***

Озеро обмелело. Теперь оно,
сузив глаза, видит себя в прицеле
уток диких – им не темно:
поцеловали в глаза – и сели.

Время стоит в лесу без исподнего,
вечером вечность хочет лесной малины.
Озеро завернулось – из-под него
светится оголённое тело глины.

Тело моё, тело твоё – одна
глина, которую тронем и вспомним снова.
Тёмная ночь до того бледна,
что на губах побелело слово.

Чтобы прощай прошептать до сна,
до золотой – навсегда – разлуки.
Видишь, к воде наклонилась она –
моет лицо и руки.


***

Озеро выпито
небом, землёй, страной.
Зеркало выбито –
это окно. Со мной.
Это во мне окошко,
выпившее мой взгляд.
Съедена чашкой ложка –
пальцы уже болят.
Это окно, в котором
вечность, как вещь, видна…

Снег. За его забором –
страшная тишина.


***

Сигаретка кусает глаза
дымом, горем
неотвязным. Любая слеза
пахнет морем.
Сколько вёсел растёт из земли –
просто чудо.
Сколько моря в глазах унесли
мы отсюда.
Где начальник затянет, чудак,
горловое.
Где деревья растут без собак
и конвоя…

Просто море мотай на кулак –
молодое, родное, живое.


***

Как в морозы прозрачна земля –
словно зеркало выпито. Кто-то
гладит лыжи, и в поле петля –
продолженье лыжни самолёта.
Верхней вьюгой поют дембеля –
Тридцать третья убитая рота.

Вызревают окольные льды,
и натянуты ветви воды
голодающей прорвой стремнины,
наливаются светом плоды
и звенят, как пустые кувшины.
Всюду нежные дыры слюды,
Посинели в сугробе ходы
над рекою без звука и веса…

Оставляют деревья следы,
если ночью выходят из леса.


***

Душа на морозе в губах шелестела
и выдохом долгим была.
Её шаровое прозрачное тело,
сверкая, сгорало дотла.

Проплакана очередная пропажа,
и звёзды – в осколках стекла.
Но выгладит щёки шершавая сажа –
у инея сажа бела.

Живое из нежности, смерти и дрожи,
из холода, слёз и тепла.
Чем больше ты умер, тем время моложе.
Такие дела.


***

Ветер, конечно, прав:
вывернет смерти ради
дерево, как рукав,
дерево в листопаде.

Что я тебе и кто…
Листьев шумит громада.
Тенью летит пальто
с вешалки листопада.

Карими отмерцав –
светом слезы пропащей,
не попадёшь в рукав
правой рукой дрожащей.


***

Ах, полбуханки, полсолонки –
ночь отвалилась от окна.
Кувшин разбит – и на клеёнке
скелет вина.

Иссякла кровь. На стёклах слёзы,
не выплаканные до дна.
И поднимаются морозы –
как дух убитого вина.

У, эта божья штукатурка –
во рту, где слово и снежок
и ягоды сухая шкурка –
и ягоды живой ожог.


***

А умер – это где?
В какой такой воде
густой водою дышишь
и долго небо слышишь,
и жабрами колышешь,
и трогаешь его
живое вещество.

Ты умер, дурачок, –
так не бери крючок
в твердеющие губы,
как рюмку лесорубы,
они ещё живут:
целуют водку, пьют,
смеются и скандалят…

И валят небо в пруд,
Когда деревья валят.


***

На ветке варежка. Рябине
не тяжело от шерсти красной.
И станет больно в середине
души большой и ненапрасной.
И скрипнет снег – и отзовётся
под лёгким Богом половица
и задрожит, и не прогнётся,
и млечным холодом продлится.
И на рябине рассмеётся
и прыгнет в варежку синица,
как в сон, и дереву приснится –
зимы озябшая ладошка –
и покачается немножко…


***

Глаза в глаза: до неба проглядели
друг друга мы – до снега, добела,
пока земля со скоростью метели
в недвижную метель вплывала и была
вся над собой, себя держа, как воду,
как воздух и огонь, сжигающий дотла
охапку дров, холодную погоду
и в проруби мои колокола.
Ты без воды водой в воде лежала,
и левая ладонь, как лодочка, плыла…
И, отразившись в сердце, небо приближало
тебя ко мне без ветра и крыла.


***

Глухонемые дерева
соприкасаются едва:
ветвятся в воздухе слова,
и мысль, знакомая на вид,
как дерево, стоит.

И в голове – земля небес:
верхушки звёзд, прозрачный лес,
кометы бритвенный порез,
деревьев смычка, стук и стык –
неведомый язык.

Сосна вошла в свою красу
в земле и в небе, на весу,
и отражается в лесу,
как в зеркале. И тишина
сама себе слышна.


***

Чуден волчий крыжовник во тьме,
словно звёзды земные в зиме
отразились, и бог раскатал
злые шарики волчьих зеркал
жёлтой зеленью с голубизной
по сугробам с убитой страной.
Никого. Только бездна одна
до глазного бездонного дна.шаблоны для dle