ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВА / КАК НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ
Ольга КОНСТАНТИНОВА родилась в 1986 году в Екатеринбурге, окончила Уральский государственный университет по специальности "искусствоведение". Первая публикация состоялась в феврале 2014 года в рамках проекта Textura.by
***
1.
говорят
ловим на слове
а на самом деле
ловят на слово
как на живца
рыба Петр не ест их подкормку
не смотрит в их лица с изнанки
через гладь озерца
рыба Петр добыча такого размера
который еще
не годится для похвальбы
рыба Петр выдирает
очередной крючок
из текущей алым верхней губы
рыба Петр выдирает крючки
из плеч и ладоней
ну что там есть у рыбы Петра
сглатывает очередное слово:
внутрь скорее внутрь
во тьму нутра
рыба Петр почти что сыт
ненадолго но
закрывает глаза
прячется в донный куст
рыба Петр скажет вам точно
у слов
железный
горячий
кровавый вкус
2.
птица алена линяет ближе к весне
было золото
а теперь серебро и чернь
птица алена умеет летать во сне
как наяву но все-таки по-другому
иначе зачем
это ветки черемухи плывущая голова
с каждым рывком все выше трудней дышать
птица алена закрывает два глаза
потом остальные два
и ревниво расклевывает чей-то воздушный шар
шкурки этого шара падают на парапет
набережной, на воду, на асфальтовые луга
птица алена совсем не умеет петь
и как следствие совсем не умеет лгать
но зато умеет смотреть на многое свысока
быть одиночкой
никогда не влезать в долги
птице алене является голос: все, мол, в твоих руках
птица алена смотрит
а у нее только крылья
и две ноги
***
... бабушка закатывала рукава почти что по локоть,
накладывала в тарелку каши, ссыпала шкварки.
Ну-ка, говорила, ложку — за Федерико Гарсия Лорку,
Ну-ка, говорила, ложку — за Эриха Марию Ремарка.
Я жевала и думала: повезло, что сегодня не манная,
Ненавидела бездонную бабушкину посуду
И набиралась решимости: ложку за Томаса Манна
Есть принципиально не буду.
***
Юной снежной принцессе королева застилает кровать,
Каменные сфинксы ежатся, потягиваются львы,
Зима — такое время, когда вместо жить приходится выживать
Даже маленьким обитателям моей большой головы,
Они начинают буквы хватать и их не на место класть,
Задумываться об эмиграции, собирать запасы рома и коньяка,
И, как обычно смотрят в окна, выглядывают из глаз,
Беспокоятся, а снаружи ночь и сплошные снежные облака,
Что же будет медом, если снежинки — пчелиный рой,
Складываешь «вечность» — получается только «часть»,
Девочка просыпается в середине зимы, говорит: «Мой папа король?»,
Мама отвечает: «Король, но знать бы, где он сейчас»,
Здесь он, где буквы непохожи на зверя, а он сам непохож на ловца,
Стоит посреди зимнего мегаполиса — без шапки, без особых примет.
Герда, не отвечай, пока не дослушаешь музыку до конца,
Неважно уже, победного или нет.
***
Бормотал: будь повсеместным и беспощадным, словно вода,
Бормотал: иди по приборам, по малейшим вообще приметам,
Бормотал: музыка не закончится никогда,
Не отрывай, пожалуйста, пальцы от инструмента.
Руки лежали на одеяле, бессильные сделать, бесполезные причинить,
На полу футляр — багровая внутренность и флейта по диагонали.
Я сидела спиной, и деду казалось, что я его ученик,
Он не спеша умирал, и мы оба об этом знали,
Будто дурацкая мелодрама, и мы у нее внутри,
Затихающие звуки, дрожащие перепонки,
И фарфоровая кукла, которую дед когда-то мне подарил,
Расправляла оборки платья, стоя на книжной полке,
И стеклянные глаза, и хрупкие пальцы, и будто нету других забот,
Кружево и атлас, и кажется, это не перестанет,
И только к рассвету упасть в тишину, вывалившись за борт
Корабля почти бесконечного слабого бормотанья,
И нетронутый снег во все стороны, ни черточки, ни следа,
Думаешь: как это страшно, tabula rasa, nuova vita.
Дедушка, слышишь? Речь не закончится, не закончится никогда,
Я не отрываю пальцы, клавиатура шелестит сухо и деловито.
