ТЕД ХЬЮЗ / ИЗ СБОРНИКОВ РАЗНЫХ ЛЕТ (ПЕРЕВОД ИВАНА СОКОЛОВА)
Вудво
Что я? Разнюхиваю тут, раздвигая заросли
И дойдя до кромки воды в погоне за бледным пятном в воздухе
Я вхожу в реку. Кто я такой чтобы разбивать
Зеркальное строение воды смотря вверх я вижу речное русло
Прямо над собой вверх ногами очень четко
Что я тут забыл зависнув над землей? С чего мне
так интересна эта лягушка когда я исследую ее самые сокровенные
внутренности и присоединяю их к своим? Знают ли меня
эти кусты называют ли друг другу видели ли
раньше, принадлежу ли я их миру? Кажется
я чужой земле я без корней просто
свалился случайно неизвестно откуда ни одна нить
не связывает меня ни с чем я могу идти куда угодно
кажется мне дарована свобода
этих мест что я тогда такое? И я сдираю
кусочки коры с этого прогнившего пня ничего
особенного бессмысленно так зачем же я это делаю
я и сдирание коры совпали очень странно
Но как же меня называть первый ли я
есть ли у меня хозяин какой я формы какой
я формы огромный ли я если я иду
до конца по этой тропинке мимо этих деревьев и мимо этих деревьев
пока не устану оно касается одной моей стены
на мгновение если я сижу на месте как всё
сразу больше не смотрит на меня думаю я истинное средоточие
но и это всё что это корни
корни корни корни а вот и вода
опять очень странная но я буду смотреть дальше
Эмили Бронте
Её любовник был ветер на Вороньем холме.
О яростном натиске, о волнах в лицо — она никому никогда.
Но его поцелуй был смертельным.
Через тёмный её Эдем
Струилась любовь,
Жаля в грудь.
Косматый и влажный король того королевства
Проходил сквозь стены
И падал на её безлюбовное ложе.
Выпь ласкала её лоно.
Камень набухал под сердцем.
Смерть её — детский плач на болоте.
Оберег
В волчьем клыке — вересковый курган.
В вереске на кургане — волчья шерсть.
В волчьей шерсти — косматая чаща.
В косматой чаще — волчьи следы.
В волчьих следах — каменистое небо.
В небе из камня — волчья пасть.
В волчьей пасти — слёзы оленя.
В слезах оленя — промёрзшая топь.
В промёрзшей топи — волчья кровь.
В волчьей крови — снежная буря.
В снежной буре — волчье око.
В волчьем оке — Полярная звезда.
В Полярной звезде — волчий клык.
Из сборника Birthday Letters
Красный
Красный, красный был твоим цветом.
Если не красный — белый. Но ты
Заворачивалась именно в красный.
Кроваво-красный. Кровь?
Или красная охра — от холода трупов лекарство?
Гематит — уберечь от распада
Драгоценные реликвии, фамильные кости.
Когда ты наконец добилась своего,
Красным зажглась спальня. Камера-одиночка.
Запертый ларчик с камнями. Кровавый ковёр,
Запятнанный тёмными сгустками.
И шторы — кроваво-рубиновый бархат,
Водопады крови, стекающей с потолка.
То же подушки. То же
Грубый кармин на окне.
Лихорадочный пульс — в клетке. Алтарь ацтеков; храм.
И только книги приютила белизна.
Снаружи у окна —
Хрупкие маки (уж завтра в морщинах,
Как рубец на коже),
Шалфеи (отец назвал тебя в их честь) —
Фонтаном из глубокой раны —
И розы, последние капли сердца:
Обречённо, убийственно, артериально.
Бинтом кровавым бархатная юбка,
Струёй бургундского.
Густой, глубокий пурпур губ.
Ты упивалась красным.
Для меня он был присохшей марлей
На затвердевшей ране. Дотронешься —
В ней бьётся жилка: лёгкий пульс под коркой.
Что бы ты ни рисовала, цвет был белым.
Затем ты рассыпала розы, превозмогала
Белый, замирала над ним, стекала розами,
Слезами-розами, и розами, и ещё розами,
А потом, среди роз, — птенцом-синешейкой.
