ЕВГЕНИЯ ИЗВАРОВА / ГЛУБОКО В НЕБЕ РАСТЕТ ДЕРЕВО
* * *
по себе ни глотка
горечи не оставь
если печаль река
соединенье вплавь
двух половин лови
как из окна ключи
жизнь для одной любви
дом для одной свечи
* * *
шариком в прихожей со дня рожденья
где и не заденешь легко-легко
дышит арфа минного загражденья
звук её потерянный ветер ко-
торого оторванными руками
капеллан не тронет и замполит
только у русалок под языками
золото затопленное звенит
грозовая горечь степная залежь
золото багульника с чабрецом
то которым платишь пока не знаешь
а узнав становишься продавцом
* * *
дважды тяжба безмерная
баш на баш фифти-фифти
что последняя-первая
упорхнула по прихоти
и зовёшь её доченька
а наплачешься
уф
упрекала не очень-то
упорхнув
* * *
будущее было зелёным берегом
что же настоящее чёрный ящик
заходи как музыка к неуверенным
закрывай глаза среди говорящих
собеседников нет чтобы ты поверила
голосам не пробиться через ресницы
глубоко в небе растёт дерево
высоко в сердце летят птицы
* * *
Одинокое везенье,
автостопом слух и зренье
отсекающая весть! –
меня изменит заземленье,
а ты останешься как есть:
камнеломка,
балаболка,
звуковая полынья,
невосполнимого осколка
весовместимые края…
* * *
Слабому – дикое время на вырост,
мост-перекрёсток на сретенье рек:
в будущем прошлом доска подломилась –
в прошлое будущее человек
падает, не понимая по пьяни,
кто он теперь, колесо или ось –
прядями,
петлями,
ввысь – тополями
дикое время вокруг разрослось
* * *
Из леса выходит олень, меж его рогами
- как бы тебя ни любили, чем бы тебя не пугали -
всё равно: дерево, поцелованное луной,
ослеплённое снегопадом, с велосипедом, ржавой струной
привязанным кем-то к стволу. На вине вишнёвом
приготовлена рыба и замешано тесто.
Олень раздувает ноздри, коротким рёвом
призывает соперника: здесь неплохое место -
сойтись, как тучи на башне,
рассыпать красные вишни...
* * *
...столичная по-чёрному звезда наискосок
кому-то неучёному в соломенный висок
она летит как палица когда совсем темно
железо распадается на ветер и вино
и крошится катушечный беспеременный ток
и самолёт игрушечный на северо-восток
уносит звёзды алые и бальсовый каркас
варшавские каналы уводящие в отказ
как ленточка на фартучке как пуля в хрустале
к горящей фотокарточке на маршальском столе...
* * *
Белой тенью – Море Ясности надо всеми,
но моих лун чётки – в твоей руке:
пей вино,
заноси дрова в сени –
на недлинном глиняном ободке
жизни, на древесном её распиле
чтоб слеза не выступила твоя –
белой тенью город перекрестили
самые высокие тополя…
* * *
...ласточка ли снуёт береговая
от человека к человеку, передавая
письмо,
цвет волос и глаз,
ностальгию,
чуму,
ключи
от рассыпанного на кирпичи
дома. ...Высоты не осознаёт,
залетает в сопло, и самолёт
падает с развороченным чревом:
подлокотники вам - облака, зачем вам
знать -
кто это там, в смертях неопытен,
у прилавка почтового худым локтем
скользит по облупленной эмали:
- ...мне ничего не передавали?
***
Зеркало видит в ресницах сжатых -
как неживые с той стороны
преображаются в провожатых.
-...чтобы височки - ровней струны! -
тот ещё франт, когда при деньжатах,
дед мой заглядывает с войны
в зеркало...
Встретимся ли взглядами
с мимоидущими вместевзятыми?
Губы обмётанные дрожат их -
всё ещё солоны...
* * *
Как в океан весло –
прикосновение проросло,
зелёные пустило побеги
в недозволенные обереги твои –
таинственность и невинность…
- И лодка остановилась.
* * *
Сумерки разговаривают с людьми –
ладони вытягиваются, как ладьи,
пытаясь удержать зябкое
подобье света. Трамвай звякает
вдалеке,
налегке певуч,
сам себе – пустотелый ключ и почтовый ящик…
Кто молился в сумерках о болящих,
странствующих и без вести родных –
не сошёл бы вниз со - сводчатых, разводных…
Но согласных судьба ведёт,
а строптивых – тащит.
* * *
...Вылепил и повелел: - Говори
обо всём, освещённом изнутри,
хрупком,
временном,
обречённом... -
И спать будешь на стекле толчёном
своих видений, и одет будешь дрожью всех
кинохроник и радиопомех
до тех пор, пока щедрый посул кукушки
не сорвётся на голос Мой:
- Адам,
сынок,
собирай игрушки.
Поздно.
Пора домой.
* * *
Высокую ноту, низкую ноту –
одну за другой умалчивая, втягиваясь в эту игру,
слушаешь метроном –
за углом кто-то
чиркает спичками на ветру:
там, где одной удалось разгореться, -
прозрачный шар зарева, внутри –
рукопись, сложенная в форме сердца.
