Она приехала в собачий холод. Кончик носа был как чужой. Все вылезли из машины и разошлись. Машина уехала. А она стояла и думала, что теперь он совсем близко. Ее отвели в штаб. Она не знала, что это штаб и что военный за столом — начальник особого отдела. Военный разговаривал негромко и иногда морщился. Она рассказала, что приехала к Кузнецову, что он ее жених и что он… Военный уставился серыми глазами. Перестал мигать. Она почувствовала, что согрелась. И нос согрелся. И даже стало жарко. Расстегнула зимнее сиреневое пальто и замолчала.
— Ну? Так он тебя просил приехать?
— Я сама.
— Написал, как сюда добраться?
— Я сама.
— Ну, тогда сиди тут сама. — Военный встал и пошел к двери. Она с сумкой за ним. Тяжелая сумка, полная продуктов. — Сиди, — громче сказал военный. Сипло, словно чайник на печке запел. Она осталась, и ничего не видела вокруг себя, кроме света в окне. Свет расплывался в мокрых глазах, как белая клякса на серой бумаге.
Кузнецов длинный и худой. Шинель висела на его плечах, а он под шинелью мог повернуться в разные стороны, сколько ни затягивал ремень. Капитан только одну секунду смотрел на него. Потом говорил, глядя в окно. Глаз на белой щеке был похож на дырку в газете.
— Ты писал кому-нибудь, как сюда добираться?
— Нет.
— Что?
— Нет, товарищ капитан.
— Не писал никому?
— Никому.
— Тебе дисбат светит.
— За что, товарищ капитан?
— За то, — он поморщился. — Знаешь, кто сейчас тут, за стенкой?
— Нет. — Капитан посмотрел на солдата во второй раз. Вытащил из сейфа пачку писем и бросил на стол. — Видишь, сколько фигни вашей у меня. Так не писал?
Лицо Кузнецова пошло пятнами и кулаки сжались так, что через кожу светились желтые суставы. Но без ответа. Молча. Взгляд в стенку.
— Значит, не писал, — вслух решил капитан. — И даже не похвастался никому?
— Чем? Я и в совхозе на «газоне» работал.
— Так то в совхозе, а тут ракетные войска. Хорошо. Если не писал, тогда никого за стенкой нет и мне не о чем больше с тобой говорить.
— А кто там, товарищ капитан?
— Какая тебе разница. Можешь идти… Я же сказал — никого.
Кузнецов стоял. Капитан спрятал письма, закрыл сейф, вышел из комнаты. В коридоре он положил в рот таблетку, зашел к дежурному по части и запил ее из чайника.
— Опять? — спросил дежурный майор.
— Да.
— Я тоже, как перепью, — такая изжога…
Кузнецов выглянул в дверь. Он впервые был в штабе. В коридоре желтые лампочки и часовой у стеклянного шкафа со знаменем. Молодой. Затянутый ремнем. Если бы не уши, шапка сползла бы на нос.
— Эй, земляк, тут девчонка должна быть. Не видел девчонку?
Земляк или не земляк только пошевелился. Качнулся ствол автомата. Дверей в коридоре было несколько. Кузнецов взялся за ручку той, что была рядом, — капитан сказал «за стенкой». Если она расскажет про его письма — посадят. Дисбат светит. Почему светит? Может быть, ждет, грозит? Он сказал «светит». Какая разница.
— Земляк, здесь?
Часовой отрицательно покачал головой. Звезда вместе с шапкой переехала к левому глазу.
— А где? Тупой ты, земеля.
Кто-то открывал входную дверь. Морозный пар вокруг сапог, спина в шинели. Кузнецов успел вернуться. Посадят. Дура-ак. А если не скажет? Шпионка? Шпионка. Куда ее тогда? Он снова выглянул в коридор. Посмотрел на количество дверей вдоль всего коридора. На каждой двери фанерный ромбик с номером. Смотрел, смотрел. Часовой переступил с ноги на ногу. Под потолком грязно-синий полумрак, в котором светились желтые лампочки. Казалось, в коридоре ночь, потому что горят лампочки и потому что часовой. Часовым всегда хочется спать. И днем и ночью. Поэтому для часовых все время ночь. Кузнецову тоже показалась ночь. Только ночью бывают такие кошмары. Он закрыл дверь. В комнате ночи не было. Но был зеленый сейф и капитанская шинель на вешалке.
— Изжога, — повторил капитан. — Сколько раз говорил, что вольнонаемных надо вести по списку. Что теперь с нею делать?
— Да брось ты. Последняя собака знает, что здесь ракеты, — сказал дежурный. Лучше скажи, как погуляли?
— Я раньше ушел.
— Из-за желудка?
— Да.