Синий больше шёл тебе. Синий был крылья.
Синий синичий шёлк из Сан-Франциско
Облегал твоё беременное тело:
Горнило ласки.
Синий был добрый дух — не вурдалак,
Но окрылял; хранил, спасал.
В красных пещерах
Ты скрылась от белых скелетов-врачей.
Но кольцо, что ты не нашла,
Было синего, синего цвета.
Из сборника Crow
Ворон летит на охоту
Ворон
Решил испытать слова.
Он выдумал целую стаю слов для охоты —
Натасканных, гулких, глазастых,
Зубастых.
Самой отборной породы.
Он показал им на зайца, и слова ринулись вниз;
Гулко.
Ворон так и остался собой, но что теперь заяц?
Он обратился в бетонный бункер.
Слова негодующе взяли бункер в кольцо; гулко.
Ворон сделал их бомбами — бункер был взорван.
Осколки его взлетели стайкой скворцов.
Ворон сделал слова ружьями — они сбили скворцов.
Одна за другой птицы пролились на землю дождём.
Ворон сделал слова бассейном, собрав там всю воду.
Вода обернулась землетрясением, проглотившим бассейн.
Землетрясение перекинулось в зайца и метнулось к холмам.
Съев вороновы слова.
Ворон уставился на скачущего зайца
В немом восхищении.
Ворон — Кромешная тьма
Когда Бог в отвращении
Отвернулся от человека к раю,
А человек в отвращении
Отвернулся от Бога к Еве,
Казалось, всему конец.
Но Ворон… Ворон —
Ворон прибил их друг к другу
Гвоздями, скрепляя землю и небо —
И человек кричал, но голосом Господа,
А Бог истекал кровью: человеческой кровью.
Скрепы прогнили и засмердели:
Хрусть — земля чуть не отлетела от неба.
Отчаянный ужас.
Их страсти крепчали.
Ни человек не мог быть человеком,
Ни Бог — Богом.
Страсти
Возрастали.
Ворон,
Криво взглянув,
Заверещал: «Это сотворил я!»,
Рея над миром что чёрное знамя.
Падение Ворона
Когда Ворон был белым, он однажды решил: солнце слишком бело.
Решил: его свет слишком белый.
Решил напасть и одолеть солнце в бою.
Он ощутил прилив сил и загорелся от ярости.
Он распушил и расправил её.
Он нацелился клювом в солнце — в самую душу.
Он расхохотался в душе
И атаковал.
От его клича состарились вмиг деревья,
Сплющились тени.
Но солнце сверкало.
И сверкало, даже когда Ворон вернулся обуглившимся трупом.
Он открыл рот, но слова стали угли.
«Там наверху, — выдавил он, —
Где чёрный свет и белая тьма, я победил».
Последний блокпост ворона
Горело
горело
горело
пока, наконец, не осталось
То, что солнцу было не сжечь, — как оно поступило
Со всем вокруг — последняя преграда
О которую оно бушевало и опалялось
И бушует и опаляется
Ясный среди слепящих жаром углей из печи
Танцующих синих языков, и красных, и жёлтых
И зелёного всепожирающего пожара
Ясный и чёрный —
Зрачок ворона, на самом верху спалённой цитадели.
Первый урок Ворона
Бог пытался научить Ворона говорить.
«Любовь, — говорил он. — Скажи, лю–бовь».
Ворон распахнул клюв, и белая акула рухнула в море
И пошла ко дну, всё вращаясь, измеряя свою глубину.
«Нет, нет, — говорил Бог. — Скажи, лю–бовь. Ну же, давай. ЛЮ–БОВЬ»
Ворон распахнул клюв, и вырвались вон и камнем упали
Муха цеце, комар и жук-мертвоед —
Жировать в своих жертвах.
«Последняя попытка, — вымолвил Бог. Ну же, лю–бовь».
Ворон дёрнулся, распахнул клюв и отрыгнул
Огромную мужскую голову без тела.
Бурча и огрызаясь, с глазами навыкате,
Она плюхнулась на землю —
И прежде чем Бог успел что-либо сделать,
Ворон отрыгнул и влагалище, мёртвой хваткой зажавшее шею мужчины.
Двое так и боролись в траве.
