одноклассника Фиму, который только что вернулся из Израиля. Он ездил туда «на разведку» и пробыл там целых два месяца.
- Фима, - спросил я, волнуясь, - видел ли ты в Израиле лимонные рощи и
апельсиновые сады? Можно ли в них гулять, читать стихи и книги, лежать на траве и смотреть в небо?
- Видел я в Израиле и лимонные рощи, и апельсиновые сады, но люди в них редко гуляют и в небо не смотрят, - грустно ответил Фима. Он посмотрел на меня с сочувствием, тяжело вздохнул и сказал - Эх, Саша, в Израиле надо работать!  
Вечером я с дочкой гулял вокруг небольшого озера. Мы слушали пение лягушек и кузнечиков и любовались закатом.
- Папа, - неожиданно спросила дочка, - мы что, поедем в Израиль?
- Нет, дочь, - решительно ответил я, - в Израиль мы не поедем. Израиль это очень хорошая, теплая страна, но там надо работать! А поедем мы далеко на север. Там, в устье реки Невы есть красивый город. В нём живут поэты и художники. Мы тоже будем жить в этом городе, читать хорошие книги и стихи, гулять по набережным рек и каналов, а по вечерам на нашей мансарде мы будем слышать звон колоколов Андреевской церкви.
- Конечно, папа, лучше на север!  


 БЕЗ ПОШЛОСТИ

- Новый год, Саша, я буду встречать с тобой! – сообщила мне Катя недели за две до конца декабря.
- А почему не с Димой? – удивился я.
- Его бывшая жена уходит встречать Новый год к друзьям, а детей ему оставляет, - объяснила Катя, - а мне что же - салатики им подавать? Ты не рад? – спросила она, улыбнувшись.
- Рад, конечно. Но… ты же знаешь, как я живу…
- А вот это ерунда, Саша! Я люблю тебя, и мне абсолютно все равно, как ты живешь! Я однажды встречала Новый год с художником, которого любила. У нас на двоих была бутылка водки и двадцать рублей денег, но это был, поверь мне, замечательный Новый год!
Тридцать первого декабря, в девять часов вечера я встретил Катю у метро. Мы зашли в один магазин, а потом и в другой и где-то в половине двенадцатого пришли домой.
- Саша, я купила две елочные гирлянды, повесь их на карниз, - сказала Катя, - а я накрою на стол.
Я привязал гирлянды к карнизу и стал смотреть в окно. На углу Бухарестской и Димитрова весело и заманчиво сверкал желтыми огнями магазин «Лента».
«Раньше нас вели к светлому будущему веселые коммунисты, - печально подумал я. – А теперь… магазин «Лента»?
- Что же ты там стоишь, Сашенька! – услышал я голос Кати. - Помоги мне! И включи, пожалуйста, радио, послушаем поздравление президента. Встретим Новый год по-человечески!
Я обернулся. На столе почти все уже было приготовлено. Катя накладывала в салатницу «оливье».
- Вот именно, Катя! - воскликнул я. - Давай встретим Новый год по-человечески, понимаешь? По-человечески! Без пошлости! Без пошлого гимна и пошлого президента, боя курантов, пошлого салата «оливье», так называемого «шампанского» полусладкого! Брось это всё! Зачем нам эта… мишура!
В глазах у Кати загорелись весёлые огоньки.
- Как это… без пошлости? Что ты предлагаешь, Саша? Говори же!
- Куннилингус, - ответил я с надеждой.
- Как ты это… хорошо придумал… Только долго, Сашенька! – бросилась она мне на шею.
- Долго, конечно. Начнем в этом году, а закончим – в Новом! А потом будем пить вино и целоваться!
- Тогда я в душ? Да? – сказала Катя, доверчиво заглядывая мне в глаза.
- Зачем? - Я нежно обнял ее. - После душа неинтересно!


