МИХАИЛ ЭПШТЕЙН / ПРИРОДА У ЗАБОЛОЦКОГО
Среди современных Н.Заболоцкому поэтов только Б.Пастернак был столь же творчески сроднен с природой. В контрасте с ним строится натурфилософия Заболоцкого — лирика природы, сострадательная к ее мукам и хаосу, провидящая ее трудное и трудовое преображение, восхождение к разуму. Если Пастернаку ближе в природе шалость и беспорядок, то Заболоцкому — мучительные усилия разума, степенность и любомудрие, которыми он наделяет животных и растения: «коров задумчивое вече»; «Здесь конь с редиской и укропом // Беседы длинные ведет»; береза учит волка «как расти из самого себя».
Поэмы «Торжество земледелия», «Безумный волк», «Деревья» (первая половина 1930-х годов) представляют собой редкий жанр экологической утопии, в основе которой — «всех живых преображенье в одном сознанье мировом», «путь природы к благословленному уму». Под водительством людей или самоотверженностью самих животных («безумный волк» — первопроходчик разума) в природе совершается революция, ее низы — бессловесные, робкие твари — приобщаются к таинствам наук и искусств.
Новый тип образа, введенный в русскую поэзию природы Заболоцким (хотя и предваренный В.Хлебниковым), — это глубокий по своим мифологическим корням образ-метаморфоза, в основе которого лежит вера поэта в бессмертие всего сущего, способность существ перевоплощаться друг в друга. «Мысль некогда была простым цветком; // Поэма шествовала медленным быком». Создания природы превращаются в создания духа, и наоборот, человек, умирая, сохраняет свой ум и душу в новых порождениях природы: «Я не умру, мой друг, // Дыханием цветов // Себя я в этом мире обнаружу»; «А то, что было мною, то, быть может, // Опять растет и мир растений множит» («Завещание»; «Метаморфозы»; ср. также: «В жилищах наших», «Вчера, о смерти размышляя...»; «Когда вдали угаснет свет дневной...», «Кузнечик»).
Поэзия Заболоцкого, не являясь в строгом смысле научной (как М.Ломоносова), вдохновлялась поэтическими гипотезами науки, в частности идеями К.Циолковского об универсальности разума в мироздании, о том, что чувство и мысль присущи всем структурным элементам материи, включая атомы (см. письма Н.Заболоцкого К.Циолковскому). Близки поэту и опыты И. В. Мичурина, преобразившего «древний круг растений» в новую, рукотворную природу садов («Венчание плодами»), и мысли философа Н.Федорова о возможности оживотворять мертвую материю, возвращая ей облик погибших индивидов, чей прах рассеян по Вселенной.
Характерно для поэта употребление слов «тело», «лицо», «мысль», «ученье», «чтение» применительно к явлениям природы: в самом поэтическом образе запечатлен пробуждающийся разум и яснеющий облик животных и растений. «Тело коровы», «лицо коня», «туманное тело» магнолии, «чистое тело» речки, «лиственные лица», «звери с лицами блаженных чудаков». Если Пастернак использует в своих пейзажах метафоры «одурения», природа как бы сходит с ума, то Заболоцкий, напротив, — метафоры «поумнения»: «читайте, деревья, стихи Гезиода», озерная чаша воды «сияла и мыслила», «в теле картошки зачаток мозгов появился», береза «учит управлению веток», комар «по азбуке читает комариной», «и запела печальная тварь славословье уму» («Школа жуков», 1931; «Предостережение», 1932; «Все что было в душе», 1936).
Среди отдельных поэтических пристрастий Заболоцкого следует указать на обилие насекомых, особенно жуков, кузнечиков, воплощающих печальное достоинство малых тварей; через многие стихи проходят кони, коровы, знаменующие недавнюю порабощенность человеком и право на будущую свободную и творческую жизнь, птицы с их совершенным летательным устройством (поэма «Птицы»). Среди локальных пейзажей, освоенных поэзией Заболоцкого, — прежде всего Урал, Казахстан, Сибирь, где провел поэт в ссылке около 10 лет, с 1938 по 1946 годы («Урал», «В тайге», «Творцы дорог», «Город в степи»), а также Грузия, Крым («Ночь в Пасанаури», «Гомборский лес», «Гурзуф ночью», «Весна в Мисхоре»), Подмосковье («Подмосковные рощи», «Вечер на Оке»).
Заболоцкий — классик философской и пейзажной лирики ХХ века. Наследуя традиции Ф.Тютчева с его вещим чувством природного хаоса, Заболоцкий вместе с тем утверждает всем строем своей поэтической мысли, что «природы вековечная давильня» на самом деле не вековечна, что в глубине природы живет тоска по высшим состояниям духа, предчувствие разумного союза с человеком («Я не ищу гармонии в природе», 1947; «Лодейников», 1932-1947).