Бог силился их разнять, ругался, рыдал —
Ворон сконфуженно смылся.
Что я? Разнюхиваю тут, раздвигая заросли
И дойдя до кромки воды в погоне за бледным пятном в воздухе
Я вхожу в реку. Кто я такой чтобы разбивать
Зеркальное строение воды смотря вверх я вижу речное русло
Прямо над собой вверх ногами очень четко
Что я тут забыл зависнув над землей? С чего мне
так интересна эта лягушка когда я исследую ее самые сокровенные
внутренности и присоединяю их к своим? Знают ли меня
эти кусты называют ли друг другу видели ли
раньше, принадлежу ли я их миру? Кажется
я чужой земле я без корней просто
свалился случайно неизвестно откуда ни одна нить
не связывает меня ни с чем я могу идти куда угодно
кажется мне дарована свобода
этих мест что я тогда такое? И я сдираю
кусочки коры с этого прогнившего пня ничего
особенного бессмысленно так зачем же я это делаю
я и сдирание коры совпали очень странно
Но как же меня называть первый ли я
есть ли у меня хозяин какой я формы какой
я формы огромный ли я если я иду
до конца по этой тропинке мимо этих деревьев и мимо этих деревьев
пока не устану оно касается одной моей стены
на мгновение если я сижу на месте как всё
сразу больше не смотрит на меня думаю я истинное средоточие
но и это всё что это корни
корни корни корни а вот и вода
опять очень странная но я буду смотреть дальше
Эмили Бронте
Её любовник был ветер на Вороньем холме.
О яростном натиске, о волнах в лицо — она никому никогда.
Но его поцелуй был смертельным.
Через тёмный её Эдем
Струилась любовь,
Жаля в грудь.
Косматый и влажный король того королевства
Проходил сквозь стены
И падал на её безлюбовное ложе.
Выпь ласкала её лоно.
Камень набухал под сердцем.
Смерть её — детский плач на болоте.
Оберег
В волчьем клыке — вересковый курган.
В вереске на кургане — волчья шерсть.
В волчьей шерсти — косматая чаща.
В косматой чаще — волчьи следы.
В волчьих следах — каменистое небо.
В небе из камня — волчья пасть.
В волчьей пасти — слёзы оленя.
В слезах оленя — промёрзшая топь.
В промёрзшей топи — волчья кровь.
В волчьей крови — снежная буря.
В снежной буре — волчье око.
В волчьем оке — Полярная звезда.
В Полярной звезде — волчий клык.
Из сборника Birthday Letters
Красный
Красный, красный был твоим цветом.
Если не красный — белый. Но ты
Заворачивалась именно в красный.
Кроваво-красный. Кровь?
Или красная охра — от холода трупов лекарство?
Гематит — уберечь от распада
Драгоценные реликвии, фамильные кости.
Когда ты наконец добилась своего,
Красным зажглась спальня. Камера-одиночка.
Запертый ларчик с камнями. Кровавый ковёр,
Запятнанный тёмными сгустками.
И шторы — кроваво-рубиновый бархат,
Водопады крови, стекающей с потолка.
То же подушки. То же
Грубый кармин на окне.
Лихорадочный пульс — в клетке. Алтарь ацтеков; храм.
И только книги приютила белизна.
Снаружи у окна —
Хрупкие маки (уж завтра в морщинах,
Как рубец на коже),
Шалфеи (отец назвал тебя в их честь) —
Фонтаном из глубокой раны —
И розы, последние капли сердца:
Обречённо, убийственно, артериально.
Бинтом кровавым бархатная юбка,
Струёй бургундского.
Густой, глубокий пурпур губ.
Ты упивалась красным.
Для меня он был присохшей марлей
На затвердевшей ране. Дотронешься —
В ней бьётся жилка: лёгкий пульс под коркой.
Что бы ты ни рисовала, цвет был белым.
Затем ты рассыпала розы, превозмогала
Белый, замирала над ним, стекала розами,
Слезами-розами, и розами, и ещё розами,
А потом, среди роз, — птенцом-синешейкой.
Синий больше шёл тебе. Синий был крылья.
Синий синичий шёлк из Сан-Франциско
Облегал твоё беременное тело:
Горнило ласки.