Гори,
оригами,
гори.
по себе ни глотка
горечи не оставь
если печаль река
соединенье вплавь
двух половин лови
как из окна ключи
жизнь для одной любви
дом для одной свечи
* * *
шариком в прихожей со дня рожденья
где и не заденешь легко-легко
дышит арфа минного загражденья
звук её потерянный ветер ко-
торого оторванными руками
капеллан не тронет и замполит
только у русалок под языками
золото затопленное звенит
грозовая горечь степная залежь
золото багульника с чабрецом
то которым платишь пока не знаешь
а узнав становишься продавцом
* * *
дважды тяжба безмерная
баш на баш фифти-фифти
что последняя-первая
упорхнула по прихоти
и зовёшь её доченька
а наплачешься
уф
упрекала не очень-то
упорхнув
* * *
будущее было зелёным берегом
что же настоящее чёрный ящик
заходи как музыка к неуверенным
закрывай глаза среди говорящих
собеседников нет чтобы ты поверила
голосам не пробиться через ресницы
глубоко в небе растёт дерево
высоко в сердце летят птицы
* * *
Одинокое везенье,
автостопом слух и зренье
отсекающая весть! –
меня изменит заземленье,
а ты останешься как есть:
камнеломка,
балаболка,
звуковая полынья,
невосполнимого осколка
весовместимые края…
* * *
Слабому – дикое время на вырост,
мост-перекрёсток на сретенье рек:
в будущем прошлом доска подломилась –
в прошлое будущее человек
падает, не понимая по пьяни,
кто он теперь, колесо или ось –
прядями,
петлями,
ввысь – тополями
дикое время вокруг разрослось
* * *
Из леса выходит олень, меж его рогами
- как бы тебя ни любили, чем бы тебя не пугали -
всё равно: дерево, поцелованное луной,
ослеплённое снегопадом, с велосипедом, ржавой струной
привязанным кем-то к стволу. На вине вишнёвом
приготовлена рыба и замешано тесто.
Олень раздувает ноздри, коротким рёвом
призывает соперника: здесь неплохое место -
сойтись, как тучи на башне,
рассыпать красные вишни...
* * *
...столичная по-чёрному звезда наискосок
кому-то неучёному в соломенный висок
она летит как палица когда совсем темно
железо распадается на ветер и вино
и крошится катушечный беспеременный ток
и самолёт игрушечный на северо-восток
уносит звёзды алые и бальсовый каркас
варшавские каналы уводящие в отказ
как ленточка на фартучке как пуля в хрустале
к горящей фотокарточке на маршальском столе...
* * *
Белой тенью – Море Ясности надо всеми,
но моих лун чётки – в твоей руке:
пей вино,
заноси дрова в сени –
на недлинном глиняном ободке
жизни, на древесном её распиле
чтоб слеза не выступила твоя –
белой тенью город перекрестили
самые высокие тополя…
* * *
...ласточка ли снуёт береговая
от человека к человеку, передавая
письмо,
цвет волос и глаз,
ностальгию,
чуму,
ключи
от рассыпанного на кирпичи
дома. ...Высоты не осознаёт,
залетает в сопло, и самолёт
падает с развороченным чревом:
подлокотники вам - облака, зачем вам
знать -
кто это там, в смертях неопытен,
у прилавка почтового худым локтем
скользит по облупленной эмали:
- ...мне ничего не передавали?
***
Зеркало видит в ресницах сжатых -
как неживые с той стороны
преображаются в провожатых.
-...чтобы височки - ровней струны! -
тот ещё франт, когда при деньжатах,
дед мой заглядывает с войны
в зеркало...
Встретимся ли взглядами
с мимоидущими вместевзятыми?
Губы обмётанные дрожат их -
всё ещё солоны...
* * *
Как в океан весло –
прикосновение проросло,
зелёные пустило побеги
в недозволенные обереги твои –
таинственность и невинность…
- И лодка остановилась.
* * *
Сумерки разговаривают с людьми –
ладони вытягиваются, как ладьи,
пытаясь удержать зябкое
подобье света. Трамвай звякает
вдалеке,
налегке певуч,
сам себе – пустотелый ключ и почтовый ящик…
Кто молился в сумерках о болящих,
странствующих и без вести родных –
не сошёл бы вниз со - сводчатых, разводных…
Но согласных судьба ведёт,
а строптивых – тащит.
* * *
...Вылепил и повелел: - Говори
обо всём, освещённом изнутри,
хрупком,
временном,
обречённом... -
И спать будешь на стекле толчёном
своих видений, и одет будешь дрожью всех
кинохроник и радиопомех
до тех пор, пока щедрый посул кукушки
не сорвётся на голос Мой:
- Адам,
сынок,
собирай игрушки.
Поздно.
Пора домой.
* * *
Высокую ноту, низкую ноту –
одну за другой умалчивая, втягиваясь в эту игру,
слушаешь метроном –
за углом кто-то
чиркает спичками на ветру:
там, где одной удалось разгореться, -
прозрачный шар зарева, внутри –
рукопись, сложенная в форме сердца.
Гори,
оригами,
гори.