***
Близится новый год, мерцают шары и звездочки в темноте,
Горожане покупают гирлянды, ведь пора, ну уже пора ведь!
Молодая поэтесса пришла на распродажу изящных смертей,
Перемерила девять, две понравились, выбирает,
Немолодой поэтессе некогда, она сидит, погруженная в перевод,
Обложилась словарями, бумажками, сердце нет-нет, да екнет,
Не успевает на распродажу, пусть будет какая попало. Близится новый год,
Мерцают шары, горожане покупают гирлянды и елки.
***
когда записывают легенды, да даже травят дурацкие байки,
с самого начала врут в мелочах и преувеличивают силу горения.
орфей спускался в аид не за мертвой девкой, не за любимой собакой,
а за новой темой для музыки, за словами для стихотворения,
а за новой горой, за новой тропой, плодороднейшим черноземом,
перекинуться взглядом с хозяйкой, на равных кивнуть хозяину,
попримериваться к обстановке, пофилософствовать, быть пронзенным,
то, что может взять человек, дать на самом деле нельзя ему.
вот орфей вернется наверх, все это поможет — на первое время,
а потом перестанет, сотрется. похоже теряют девственность.
он не пробует наркотики, он не пишет, он просто лежит и дремлет.
и в аид не спускался больше: второй раз это не действует.
шевелит губами, покупает овечий сыр, похож на оборванного пирата,
утром спускается по склону на пляж — лучше бы была эвридика — глаза туманные.
море перекатывает камни во рту, как тренирующийся оратор,
море говорит ему что-то, он не обращает внимания.
***
снился сон
собирался из нитей
и ткался ловко
и бежала река
называлась сулой
а может соймой
и меня хоронили
в стылой
ободранной синей лодке
как несли ее на плечах
так она была невесомой
ей кивали деревья
качалось небо
шуршали крылья
мир был шорох и запах
холод и холод
вода и камень
а меня чешуей серебристой
рыбьим мехом
укрыли
колыбельную пели
губы
не размыкая
что зерно
изнутри себя разрывая
стонет
что течет изо рта
как сойма
любое слово
и лежат крупинки снега
в листьях-чашах
в листьях-ладонях
повторится снова
все что должно
повторится снова
***
В двадцать первом веке тебе ли бывать в печали,
Не умеешь своими словами — говори со мною чужими,
Пересказывай шепотом мне Лакана, когда я кончаю,
Присылай в смс-ках Эко (Деррида, Бодрийяра, любое другое имя),
Буду умирать — стой рядом, цитируй, пусть это будет Лотман,
Ну, собьешься на Аристотеля, все правильно, будь спокоен.
Вот жена выходит из дома за руку с Лотом —
И на книжные полки оглядывается с тоскою.
***
Жаль, что не мы решаем, когда садиться солнцу, когда вставать,
Сколько длиться апрелю, в который день наступить октябрю.
Посмотри-ка: иней на ветках, хрустящий ледок, пожухнувшая трава,
Посмотри: а небо все ближе.
Не смотри.
Все равно смотрю.
Кто-то берет нас, насаживает на крючок и закидывает туда,
Рыбка, большая и маленькая, кто угодно — ловись, ловись,
Чувствуешь натяжение лески? Где-то ходят рыбьи стада,
Издалека запахло морозом, слышен сладкий девичий визг,
По тропинке к подъезду иди, контакты в телефоне листай,
Чувствуешь натяжение лески? Чувствуешь сталь крючка под ребром?
Говорят, когда ловят — это не больно, иди по тропинке, считай до ста,
Солнце — это блесна, а еще — что вычерчено пером,
То на небе не разорвать, начинается снегопад,
Птичьи следы две недели впечатаны в рыхлый наст.
Знаешь,
мы выбираем, с кем жить, с кем играть, с кем спать,
Но кого любить — кто-то выбирает за нас.
