АЛЕКСЕЙ ДОРОНИН / ГОРОД СВЯТОГО ПЕТРА
Андрей ДОРОНИН родился в 1988 г. в Туле, учился на факультете искусствоведения Педагогического университета, окончил актёрский факультет Щукинского театрального института, работал в труппе театра Et Cetera под руководством А. Калягина. Актёр, режиссёр, сценарист.
ГОРОД СВЯТОГО ПЕТРА
1
Этот город пожирает заплутавших одиночек,
Не считаясь ни с любовью, и тем более с разлукой.
Кто не ищет в нём отрады вдохновенья, тем пророчит
Равнодушие, бессмысленность и скуку...
Так идёт, распалённый алкогольною дрёмой,
Человечек что-то значащий, по-своему жалкий,
Добредая до застенок гробового проёма
(Опечатка) — родной коммуналки...
Если груз за плечами, то тревожит водицу
Не плевок, не окурок, но довесок свинца,
Обещающий то, что, возможно, случится,
Единенье воды и лица.
2
Этот город с позолотой офактуренной разрухи
Держит кукиш в тёмной полости испитого колодца,
Угрожает выдвореньем и догонкой оплеухи
По затылку и спине иногородца...
И повёрнутый внутрь, как известный Нарцисс,
Сам себя отражает грандиозный злодей,
Что в его зазеркалье и потёмках кулис
Не отыщешь здоровых людей.
Потому в этот град, обживающий болото,
Возвращенье обещано только избранным, тем
У кого голосит замурованный кто-то
Во плоти облицованных стен.
3
В этом городе сбывает всяк на каждом шагу
Храмы, площади, вокзалы, да и просто дома...
Кто закон преступает на одном берегу,
Для того на другом — наказанье — тюрьма.
И навряд ли разглядишь в неизбежности квадрата
Той решётки, что стала предобразом воли,
Панораму среды, из которой изъяты
Эпизодные и даже заглавные роли.
Потому что заточенье есть начало всего,
У Некрополя есть право сторожить у финала.
Остаётся только плакать над судьбою того,
Кто на днище речного канала...
4
В этом городе не всякий обрастает стариной.
На прошпектах его пробавляясь, нередко
Средний житель развёрнут не в профиль — спиной
Ко всему, что осталось от предков.
Но по-прежнему сей град, как потасканный наряд
Замурованный в витрину, удивляет ротозея,
Потому как есть потомки, что хранили и хранят
Се наследие развалин Колизея.
Потому на первый взгляд в свете лубочного рублика
И картонка превращается в театральный объём.
Покушается на это туристическая публика
И лопочет о русском на нерусском своём.
5
В этом городе северном и достаточно открытом
Приподнимешь воротник, чтоб от метра до метра
Не продрогнуть поэту, как когда-то пииту
От щедрот беспощадного ветра.
Коль на каждом шагу и на всех перекрёстах
Прославлялись музейные эти окрестности,
Это свойство роднило старика и подростка
В сочиненье изящной словесности.
А теперь в тождестве Золотого осла
Прибывает сей град, как и всякая столица
В практикуемом ослом мастерстве ремесла
Охмурения местной ослицы.
6
В этом городе всё друг на друга похоже.
Как метафора замкнут. И без всякого смысла
Сединой в волосах и морщиной по коже
Предвещает не старость, но числа.
И тогда человек иль его силуэт,
Заметаемый снегом в сумраке декабря,
Станет тыкать монетой, предвкушая рассвет,
По щербатой башке воробья.
Иль станет монетой тревожить распятие,
Вырезая вдоль тела не крест — перекрестье,
Обещая пощечину, иль пуще — объятия,
Или тридцать целковых в насиженном месте.
7
Этот город, перенесший и успех, и расплату,
Пусть, увы, не на практике, но хотя бы в теории
Возродится в такое, чем являлся когда-то —
В Гулливера имперской истории.
А пока что наказанье отбывающий, он,
Позаботясь о насиженном белой вороны,
По колено в воде, как и тот галеон
Пусть не женской, но тоже персоны.
И поскольку не более святости в нём,
Чем в дому праотца или же реформатора,
Ночью славил он апостола, гримасничал днём
Неумело, но в духе диктатора.
8
В этом городе заперто всё. Потому
И воришка к ключу не прибегнет, — к отмычке.
Только вновь этот взлом приведёт к одному —
К освоению свойства водички...
И, пока есть замок у двери, то в ночи
Может быть и объявится приподнятый ворот.
Защищённый от ветра, он приложит ключи
Ко вратам в этот сумрачный город.