Небо в окне потемнело. Пошел снег. Вокруг и без того было много снега. Все, что не в снегу, казалось черным, даже ели. В детстве она думала, что ели и пальмы бывают только в сказках. И горы тоже, и львы, слоны и обезьяны. И Доктор Айболит. И солдатики бывают только оловянные. Она уже видела горы вокруг Сочи, львов в ростовском зоопарке, и Доктор Айболит жил в их селе. Он кастрировал поросят, пил самогонку и все лето на реке ловил рыбу, всегда в старом брезентовом плаще, выгоревшем до белой нитки. Ее Лешка солдат, и он уж точно не оловянный. В сказках остались одни волшебники да Змей Горыныч. Баба-яга и та была в реальности, горбатая, в бородавках. Хата ее в конце улицы присела в песок, как ощипанная курица. За окном прошли несколько военных. Все одинаковые. Может быть, среди них был Лешка, а она даже не узнала его. Какой кошмар. Что же они так похожи все? И почему она тут сидит? Время идет, а она еще не видела его.
— Вернется дежурная машина — отвезем ее назад, на станцию, — сказал майор. — Ты узнал, к кому она прискакала?
— Из автороты.
— Осенний?
— Ну, да.
— Хоть не беременная?
— Я что тебе — гинеколог? Попроси дневального, чтобы принес поесть. Только из офицерской столовой.
Кузнецову так хотелось пройти сквозь стены или хотя бы увидеть сквозь них. Что там? Она или не она? Подумают, шпионка. И что они с нею сделают? В тюрьму, что ли? Снова к двери. Почти столкнулись с капитаном.
— Ты еще тут? Я же тебя отпустил.
— Товарищ капитан.
— Что?
— Скажите, ко мне приехали?
— С чего ты взял?
— А почему тогда дисбат?
— Чтоб не врал.
— Она не знала, что сюда нельзя.
— И ты не знал? Детский сад.
Капитану лет тридцать пять. Бледное лицо. Маленький морщинистый рот. В глазах тоска, какая бывает от скуки или болезни.
— Где она, товарищ капитан?
— Ты чем сегодня должен был заниматься?
— Арматуру возить.
— Принесешь мне сейчас свою путевку. Поедешь на станцию.
— Зачем?
— Разговоры! Не в совхозе. — Капитан выковырял из красной пачки сигарету. Закурил. Дым вокруг носа потянулся к потолку. Он прищурил небольшие серые глаза и стал похож на хитрого гнома.
— Товарищ капитан.
— Иди, я сказал. — Капитан встал из-за стола, подошел к Кузнецову, скомкал в кулаке воротник его шинели у затылка. Застегнутый крючок врезался в горло. — Пошел, — он толкнул его к двери.
Она сидела боком у письменного стола. Рисовый суп с фрикадельками в миске быстро остыл.
— Так значит, к Кузнецову? Ты знаешь, что его за это посадят?
— За что?
— За разглашение военной тайны.
Она опустила голову. Еще немного — и нос коснется миски.
— Ешь.
— У меня своей еды полная сумка.
— Сумку мы конфискуем.
— Что?
— Заберем всё, что в сумке, говорю. Так положено. А тебя сейчас отвезем на станцию, и ты забудешь на всю жизнь, что была здесь. И никто не будет знать об этом. Понятно?
— Вот бы у нас на Новый год нападало столько снега!
— Понятно?
— Он не виноват. Я сама. Новый год скоро.
— Снегурочка, твою дивизию! Детский сад. Собирайся.
— Я только издали посмотрю.
— Не устраивай мне тут цирк. Дома, там, перед папой. — Капитан покраснел. И сразу стал красивым и немного моложе. Портупея плотно прилегала к спине. Он закурил, снял на ощупь с губы прилипший табак и тихо повторил: — Не устраивай.
Она шла среди снежных холмов к черной машине. Машина, конечно, была зеленой. Полупустая сумка цеплялась за ногу. Открыла дверцу, долго пихала сумку в кабину. Сумка все время за что-нибудь цеплялась. Военный за рулем сидел как истукан, уткнувшись подбородком в руль. Она забралась в пропахшую бензином кабину, несколько раз хлопала дверью, каждый раз придвигаясь к водителю. Работал мотор, мелко вздрагивало зеркало над стеклом и прицепленная фотокарточка над ним. Знакомая девичья фотокарточка. Она быстро посмотрела на военного. Тонкая шея, щека в морозном румянце и длинные ресницы, как у девчонки. Лешка.
Капитан стукнул ладонью по крылу, оглянулся на ветровое стекло и пошел вдоль сугробов к черным елям. Конечно, они были зеленые. Исчез на их фоне. Как волшебник.шаблоны для dle