***
у меня есть биография я этого не хотела
но поздно говорят это неизлечимо
у нее как у времени и у пространства тела
нет особой причины
зато последствий не оберешься куда ни гляну
так думаю боже боже
это как полные руки шаров и бусин стеклянных
упала одна а поднять пытаясь роняешь больше
у меня есть биография это ж можно писать учебник
география меня история социология все такое
думаю отстраниться бы отказаться отрезать чем бы
но ведь нет цепляюсь зубами держусь рукою
лучше сочините меня с нуля назовите хельга ам химмель хельга ам зее
вроде как город лингвистическая понимаете шалость
выберите самую крепкую витрину в вашем деревянном музее
напишите этикетку как долго я длилась как продолжительно продолжалась
Метаморфозы
обед в фольге холодная котлета
чьи непонятно только эпигоны
в такие дни как бесконечный этот
меняю быть собой на что угодно
я разучилась внятности и речи
ручей из глаз крапива под ключицей
недвижный воздух в нем повисший кречет
спрошу
себе возможно разучиться
кувшин разбитый проволока глина
чужие тексты путь бесцельно долог
где клинописи почек тополиных
вовек не расшифрует археолог
над головой скрипучие бутоны
тюльпаны что ли
поле возле школы
я гипсовая статуя с фронтона
и бабочка-лимонница на сколе
***
дни как будто мокрица
заполоняют
твой огород
просыпаться
завтракать
бриться
открывать породистый рот
говорить слова
и встречать другие
быть с ними близко где-то насквозь
и не то чтобы голые
полунагие
они в чем-то зерна земля навоз
прорастает далеко не каждое семя
но собирай урожай
да зови ребят
и ешьте хлеб
как настоящее время
заслоняет меня от тебя
***
мохнатые как гусеницы стебли
под солнцем неизвестная трава
нас здесь ничто никто не поколеблет
в готовности дышать существовать
в готовности друг другу часто сниться
быть редко но как можем наяву
еще трава чабрец и медуница
а эту я не знаю как зовут
и незачем касаться рвать и резать
и незачем хотеть спешить и лгать
по насыпи идем по ржавым рельсам
вот монастырь дом кузнеца луга
сложи их внутрь фотоаппарата
сложи меня к ним и сочти улов
я не приобретенье не утрата
я форма света эхо чьих-то слов
я ты немного бережно наверно
здесь где утешить значит утишить
гудит пчелой тягучее мгновенье
сочится медом опыта души
нас в запахи и звуки окунает
и делает привычное видней
не знаю как траву назвать не знаю
но позволяю нам ступать по ней
***
какая мука быть скользящим слепком
неточным продолженьем отпечатком
какая мука если им не быть
и свет в тебе и повинуйся слепо
поскольку он рука а ты перчатка
гуденье неба
стройные столбы
и вязкая кладбищенская глина
ты знаешь сам дорога будет длинной
***
1.
говорят
ловим на слове
а на самом деле
ловят на слово
как на живца
рыба Петр не ест их подкормку
не смотрит в их лица с изнанки
через гладь озерца
рыба Петр добыча такого размера
который еще
не годится для похвальбы
рыба Петр выдирает
очередной крючок
из текущей алым верхней губы
рыба Петр выдирает крючки
из плеч и ладоней
ну что там есть у рыбы Петра
сглатывает очередное слово:
внутрь скорее внутрь
во тьму нутра
рыба Петр почти что сыт
ненадолго но
закрывает глаза
прячется в донный куст
рыба Петр скажет вам точно
у слов
железный
горячий
кровавый вкус
2.
птица алена линяет ближе к весне
было золото
а теперь серебро и чернь
птица алена умеет летать во сне
как наяву но все-таки по-другому
иначе зачем
это ветки черемухи плывущая голова
с каждым рывком все выше трудней дышать
птица алена закрывает два глаза
потом остальные два
и ревниво расклевывает чей-то воздушный шар
шкурки этого шара падают на парапет
набережной, на воду, на асфальтовые луга
птица алена совсем не умеет петь
и как следствие совсем не умеет лгать
но зато умеет смотреть на многое свысока
быть одиночкой
никогда не влезать в долги
птице алене является голос: все, мол, в твоих руках
птица алена смотрит
а у нее только крылья
и две ноги
***
... бабушка закатывала рукава почти что по локоть,
накладывала в тарелку каши, ссыпала шкварки.
Ну-ка, говорила, ложку — за Федерико Гарсия Лорку,
Ну-ка, говорила, ложку — за Эриха Марию Ремарка.
Я жевала и думала: повезло, что сегодня не манная,
Ненавидела бездонную бабушкину посуду
И набиралась решимости: ложку за Томаса Манна
Есть принципиально не буду.