Синий был добрый дух — не вурдалак,
Но окрылял; хранил, спасал.
В красных пещерах
Ты скрылась от белых скелетов-врачей.
Но кольцо, что ты не нашла,
Было синего, синего цвета.
Из сборника Crow
Ворон летит на охоту
Ворон
Решил испытать слова.
Он выдумал целую стаю слов для охоты —
Натасканных, гулких, глазастых,
Зубастых.
Самой отборной породы.
Он показал им на зайца, и слова ринулись вниз;
Гулко.
Ворон так и остался собой, но что теперь заяц?
Он обратился в бетонный бункер.
Слова негодующе взяли бункер в кольцо; гулко.
Ворон сделал их бомбами — бункер был взорван.
Осколки его взлетели стайкой скворцов.
Ворон сделал слова ружьями — они сбили скворцов.
Одна за другой птицы пролились на землю дождём.
Ворон сделал слова бассейном, собрав там всю воду.
Вода обернулась землетрясением, проглотившим бассейн.
Землетрясение перекинулось в зайца и метнулось к холмам.
Съев вороновы слова.
Ворон уставился на скачущего зайца
В немом восхищении.
Ворон — Кромешная тьма
Когда Бог в отвращении
Отвернулся от человека к раю,
А человек в отвращении
Отвернулся от Бога к Еве,
Казалось, всему конец.
Но Ворон… Ворон —
Ворон прибил их друг к другу
Гвоздями, скрепляя землю и небо —
И человек кричал, но голосом Господа,
А Бог истекал кровью: человеческой кровью.
Скрепы прогнили и засмердели:
Хрусть — земля чуть не отлетела от неба.
Отчаянный ужас.
Их страсти крепчали.
Ни человек не мог быть человеком,
Ни Бог — Богом.
Страсти
Возрастали.
Ворон,
Криво взглянув,
Заверещал: «Это сотворил я!»,
Рея над миром что чёрное знамя.
Падение Ворона
Когда Ворон был белым, он однажды решил: солнце слишком бело.
Решил: его свет слишком белый.
Решил напасть и одолеть солнце в бою.
Он ощутил прилив сил и загорелся от ярости.
Он распушил и расправил её.
Он нацелился клювом в солнце — в самую душу.
Он расхохотался в душе
И атаковал.
От его клича состарились вмиг деревья,
Сплющились тени.
Но солнце сверкало.
И сверкало, даже когда Ворон вернулся обуглившимся трупом.
Он открыл рот, но слова стали угли.
«Там наверху, — выдавил он, —
Где чёрный свет и белая тьма, я победил».
Последний блокпост ворона
Горело
горело
горело
пока, наконец, не осталось
То, что солнцу было не сжечь, — как оно поступило
Со всем вокруг — последняя преграда
О которую оно бушевало и опалялось
И бушует и опаляется
Ясный среди слепящих жаром углей из печи
Танцующих синих языков, и красных, и жёлтых
И зелёного всепожирающего пожара
Ясный и чёрный —
Зрачок ворона, на самом верху спалённой цитадели.
Первый урок Ворона
Бог пытался научить Ворона говорить.
«Любовь, — говорил он. — Скажи, лю–бовь».
Ворон распахнул клюв, и белая акула рухнула в море
И пошла ко дну, всё вращаясь, измеряя свою глубину.
«Нет, нет, — говорил Бог. — Скажи, лю–бовь. Ну же, давай. ЛЮ–БОВЬ»
Ворон распахнул клюв, и вырвались вон и камнем упали
Муха цеце, комар и жук-мертвоед —
Жировать в своих жертвах.
«Последняя попытка, — вымолвил Бог. Ну же, лю–бовь».
Ворон дёрнулся, распахнул клюв и отрыгнул
Огромную мужскую голову без тела.
Бурча и огрызаясь, с глазами навыкате,
Она плюхнулась на землю —
И прежде чем Бог успел что-либо сделать,
Ворон отрыгнул и влагалище, мёртвой хваткой зажавшее шею мужчины.
Двое так и боролись в траве.
Бог силился их разнять, ругался, рыдал —
Ворон сконфуженно смылся.