ДВЕСТИ ДОЛЛАРОВ
 
Холодным декабрьским вечером я пришёл в галерею "Эрарта". В ней должна была состояться церемония вручения Григорьевской премии.
- Где гардероб? - спросил я охранника.
- По коридору направо.
В гардеробе никого не было, кроме поэта Севы Емелина и его жены Вероники. Мы поздоровались.
- Сева, - обратился я к поэту, - все вокруг говорят, что вы фаворит. Я тоже держу за вас кулаки!
- Спасибо, Саша! – скромно ответил поэт.
- Слушайте, если вы получите первую премию, а это немало – пять тысяч долларов! – вы выделите для друзей и поклонников сто долларов на выпивку и закуску? Надо же устроить праздник!
- Какие сто долларов, Саша? – надменно спросила Вероника. – За кого вы нас принимаете? Двести долларов! Двести долларов на пропой, если Сева получит первую премию! Я обещаю!
«Двести долларов - шесть тысяч рублей! Вот это размах! Какие люди! Настоящие москвичи!» - подумал я с восхищением, а вслух сказал просто, без пафоса:
- Сева, я помолюсь за вас!
Мы крепко пожали друг другу руки.
Я снял куртку и поднялся в галерею. Сначала провели слэм – поэтический конкурс, на котором победила Наташа Романова. Честное, неподкупное жюри, выбранное из публики, признало её лучшим поэтом. И вот наступил долгожданный момент. К нам вышел знаменитый критик Виктор Топоров и стал объявлять лауреатов Григорьевской премии. Я закрыл глаза.
«Господи, - мысленно воззвал я к Всевышнему, - прошу тебя, пусть первую премию получит Сева Емелин!».
- … решением жюри первая премия и диплом вручаются Всеволоду Емелину! – донёсся до меня, как будто издалека, голос Топорова.
- Справедливо! – крикнул я, открыв глаза. – Справедливо!
Сева получил диплом и чек, и начал читать стихотворение. А я подумал ошеломлённо:
«Что это было? Неужели он и в самом деле услышал меня? Конечно, решает жюри… но я ведь тоже просил! А может, и в самом деле сходить разок - другой в синагогу, и хотя бы месяц не есть свинину? И тогда поэт Леночка из Екатеринбурга снова ко мне приедет, а Каминский напечатает мои рассказы в своём журнале. Говорят у них в «Звезде» большие гонорары!».
Кто-то тронул меня за плечо. Я оглянулся. Это был мой друг, поэт Андрей Чивиков.
- А где фуршет? – взволнованно спросил он.
- Я знаю где! На третьем этаже!
Мы бросились к лифту.
- Слушай, Андрей, не спеши, а вдруг мы придём первыми? Это неприлично!
- Не бойся, Саня! Первыми мы не будем!
«Саша, - предупредил я себя, - не набрасывайся на водку и закуски. А то подумают, что ты из голодного края. Веди себя солидно и степенно, как писатель Крусанов».
И действительно, первыми мы не были.
- Ну, что? – спросил Андрей, подавая мне рюмку с водкой. – За поэзию?
Примерно через час всё было кончено. Мы вышли на улицу. Морозный воздух отрезвил.
- Держись возле меня! – сказал я Чивикову.
- Ты думаешь, будет продолжение?
- Не думаю - точно знаю! Ребята обещали праздник.
- Нет. Я пойду к Гуревичу. Гуревич – это надёжно.
- Хорошо. Встретимся в понедельник, в экселе.
Я спустился с крыльца.
- Мы с Володей Бауэром и с ребятами пойдём сейчас в ресторан, у меня день рождения, а Либуркин с нами не пойдёт! – прищурив с презрением глаза и мило картавя, сказала Наташа Курчатова.
Я промолчал. Однажды я обещал ей поставить высокие оценки на слэме, но не сдержал слова. «Когда же она меня простит? – с тоской подумал я. – Что ж, пойду с Севой. У него свой праздник!».
- А мы минут на десять зайдём в гостиницу, а потом присоединимся к вам, - ласково ответила ей Вероника. – Вы где будете?