***
Юной снежной принцессе королева застилает кровать,
Каменные сфинксы ежатся, потягиваются львы,
Зима — такое время, когда вместо жить приходится выживать
Даже маленьким обитателям моей большой головы,
Они начинают буквы хватать и их не на место класть,
Задумываться об эмиграции, собирать запасы рома и коньяка,
И, как обычно смотрят в окна, выглядывают из глаз,
Беспокоятся, а снаружи ночь и сплошные снежные облака,
Что же будет медом, если снежинки — пчелиный рой,
Складываешь «вечность» — получается только «часть»,
Девочка просыпается в середине зимы, говорит: «Мой папа король?»,
Мама отвечает: «Король, но знать бы, где он сейчас»,
Здесь он, где буквы непохожи на зверя, а он сам непохож на ловца,
Стоит посреди зимнего мегаполиса — без шапки, без особых примет.
Герда, не отвечай, пока не дослушаешь музыку до конца,
Неважно уже, победного или нет.
***
Бормотал: будь повсеместным и беспощадным, словно вода,
Бормотал: иди по приборам, по малейшим вообще приметам,
Бормотал: музыка не закончится никогда,
Не отрывай, пожалуйста, пальцы от инструмента.
Руки лежали на одеяле, бессильные сделать, бесполезные причинить,
На полу футляр — багровая внутренность и флейта по диагонали.
Я сидела спиной, и деду казалось, что я его ученик,
Он не спеша умирал, и мы оба об этом знали,
Будто дурацкая мелодрама, и мы у нее внутри,
Затихающие звуки, дрожащие перепонки,
И фарфоровая кукла, которую дед когда-то мне подарил,
Расправляла оборки платья, стоя на книжной полке,
И стеклянные глаза, и хрупкие пальцы, и будто нету других забот,
Кружево и атлас, и кажется, это не перестанет,
И только к рассвету упасть в тишину, вывалившись за борт
Корабля почти бесконечного слабого бормотанья,
И нетронутый снег во все стороны, ни черточки, ни следа,
Думаешь: как это страшно, tabula rasa, nuova vita.
Дедушка, слышишь? Речь не закончится, не закончится никогда,
Я не отрываю пальцы, клавиатура шелестит сухо и деловито.
***
Близится новый год, мерцают шары и звездочки в темноте,
Горожане покупают гирлянды, ведь пора, ну уже пора ведь!
Молодая поэтесса пришла на распродажу изящных смертей,
Перемерила девять, две понравились, выбирает,
Немолодой поэтессе некогда, она сидит, погруженная в перевод,
Обложилась словарями, бумажками, сердце нет-нет, да екнет,
Не успевает на распродажу, пусть будет какая попало. Близится новый год,
Мерцают шары, горожане покупают гирлянды и елки.
***
когда записывают легенды, да даже травят дурацкие байки,
с самого начала врут в мелочах и преувеличивают силу горения.
орфей спускался в аид не за мертвой девкой, не за любимой собакой,
а за новой темой для музыки, за словами для стихотворения,
а за новой горой, за новой тропой, плодороднейшим черноземом,
перекинуться взглядом с хозяйкой, на равных кивнуть хозяину,
попримериваться к обстановке, пофилософствовать, быть пронзенным,
то, что может взять человек, дать на самом деле нельзя ему.
вот орфей вернется наверх, все это поможет — на первое время,
а потом перестанет, сотрется. похоже теряют девственность.
он не пробует наркотики, он не пишет, он просто лежит и дремлет.
и в аид не спускался больше: второй раз это не действует.
шевелит губами, покупает овечий сыр, похож на оборванного пирата,
утром спускается по склону на пляж — лучше бы была эвридика — глаза туманные.
море перекатывает камни во рту, как тренирующийся оратор,
море говорит ему что-то, он не обращает внимания.
***
снился сон
собирался из нитей
и ткался ловко
и бежала река
называлась сулой
а может соймой
и меня хоронили
в стылой
ободранной синей лодке
как несли ее на плечах
так она была невесомой
ей кивали деревья
качалось небо
шуршали крылья
мир был шорох и запах
холод и холод
вода и камень
а меня чешуей серебристой
рыбьим мехом
укрыли
колыбельную пели
губы
не размыкая
что зерно
изнутри себя разрывая
стонет
что течет изо рта
как сойма
любое слово
и лежат крупинки снега
в листьях-чашах
в листьях-ладонях
повторится снова
все что должно
повторится снова
***
В двадцать первом веке тебе ли бывать в печали,
Не умеешь своими словами — говори со мною чужими,
Пересказывай шепотом мне Лакана, когда я кончаю,
Присылай в смс-ках Эко (Деррида, Бодрийяра, любое другое имя),
Буду умирать — стой рядом, цитируй, пусть это будет Лотман,
Ну, собьешься на Аристотеля, все правильно, будь спокоен.