Вот тогда-то предстанет речная ограда
Остриём, что хлопочет в запястье хирурга,
Отсекая от плоти атавизм Ленинграда,
Во спасение стен Петербурга.
ГОРОД СВЯТОГО ПЕТРА
1
Этот город пожирает заплутавших одиночек,
Не считаясь ни с любовью, и тем более с разлукой.
Кто не ищет в нём отрады вдохновенья, тем пророчит
Равнодушие, бессмысленность и скуку...
Так идёт, распалённый алкогольною дрёмой,
Человечек что-то значащий, по-своему жалкий,
Добредая до застенок гробового проёма
(Опечатка) — родной коммуналки...
Если груз за плечами, то тревожит водицу
Не плевок, не окурок, но довесок свинца,
Обещающий то, что, возможно, случится,
Единенье воды и лица.
2
Этот город с позолотой офактуренной разрухи
Держит кукиш в тёмной полости испитого колодца,
Угрожает выдвореньем и догонкой оплеухи
По затылку и спине иногородца...
И повёрнутый внутрь, как известный Нарцисс,
Сам себя отражает грандиозный злодей,
Что в его зазеркалье и потёмках кулис
Не отыщешь здоровых людей.
Потому в этот град, обживающий болото,
Возвращенье обещано только избранным, тем
У кого голосит замурованный кто-то
Во плоти облицованных стен.
3
В этом городе сбывает всяк на каждом шагу
Храмы, площади, вокзалы, да и просто дома...
Кто закон преступает на одном берегу,
Для того на другом — наказанье — тюрьма.
И навряд ли разглядишь в неизбежности квадрата
Той решётки, что стала предобразом воли,
Панораму среды, из которой изъяты
Эпизодные и даже заглавные роли.
Потому что заточенье есть начало всего,
У Некрополя есть право сторожить у финала.
Остаётся только плакать над судьбою того,
Кто на днище речного канала...
4
В этом городе не всякий обрастает стариной.
На прошпектах его пробавляясь, нередко
Средний житель развёрнут не в профиль — спиной
Ко всему, что осталось от предков.
Но по-прежнему сей град, как потасканный наряд
Замурованный в витрину, удивляет ротозея,
Потому как есть потомки, что хранили и хранят
Се наследие развалин Колизея.
Потому на первый взгляд в свете лубочного рублика
И картонка превращается в театральный объём.
Покушается на это туристическая публика
И лопочет о русском на нерусском своём.
5
В этом городе северном и достаточно открытом
Приподнимешь воротник, чтоб от метра до метра
Не продрогнуть поэту, как когда-то пииту
От щедрот беспощадного ветра.
Коль на каждом шагу и на всех перекрёстах
Прославлялись музейные эти окрестности,
Это свойство роднило старика и подростка
В сочиненье изящной словесности.
А теперь в тождестве Золотого осла
Прибывает сей град, как и всякая столица
В практикуемом ослом мастерстве ремесла
Охмурения местной ослицы.
6
В этом городе всё друг на друга похоже.
Как метафора замкнут. И без всякого смысла
Сединой в волосах и морщиной по коже
Предвещает не старость, но числа.
И тогда человек иль его силуэт,
Заметаемый снегом в сумраке декабря,
Станет тыкать монетой, предвкушая рассвет,
По щербатой башке воробья.
Иль станет монетой тревожить распятие,
Вырезая вдоль тела не крест — перекрестье,
Обещая пощечину, иль пуще — объятия,
Или тридцать целковых в насиженном месте.
7
Этот город, перенесший и успех, и расплату,
Пусть, увы, не на практике, но хотя бы в теории
Возродится в такое, чем являлся когда-то —
В Гулливера имперской истории.
А пока что наказанье отбывающий, он,
Позаботясь о насиженном белой вороны,
По колено в воде, как и тот галеон
Пусть не женской, но тоже персоны.
И поскольку не более святости в нём,
Чем в дому праотца или же реформатора,
Ночью славил он апостола, гримасничал днём
Неумело, но в духе диктатора.
8
В этом городе заперто всё. Потому
И воришка к ключу не прибегнет, — к отмычке.
Только вновь этот взлом приведёт к одному —
К освоению свойства водички...
И, пока есть замок у двери, то в ночи
Может быть и объявится приподнятый ворот.
Защищённый от ветра, он приложит ключи
Ко вратам в этот сумрачный город.
Вот тогда-то предстанет речная ограда
Остриём, что хлопочет в запястье хирурга,
Отсекая от плоти атавизм Ленинграда,
Во спасение стен Петербурга.