- На седьмой линии, в «Чемодане»!
Небольшой компанией мы направились в гостиницу. Она была близко, минутах в пяти от галереи. Когда мы вошли в номер, Вероника и Юля Беломлинская почти сразу скрылись в ванной, а я, Сева Емелин, писатель Вадим Левенталь и харьковский поэт Станислав Минаков, который жил в соседнем номере, сели на кровать и начали не спеша разговаривать.
- Какая погода в Харькове? – вежливо спросил я Минакова.
- Когда я уезжал, было тепло, - также вежливо ответил поэт.
- Вы знакомы с поэтом Ириной Евсой?
- Знаком, - ответил Станислав, - она мой товарищ.
- А я её поклонник. Передайте ей привет! – попросил я.
- Обязательно передам! – благосклонно пообещал поэт.
Мы замолчали.
«Сейчас все пойдём в ресторан, - стал мечтать я, - возьмём много водки, мяса, и я ещё попрошу Севу взять мне большое горячее первое. А потом попросим его почитать стихи. Какой же праздник без стихов?».
- Вадик, Саша, - вдруг решительно сказала Юля, выходя из ванной, - вы ещё здесь? Только давайте без обид! Разве вы не понимаете, что мы хотим остаться одни, так сказать, в тесном семейном кругу? Нам нужно о многом поговорить, многое обсудить. Вы нам мешаете! Пойдите куда-нибудь! К тому же ребята устали!
- Да, да! - радостно подтвердила Вероника, - мы устали!
А Сева Емелин посмотрел на меня виновато, но ничего не сказал.
Мы с Вадиком оделись, и через минуту оказались на улице. Было холодно, шёл снег, ветер раскачивал уличные фонари. Я начал голосовать, но машины почему-то проезжали мимо, не замечая моей поднятой руки. Вадик Левенталь стоял рядом. Вид у молодого писателя был мрачный. На его бледном лице выступил алый, нежный румянец. «Какой он красивый и умный, - подумал я, - «Литературная матрица» - ведь это его идея! Как к лицу ему красненькая курточка! Наверное, её жена выбирала… счастливый, у него есть жена, а у меня жены нет»…
- Вы неудачник, Саша! – неожиданно сказал Левенталь. - Вы как Коровин – даже машину остановить не можете! Эх, вы! Отойдите!
Я отчаянно взмахнул рукой. Возле нас остановилась иномарка.
- Пятьсот в Купчино, но сначала к «Василеостровской»!
- Садитесь!
- Вадик, дадите сто рублей? Я вас довезу до метро, и вы пойдёте к Наташе на день рождения.
- Сто рублей? Вы, Саша, много хотите!
- Побойтесь Бога, Вадим… - растерялся я. - С двадцать девятой на седьмую! Разве это много?
- Ладно, ладно! Вот деньги. Едемте поскорей!
«Наверное, ребята и в самом деле устали… - думал я без обиды, пока мы мчались по Среднему проспекту к «Василеостровской». – Сева талантливый, и если я ещё за него хорошенько помолюсь, он наверняка когда-нибудь получит премию «Поэт». А это ведь не пять – это целых пятьдесят тысяч долларов! И вот, получив премию, он приедет в Петербург, - снова мечтал я, - а мы придём его встречать на Московский вокзал. Придут все. Вадик Левенталь, Наташа Курчатова, уже к тому времени простившая меня, Женя Мякишев, Ира Дудина, Бауэр и многие другие поэты – мужчины и женщины, и, конечно, Юля Беломлинская. И уже не заходя ни в какую гостиницу мы пойдём в ресторан. Хороший будет праздник! Щедрой рукой поэт закажет всем друзьям и поклонникам большое горячее первое, много мяса, водки и жареной картошки. Мы будем говорить о поэзии, а потом всю ночь, до самого утра слушать, затаив дыхание, как Сева читает нам свои замечательные, весёлые и в тоже время грустные стихи».
 