Из книги Михаила Эпштейна
«Стихи и стихии. Природа в русской поэзии XVIII-XX веков»
(серия «Радуга мысли»). Самара, Бахрах-М, 2007, С. 293-295.
Поэмы «Торжество земледелия», «Безумный волк», «Деревья» (первая половина 1930-х годов) представляют собой редкий жанр экологической утопии, в основе которой — «всех живых преображенье в одном сознанье мировом», «путь природы к благословленному уму». Под водительством людей или самоотверженностью самих животных («безумный волк» — первопроходчик разума) в природе совершается революция, ее низы — бессловесные, робкие твари — приобщаются к таинствам наук и искусств.
Новый тип образа, введенный в русскую поэзию природы Заболоцким (хотя и предваренный В.Хлебниковым), — это глубокий по своим мифологическим корням образ-метаморфоза, в основе которого лежит вера поэта в бессмертие всего сущего, способность существ перевоплощаться друг в друга. «Мысль некогда была простым цветком; // Поэма шествовала медленным быком». Создания природы превращаются в создания духа, и наоборот, человек, умирая, сохраняет свой ум и душу в новых порождениях природы: «Я не умру, мой друг, // Дыханием цветов // Себя я в этом мире обнаружу»; «А то, что было мною, то, быть может, // Опять растет и мир растений множит» («Завещание»; «Метаморфозы»; ср. также: «В жилищах наших», «Вчера, о смерти размышляя...»; «Когда вдали угаснет свет дневной...», «Кузнечик»).
Поэзия Заболоцкого, не являясь в строгом смысле научной (как М.Ломоносова), вдохновлялась поэтическими гипотезами науки, в частности идеями К.Циолковского об универсальности разума в мироздании, о том, что чувство и мысль присущи всем структурным элементам материи, включая атомы (см. письма Н.Заболоцкого К.Циолковскому). Близки поэту и опыты И. В. Мичурина, преобразившего «древний круг растений» в новую, рукотворную природу садов («Венчание плодами»), и мысли философа Н.Федорова о возможности оживотворять мертвую материю, возвращая ей облик погибших индивидов, чей прах рассеян по Вселенной.
Характерно для поэта употребление слов «тело», «лицо», «мысль», «ученье», «чтение» применительно к явлениям природы: в самом поэтическом образе запечатлен пробуждающийся разум и яснеющий облик животных и растений. «Тело коровы», «лицо коня», «туманное тело» магнолии, «чистое тело» речки, «лиственные лица», «звери с лицами блаженных чудаков». Если Пастернак использует в своих пейзажах метафоры «одурения», природа как бы сходит с ума, то Заболоцкий, напротив, — метафоры «поумнения»: «читайте, деревья, стихи Гезиода», озерная чаша воды «сияла и мыслила», «в теле картошки зачаток мозгов появился», береза «учит управлению веток», комар «по азбуке читает комариной», «и запела печальная тварь славословье уму» («Школа жуков», 1931; «Предостережение», 1932; «Все что было в душе», 1936).
Среди отдельных поэтических пристрастий Заболоцкого следует указать на обилие насекомых, особенно жуков, кузнечиков, воплощающих печальное достоинство малых тварей; через многие стихи проходят кони, коровы, знаменующие недавнюю порабощенность человеком и право на будущую свободную и творческую жизнь, птицы с их совершенным летательным устройством (поэма «Птицы»). Среди локальных пейзажей, освоенных поэзией Заболоцкого, — прежде всего Урал, Казахстан, Сибирь, где провел поэт в ссылке около 10 лет, с 1938 по 1946 годы («Урал», «В тайге», «Творцы дорог», «Город в степи»), а также Грузия, Крым («Ночь в Пасанаури», «Гомборский лес», «Гурзуф ночью», «Весна в Мисхоре»), Подмосковье («Подмосковные рощи», «Вечер на Оке»).
Заболоцкий — классик философской и пейзажной лирики ХХ века. Наследуя традиции Ф.Тютчева с его вещим чувством природного хаоса, Заболоцкий вместе с тем утверждает всем строем своей поэтической мысли, что «природы вековечная давильня» на самом деле не вековечна, что в глубине природы живет тоска по высшим состояниям духа, предчувствие разумного союза с человеком («Я не ищу гармонии в природе», 1947; «Лодейников», 1932-1947).
Из книги Михаила Эпштейна
«Стихи и стихии. Природа в русской поэзии XVIII-XX веков»
(серия «Радуга мысли»). Самара, Бахрах-М, 2007, С. 293-295.