***

Посмотри на небо. На небе фабрика. Фабрика делает облака.
К ней спиной зеленой легла равнина.
По спине равнины лентой атласной скользит река.
А в реке есть рыбы. В головах у них мешанина
Из едва различимых звуков, неяркого света и тишины.

В полдень рыбья тень маячит под рыбьим брюхом.
Да, у рыб есть сказки длиной в двадцать две волны.
Рыбы пели бы, если бы обладали слухом.

На местах прикормки вечером маются рыбаки.
Беспощадно, пряно и смрадно несет ванилью.
Крючок протыкает жабры. Леска тащит со дна реки.
Рыба спела бы, но рот забивает кровью, песком и гнилью.


***

Мама, мама, море меня не помнит.
Катит волну за волной в молчаливый берег.
Если во сне иду анфиладой комнат,
То почему-то никак не достигну двери
В сад, из него на улицу есть калитка.
Дальше до моря бежать босиком. Послушай,
Двадцать лет казалось, что не болит, так
Нет, возвращается в сон и терзает душу.
Море берет залог: мой крестильный крестик,
Милое мельхиоровое колечко
Канет на дно и останется с морем вместе,
Там ни за что не отыщешь его, конечно.
Море в моих глазах поселилось, мама,
Так же меняет цвет и штормит порою.
Неугомонная девочка, я упряма.
Сделаю шаг и заветную дверь открою.
Мама, мама
Море
Меня
Не помнит…


***

Помяни, как звали упрямую дочь твою —
Гулкую кровь твою, шалунью твою.
Прошепчи одними губами: «Доченька, я люблю,
Столько лет люблю, мучаюсь и люблю».
Нет ни локона, нет ни куколки, ни волчка.
Фотографии в редких письмах от бывшей твоей жены.
Моей матери. До чего же она тонка, с волосок тонка
Эта нить меж отцом и дочерью, если они обижены.
Ни обиды, ни ревности нет к сыновьям твоим —
Тополям твоим, лучшим твоим ветвям.
Помяни, как звали, когда окажешься там.
За чертою там,
За пределом
земной
любви.


***

Заговори со мной на ангельском языке.
На языке беззаветной слепой любви,
Над которой Дух парит себе налегке,
Под которым мы, сидящие визави.

Я разбираю, что говорит трава,
Как мухоловка радуется в гнезде,
Мне незнакомые ангельские слова
Только из уст твоих понимаю здесь.

Словотвори мне, нежностью облечен,
Слышишь, мелодию жизни подольше дли.
Я теперь знаю, что шептал Соломон
Медно-рыжей своей возлюбленной Суламит.


***

Посередине осени, когда
Октябрь набирает караулы
Из сломленных, но черная вода
Реки еще не спит, сверни в проулок.

Шагай по грязным улочкам. Иди,
Закутан в шарф, печален и простужен.
Немых скитальцев будет пруд пруди
Навстречу отражаться в темных лужах.

Себе подобных узнавай «на слух»,
На гулкий призвук, отнесенный ветром.
Флейтист в ночи играл часов до двух:
Дыхание на звук сжигая щедро.


***

Отойдешь и посмотришь на них, в ноздреватом снегу
Досыпающих зиму, весну, будто честь, отдающих.
От того и страдаешь, что думаешь: «Так не могу.
Не умею средь пьющих и очень чураюсь непьющих».

Собираешь, как мусор, рассыпанный бисер у ног.
Ничего, ничего, что она не сбывается вовсе —
Затяжная мечта среди тех, что ты смог и не смог,
Есть не просит, и пить, по обычаю, тоже не просит.


Глядя в окно…

Господи, это машины, дороги, дома, мосты;
В ноябре — февраль по розе ветров и снегу.
Если я рисую, то в каждом рисунке Ты
Проступаешь с неба.

Бог мой, распятый, гонимый, насаженный на копье,
Правь меня, подсказывай, береги и балуй.
Как там, в «Отче наш»: «Да святится имя Твое».
Я еще поживу, пожалуй.шаблоны для dle