ЖЕНИТЬСЯ НА АНГЛИЧАНКЕ

Я шел по Невскому почти ничего не замечая вокруг. Я думал о чём - то своем, несказанно хорошем. Вдруг меня кто - то остановил. Это был поэт - авангардист Семён.
- Идёшь - никого не замечаешь... Привет!
- Привет! - обрадовался я. - Извини, задумался!
- Ничего, Саша, бывает. Зайдём в дом актера? Выпьем по сто пятьдесят, возьмем бутербродов, солянки, поговорим...
- А который час?
- Пять.
- Идем!
В ресторане мы сели за стол у окна и сделали заказ.
- А знаешь, Саша, - решительно сказал Семен, продолжая рассматривать меню, - я хочу жениться на англичанке и уехать в Лондон!
- Что случилось, Семён? - удивился я, - тебя отказался печатать знаменитый журнал "Воздух"? Или на твои поэтические вечера приходит меньше десяти человек?
- Какой "Воздух", Саша, о чём ты? - с презрением отозвался Семён. - Меня уже в "Транслите" и "Абзаце" напечатали, в "Детях Ра" вышла моя подборка, а на мои вечера меньше пятнадцати человек никогда не приходило! Три книжки стихов издал! Нет, не в этом дело... Понимаешь, нет всенародного признания, известности, славы... Эх, Саша, одни только глупые Верочки да смазливые Воденниковы блаженствуют на свете!
Мы молча выпили.
- Так вот, - продолжал Семён, закусив бутербродом и принимаясь за солянку, - я и решил, а женюсь - ка я на англичанке, поживу лет десять в Лондоне, а через десять лет, когда мой народ наверняка прозреет и поймёт, какого поэта он потерял, я триумфально вернусь в Россию. Как Солженицын!
- Жениться на англичанке - это неплохо, - сказал я, подумав, - но у них там, в Англии, есть один варварский местный обычай. Не знаю, выдержишь ли ты...
- Какой обычай? - спросил Семен, насторожившись.
- Каждый день, ровно в пять часов, когда все порядочные люди, вроде нас с тобой, начинают думать, где бы чего - нибудь выпить и закусить, твоя англичанка тебе, вместо выпивки и закуски предложит чай с молоком и бисквитным печеньем... А откажешься - нанесешь смертельную обиду! Этот обычай у них называется "файф оклок".
- Чай с молоком! - воскликнул Семён, побледнев. - Какая гадость!
- Ещё бы!
- Так что же мне делать? Я так хорошо всё придумал...  
- Я знаю выход! - взволнованно сказал я и закурил сигарету. - Тебе нужно жениться на англичанке из колоний!
- Постой, Саша, как это - из колоний?
- На австралийке или канадке... - терпеливо объяснил я. -Они веселее и проще, да и дурацких обычаев там уже почти никто не соблюдает. Женишься на прекрасной австралийке и улетишь в Мельбурн, город художников и поэтов. А возвращаться с триумфом будешь через Дальний Восток. Он и к Австралии ближе, и по традиции так положено!
- Саша, а давай еще по сто, - ласково предложил Семён, - как хорошо, что мы встретились!
- Давай! - весело согласился я.
- Послушай, Саша, - снова предложил мне Семен, взглянув на часы, - я приглашён вечером в один дом... Там этих англичанок будет - целый выводок! Пойдём со мной, может ты там тоже с какой - нибудь англичанкой познакомишься!
- Нет, Сёма, не пойду я с тобой. Мне русские девушки нравятся!
Мы расплатились и вышли на Невский.
- Сём, а когда ты вернёшься с триумфом, ты обо мне не забудешь?  
- Честно, Саня, не забуду! Ты будешь рядом со мной!

 
О БЛЯДКАХ

Признаюсь, я в своей жизни  ни  разу не был на блядках. Я бывал на днях рождения и именинах, новосельях и презентациях, но на блядках - никогда.
А в молодости я то и дело слышал: "Ты пойдешь  сегодня  на  блядки?" или "Я вчера был на блядках. Здорово было!". Однажды моя сестра мне сказала: " Ты знаешь, как погибла Клара, жена Фимы? Она поехала на блядки в Кишинев, и ее машина врезалась в самосвал."
Откровенно  говоря,  я  тоже  хотел  на  блядки, но  как  туда  попасть - я не знал. Мой брат по вечерам часто исчезал из дома. Миша был старше меня, и  я догадывался,  что  он  наверняка  бывает  на  блядках. "Возьми меня с собой"-просил я.
"Куда  тебе..." с  усмешкой отвечал он.
Тогда я  подошел к своему бывшему однокласснику  Севе.
- Сева, ты  когда-нибудь бывал на блядках?
- И  не  один  раз. А ты разве не бывал?
- Нет. - признался я. - Ни  разу  не  был.
- Ладно,- он  похлопал  меня  по  плечу. - Сходим. Позвони мне завтра. -
На следующий день мы встретились в городском саду.
- В общем  так...- начал объяснять мне  Сева. - Идем в гастроном, берем три бутылки сухого и шоколадку. А потом - к девочкам из медучилища...  И никаких разговоров о смысле  жизни  и  литературе. Пришли, весело  пошутили, выпили  вина  и...  вперед!  Ты умеешь весело шутить?
- Не знаю...  Я  умею читать стихи с выражением...
- А вот этого не нужно. Какие стихи? Ты всё испортишь. Мы же идём на блядки, а не на день рождения!
 В тот день мы никуда не попали.  На стук вышла соседка и  сказала, что девочки куда - то переехали, а куда - она  не знает. На блядки я больше не ходил. Да и что там делать? Ни поговорить, ни стихов почитать. Скука!
 