Вот жена выходит из дома за руку с Лотом —
И на книжные полки оглядывается с тоскою.
***
Жаль, что не мы решаем, когда садиться солнцу, когда вставать,
Сколько длиться апрелю, в который день наступить октябрю.
Посмотри-ка: иней на ветках, хрустящий ледок, пожухнувшая трава,
Посмотри: а небо все ближе.
Не смотри.
Все равно смотрю.
Кто-то берет нас, насаживает на крючок и закидывает туда,
Рыбка, большая и маленькая, кто угодно — ловись, ловись,
Чувствуешь натяжение лески? Где-то ходят рыбьи стада,
Издалека запахло морозом, слышен сладкий девичий визг,
По тропинке к подъезду иди, контакты в телефоне листай,
Чувствуешь натяжение лески? Чувствуешь сталь крючка под ребром?
Говорят, когда ловят — это не больно, иди по тропинке, считай до ста,
Солнце — это блесна, а еще — что вычерчено пером,
То на небе не разорвать, начинается снегопад,
Птичьи следы две недели впечатаны в рыхлый наст.
Знаешь,
мы выбираем, с кем жить, с кем играть, с кем спать,
Но кого любить — кто-то выбирает за нас.
***
у меня есть биография я этого не хотела
но поздно говорят это неизлечимо
у нее как у времени и у пространства тела
нет особой причины
зато последствий не оберешься куда ни гляну
так думаю боже боже
это как полные руки шаров и бусин стеклянных
упала одна а поднять пытаясь роняешь больше
у меня есть биография это ж можно писать учебник
география меня история социология все такое
думаю отстраниться бы отказаться отрезать чем бы
но ведь нет цепляюсь зубами держусь рукою
лучше сочините меня с нуля назовите хельга ам химмель хельга ам зее
вроде как город лингвистическая понимаете шалость
выберите самую крепкую витрину в вашем деревянном музее
напишите этикетку как долго я длилась как продолжительно продолжалась
Метаморфозы
обед в фольге холодная котлета
чьи непонятно только эпигоны
в такие дни как бесконечный этот
меняю быть собой на что угодно
я разучилась внятности и речи
ручей из глаз крапива под ключицей
недвижный воздух в нем повисший кречет
спрошу
себе возможно разучиться
кувшин разбитый проволока глина
чужие тексты путь бесцельно долог
где клинописи почек тополиных
вовек не расшифрует археолог
над головой скрипучие бутоны
тюльпаны что ли
поле возле школы
я гипсовая статуя с фронтона
и бабочка-лимонница на сколе
***
дни как будто мокрица
заполоняют
твой огород
просыпаться
завтракать
бриться
открывать породистый рот
говорить слова
и встречать другие
быть с ними близко где-то насквозь
и не то чтобы голые
полунагие
они в чем-то зерна земля навоз
прорастает далеко не каждое семя
но собирай урожай
да зови ребят
и ешьте хлеб
как настоящее время
заслоняет меня от тебя
***
мохнатые как гусеницы стебли
под солнцем неизвестная трава
нас здесь ничто никто не поколеблет
в готовности дышать существовать
в готовности друг другу часто сниться
быть редко но как можем наяву
еще трава чабрец и медуница
а эту я не знаю как зовут
и незачем касаться рвать и резать
и незачем хотеть спешить и лгать
по насыпи идем по ржавым рельсам
вот монастырь дом кузнеца луга
сложи их внутрь фотоаппарата
сложи меня к ним и сочти улов
я не приобретенье не утрата
я форма света эхо чьих-то слов
я ты немного бережно наверно
здесь где утешить значит утишить
гудит пчелой тягучее мгновенье
сочится медом опыта души
нас в запахи и звуки окунает
и делает привычное видней
не знаю как траву назвать не знаю
но позволяю нам ступать по ней
***
какая мука быть скользящим слепком
неточным продолженьем отпечатком
какая мука если им не быть
и свет в тебе и повинуйся слепо
поскольку он рука а ты перчатка
гуденье неба
стройные столбы
и вязкая кладбищенская глина
ты знаешь сам дорога будет длинной