ПЕСНЯ О ЩОРСЕ

Когда мне было шестнадцать лет, я очень любил стихи поэта Эдуарда Асадова. В одном из понравившихся мне стихотворений поэт восклицал: «Пусть любовь начнётся, но не с тела, а с души, вы слышите? С души!» Я тогда тоже считал, что любовь должна начинаться непременно с души, а не с тела. Но начать с души у меня почему-то не получалось. Стоило мне, набравшись смелости, подойти к какой-нибудь девушке, чтобы познакомиться и полюбить её, я чувствовал, что начинаю сильно возбуждаться. Боясь, что она это увидит, я краснел и говорил, отворачиваясь: «Извините! Я же совсем забыл! У меня завтра контрольная! Надо готовиться!». И быстро уходил домой. А по дороге я говорил себе с горечью: «У тебя нет души, Саша, ты не умеешь любить!».
- Так вот почему ты не ходишь на школьные вечера и дни рождения! – воскликнул
с пониманием одноклассник Володя, которому я по секрету рассказал, что со мной происходит. – У меня, Саня, тоже такое бывает. Носи плавки. В плавках не видно!
На следующий день, после школы, мне позвонил мой брат Миша.
- Сань, привет! Хочешь сегодня с нами в кино?
- Хочу, - ответил я. - А с кем?
- Я буду со Светой - ты её знаешь, и будет её подруга - Валя. У Вали нет кавалера. Я вас познакомлю!
- Миша, у меня нет денег.
- Деньги есть! Мне вчера дали получку, а потом я всю ночь в секу играл. Шестьдесят рублей выиграл! – похвастался он. – Короче, погуляем! Я взял билеты на девять часов. Встречаемся без пятнадцати у кинотеатра «Летний». Не опаздывай! Ладно, пока!
Ровно без двадцати девять я был у кинотеатра. Там уже стоял Миша, а рядом с ним две девушки.
- Познакомься, Валя, - сказал он, когда я подошёл, - это мой брат Саша! Если ты его хорошенько попросишь, - тут он внимательно на меня посмотрел, - Саша тебе почитает стихи Есенина наизусть и этого… как его…ну, на букву б...
- Бальмонта, – угрюмо подсказал я.
- Правильно! Бальмонта!
- А брат у тебя, Миша, хорошенький! – заметила Валя. - Света, - продолжала она каким-то обиженным тоном, - ну, скажи, зачем мальчишке такие длинные ресницы? Вот бы мне такие же!
Я молчал, смущённый, не зная, что ответить.  
- Осторожней с ним, Валя, - насмешливо сказала Света, - он ещё, наверно, целоваться не умеет. Мишка, смотри! – засмеялась она. - Кажется, у твоего брата встал!
- Ну, ты и дура, Светка! – рассердился Миша. - Сань, постой, погоди! Куда же ты? А билет?
Но я уже спешил домой. Меня даже тошнило от унижения и обиды. «Как же она догадалась? Я ведь был в плавках. Нет, видно плавки не помогают!» - решил я. Дома я сразу ушел в свою комнату, лег на диван и стал читать любимые стихи. А между тем тошнота не проходила, а становилась все сильнее и сильнее. «Мне плохо… как же мне плохо! - подумал я. – Надо добежать до туалета!». Но не успел я встать, как меня вырвало прямо на сборник стихов Асадова.
Утром я поехал на другой конец города в гости к однокласснику. На одной из остановок вошла в автобус и села рядом со мной девушка. Ей было наверняка не больше семнадцати. Она сразу мне понравилась. У неё были серые глаза и тонкие руки. Но вдруг я почувствовал, что со мной произошло то же, что и всегда. «Мне выходить через три остановки. Если она увидит, что она обо мне подумает? Она подумает, что этот парень – грязное животное!». И я, спасаясь от охватившей меня острой тоски, запел песню. Я любил её еще с детства. Это была песня о Щорсе. «Шел отряд по берегу, - запел я тихонько, про себя, - Шел издалека, Шел под красным знаменем Командир полка». Совершенно неожиданно я понял, что напряжение моё почти наполовину уменьшилось. Я представил себе мужественное, загорелое лицо Щорса, юного знаменосца рядом, а на груди у полководца – бинокль. «Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой траве… Эй, эй, по сырой траве». Это было похоже на чудо. «Чьи вы хлопцы будете? - уже радостно, почти ликуя, запел я третий куплет, - кто вас в
бой ведет? Кто под красным знаменем Раненый идет?». Вот и моя остановка.
- Простите, - спокойно и вежливо сказал я, - мне выходить. Пропустите меня!
Теперь я смело подходил к девушкам. Я знал, со мной песня о Щорсе, и она меня не подведет. Но я до сих пор точно не знаю, с чего начинается любовь? С души? Или с тела?  

 
ДВА МАГАРА

Мы с братом сидели в комнате, на диване, и в открытую на кухню дверь видели, как дед достает из холодильника большую белую кастрюлю, ставит её на плиту и зажигает газ.
- Я одного не понимаю, - cказал дед, когда вернулся в комнату и сел на свой стул у окна, - почему у вас нет денег? Все евреи купаются в деньгах! Все! Только вы - два идиота! Магары! Неужели нельзя найти хорошую работу? Вон Мусик Койфман, устроился наладчиком на фабрику – 220 получает!
- Ты же знаешь, дед, я работаю, - невозмутимо ответил мой брат Миша.
- Это что работа? Ведущий на танцах!?
- Дед, сколько раз я могу повторять, это не танцы, это балы, а я не ведущий – я инструктор городского дворца культуры! - уже раздраженно ответил Миша. – Скоро я буду старшим инструктором - одна женщина у нас в декрет уходит - тогда буду получать не семьдесят пять, а девяносто!
- Я не знаю, что из тебя выйдет, Миша, но это не работа!
- Дедушка, ты же знаешь, я хочу стать актером. Я играю в народном театре. Мне нужно время чтобы репетировать! Мы сейчас ставим хорошую пьесу. Это пьеса о первой любви, о сложных взаимоотношениях школьников. Она называется "Я тебя найду". У меня главная роль – Сергея… Говорят, у меня неплохо получается. Вот послушай!
Он вышел на середину комнаты и, артистично откинув голову, с выражением прочитал:
- Катюша! Катя! Как я рад! Как счастлив я, и как богат…
- А ты знаешь, сколько актёр в нашем театре получает? – перебил его дед. – Сто рублей!  
- Знаю, дедушка, но это не важно. Актёру, также как поэту или художнику деньги не нужны! – уверенно заявил брат.
- Как не нужны? Совсем? – удивился дед.
- Совсем, дедушка!
- А если у тебя будет семья?
- Ты ничего не понимаешь, дед! – воскликнул Миша. - Семья для актёра – дело второстепенное! Актёр весь – в творческом поиске! Для актёра главное – это потрясённое молчание зрителей после спектакля, а потом – аплодисменты, цветы… Константин Андреевич, наш режиссер, говорит, что у меня есть талант. Дед, я твёрдо решил – летом еду в Ленинград, поступать в театральное училище. Там главное – пройти творческий конкурс! Басню я уже выучил. А стихотворение я буду читать Апухтина, «Сумасшедший»… или, может быть Есенина? – задумался он. - «Собаке Качалова»?
,, Дай Джим на счастье лапу мне
Такую лапу не видал я с роду,
Давай с тобой полаем при луне
На тихую бесшумную погоду…,,
- На судьбу! На судьбу лаять будешь! – снова прервал его дед. – Мишигинер!
- Оставь Мишу в покое, дед! – вступился я за брата. – Разве ты не видишь? У Миши призвание!
- Вот, ещё один актёр нашелся! – с презрением сказал дед. – Посмотрите на него! Женился в девятнадцать лет… На русской женился! Дурак!
- Что ты меня всё время упрекаешь, дед? – растерялся я. – Не понимаю… Чем плохо жениться на русской? Маша… она хорошая!  
- А я тебе скажу, чем плохо. Может быть твоя Маша и хорошая, но когда вы поссоритесь, она тебя все равно по национальности обзывать будет!
- Не будет, дедушка! – убежденно ответил я. – Маша любит меня! А любовь, дедушка, выше национальности!
- Много ты знаешь... Умник!
- А мне Маша нравится, - сказал брат. – Она такой вкусный борщ готовит! Ты бы к ним, дед, зашёл, посмотрел, как они живут.
- Стар я стал по гостям ходить, ноги болят… Скажи, Саша, - сердито спросил дед, - зачем ты у Давида, моего брата три рубля взял?
- Я хотел книжку купить, дедушка, - начал объяснять я, - «Современная немецкая поэзия». Там хорошие переводы Топорова и других… А денег как всегда нет! Я случайно встретил дядю Давида и взял у него три рубля. Ханука же, дед! – улыбнулся я. - На хануку положено деньги давать!
- Какой Топоров, идиот!? Какая ханука!? Я тебе сейчас казан в голову кину! – в ярости закричал дед. – До тринадцати! До тринадцати лет на хануку детям деньги дают! А у тебя жена и ребенок! Тебе не стыдно?! В следующий раз ко мне приди. Я тебе дам три рубля! Там, наверное, уже закипело, - с досадой сказал он, вставая и выходя на кухню.
- Эх, Саня! – вздохнул Миша, когда мы остались одни. – В каком пошлом городе мы с тобой живём! Все вокруг думают только о деньгах! И дед тоже… А я, Саша, в Ленинград хочу… В Ленинград! Скорее бы лето. Там, в Ленинграде, будет замечательная жизнь! БДТ, белые ночи, девушки! А когда я поступлю, ты ко мне в гости приедешь. Хорошо?
- Обязательно, Миша!
- Кто тебе в Ленинграде тарелку супа нальет! – крикнул дед из кухни. – Актёр он будет... Из погорелого театра!
Он вошел в комнату, достал из кармана потёртый бумажник, и вынул из него две десятки.
- Вот, - сказал он, положив их на стол, - всё, что могу.
- Дед, мы отдадим… С получки отдадим!
- Не надо отдавать. Какая у вас получка? – отмахнулся дед. - Смех один! Идите, мальчики, ешьте. Остынет!

магар – кажется, по-молдавски - осёл.
мишигинер - сумасшедший


ЛЮБОВЬ К ЛОТМАНУ

День был очень жарким и душным, но после короткой грозы, которую мы с Юркой, моим другом с дневного отделения, переждали в кафе за стаканом вина, стало немного свежее. Мы не спеша прогуливались по городу и подошли к корпусу филфака, остановившись недалеко от входа.
- Сань, а почему бы тебе не сходить на какую-нибудь лекцию? - предложил Юра.
- Зачем? – беспечно ответил я. - Сидеть в душной аудитории, слушать скучных преподавателей, и еще эти небритые подмышки деревенских заочниц… нет уж! Лучше гулять по городу и пить вино!
- А сессию как сдавать будешь?
- Не трави душу… Как-нибудь сдам!
- Кажется, лекция закончилась, - сказал Юра, взглянув на часы. – Смотри, Надежда Максимовна вышла! Уйдем, пока она тебя не увидела!
- Поздно, уже увидела! Ах, Юрка, какая она красивая! – воскликнул я.
- Она не только красивая, она еще и умная! - ответил Юра. – Знаешь, какая тема ее
кандидатской? «Системно-структурный анализ ранних рассказов Чехова».
- Как ты думаешь, сколько ей лет? – спросил я.
- Тридцать семь. Точно знаю! – сказал он уверенно. – Девчонки ей на день рождения цветы покупали. А выглядит лет на тридцать!
- Я подойду к ней, поздороваюсь.
- Куда? Ты же выпил!
- Подумаешь, два стакана сухого! Жди здесь. Я сейчас вернусь!
Я подошел к Надежде Максимовне.
- Здравствуйте, Саша, – сказала она, улыбаясь, - что же вы на мои лекции не ходите? Вы были у меня всего один раз! Неужели я так плохо читаю? Приходите завтра, завтра семинар!
- Что вы, Надежда Максимовна! Вы прекрасно читаете! Я не мог. У меня… у меня бабушка заболела. Знаете, Надежда Максимовна, я хотел сказать…
- Что?
- Вы не пойдете со мной сегодня в кино?
- Что?
- В кино, - повторил я, холодея от собственной дерзости, - на семь часов, «Леди Каролина Лэм», в «Южном».
- Я сто лет не была в кино… - растерянно ответила Надежда Максимовна, взглянув на меня пристально. – А о чем фильм, Саша? Вы знаете?
- Говорят про любовь и про лорда Байрона…
- Ну, хорошо, я приду. Встретимся  у кинотеатра! – неожиданно сказала она и быстро пошла к автобусной остановке.
- Что, поздоровался? – спросил подошедший Юра.
- Поздоровался… - ответил я растерянно. – Слушай, а ты случайно не знаешь, что такое системно-структурный анализ? Юрка, выручай, ты же отличник!
- А зачем тебе?
- Завтра семинар. Хочу блеснуть!
- Ладно, пойдем, возьмем бутылку. Я тебе все расскажу!
Вечером, после фильма, я провожал Надежду Максимовну домой. Мы шли пешком, через весь город, наслаждаясь теплым вечером, и разговаривая о литературе.
- А вы действительно очень начитанны, - сказала Надежда Максимовна, когда мы подошли к ее подъезду. – Я хочу подарить вам автореферат моей диссертации. Поднимитесь ко мне?
- Надежда Максимовна, это неудобно, у вас дочь…
- Маша в пионерлагере. Пойдемте! Вы что будете пить, чай или кофе?
- Если честно - лучше вино, – ответил я с улыбкой.
Мы поднялись на лифте на четвертый этаж и вошли в квартиру.
- Проходите в комнату, Саша, - сказала Надежда Максимовна, - включите торшер и садитесь на диван, а я сейчас приду.
Через минуту она принесла и поставила на журнальный столик бутылку марочного «Алиготэ» и два бокала.
- Справитесь? - она протянула мне штопор.
- Конечно!
- Саша, вы любите Окуджаву? – спросила Надежда Максимовна, включая проигрыватель «Аккорд».
- Да, очень!
- А что именно?
- Про шарик и про девочку, которая плачет…
- О чем эта песня, как вы думаете?
- О том, наверное, что жизнь быстро проходит, - ответил я, наливая вино в бокалы.
- Она еще и о душе, Сашенька! – сказала она, вздохнув. - Поверьте, душа не стареет!
Надежда Максимовна подошла к книжному шкафу, взяла с полки тоненькую брошюру и села рядом со мной.
- Как вам написать «Саше» или - «Александру»?
- Просто «Саше»… - скромно ответил я.
- Ну, вот, теперь у вас есть мой автореферат!
- Спасибо, Надежда Максимовна, я обязательно прочитаю!
- А сейчас, - предложила она, - давайте выпьем! Скажите, Саша, тост!
- Может быть… за лорда Байрона?
- Тогда лучше за поэта Байрона, мы же с вами все-таки филологи! – засмеялась Надежда Максимовна.
Мы чокнулась и выпили, и она, взглянув мне в глаза, сказала:
- Слушайте, Саша, неужели вы, с вашим умом, с вашей начитанностью, хотите остаться в этой жизни… простым урокодателем?
- Надежда, Максимовна, я об этом еще никому не говорил, но… если откровенно… я мечтаю заниматься наукой!
- Вы хотите стать литературоведом?
- Да, тургеневедом! Меня привлекает… позднее творчество!
- Позднее творчество Тургенева – это почти неисследованная область литературы! У вас поразительное чутьё, Саша! Вам нужно застолбить участок! А какая вещь вам особенно близка? – с любопытством спросила она.
- «Клара Милич»! - вспомнил я
- У вас тонкий вкус. Каким же вы видите подход к анализу произведения?
- Биографический безнадежно устарел… - сказал я задумчиво. – Системно-структурный анализ, вот, как мне кажется, единственный ключ к правильному пониманию текста!
- Верно, Саша! Я помогу вам опубликоваться! Вы читали Лотмана?
- Да, я прочитал почти все, что нашел в нашей библиотеке. У меня с глаз как будто пелена упала!
- А что вы еще читали кроме Лотмана?
- Одну статью… я забыл название… про статую… - сказал я, краснея.
- Вы, наверное, имеете в виду статью Якобсона о «Каменном госте» Пушкина? – вежливо спросила Надежда Максимовна.
- Да, точно, ее! Надежда Максимовна, - сказал я быстро, испугавшись, что она еще о чем-нибудь меня спросит, - а давайте выпьем за Лотмана, за этого… великого ученого!
- С удовольствием! За Юрия Михайловича!
Мы опять чокнулись и выпили.
- Скажите, Надежда Максимовна, а вы… видели его когда-нибудь?
- Кого? Юрия Михайловича? Я его видела однажды на конференции, в Москве. Меня даже ему представили! Я была совершенно счастлива! Я ведь его последовательница! Вы не понимаете, но все будущее русского литературоведения – в Тарту!
- Надежда Максимовна, - сказал я грустно, - я очень хочу заниматься наукой, но я не знаю с чего мне начать…
- Вам нужно принять участие в студенческой научной конференции, - посоветовала она, - я помогу вам написать доклад, Саша!
- Ах, как же я вам благодарен, вы такая добрая и такая… красивая! – сказал я и стал целовать ее руки.
- Сашенька, - она повернулась ко мне спиной, - расстегните «молнию».
- Что?
- «Молнию» расстегните…
Надежда Максимовна выключила свет и сняла платье.
- Только прошу вас, - сказала она, обнимая меня, - будьте осторожны… вы понимаете, что я имею в виду…
Отзвучала последняя песенка Окуджавы, и в наступившей тишине она громко прошептала:
- Если что, Сашенька, с тебя аборт!

шаблоны для dle