***

Когда на улице
отключали тепло,
он греться ходил
в отдел игрушек
соседнего магазина.
Плюшевые медведи
смотрели так,
будто где-то встречались,
а первыми заговорить,
вероятно, стеснялись,
вдруг подвела их
память на лица,
втиснутая туго
и зашитая скоро,
вышло бы неуклюже,
то есть
уж как-то совсем
по-медвежьи.

В кармане носил он
блокнотик,
записывал туда
что попало,
чтобы словарный запас,
перераспределяемый
неравномерно
и слишком небрежно
между людьми,
оседал на маленьком
ситечке,
кстати, странички
как раз были
в клеточку.

Но перечёл недавно:
одни междометия,
налипшие густо –
словно распаренная
заварка
в ауре кипятка,
так и не смог объясниться,
только пробовал
на язык
чаинки –
ещё не понятий,
а только отточий,
означающих не предметы,
но всю вселенную сразу –
пока, наконец-то,
плюшевые медведи  
не вспомнили, что однозначно
слышали ранее
эти завязи фраз
по формам разлиться
не успевшего разума –
и, как бы приветствуя,
вшитым клаксоном
отозвались…


***

При Иване Грозном
я был молекулой,
при Петре Первом –
химическим элементом,
при Сталине –
отцовскими генами,
а сейчас я, похоже –
вишнёвая косточка
в саду у Раневской –
в проданной чёрной земле,
или, того хуже –
битая ссылка
на несуществующую страницу
в локальной сети…

Хвост виляет собакой,
рыба гниёт с головы,
да и всей птичке пропасть,
раз коготок увяз,
но мы продолжаем петь –
будто всё, что случилось –
это лишь пара
сломанных стульев
и прожжённая скатерть.

Знакомый из МЧС
рассказал, как на прошлом дежурстве
получили они сообщение
о пропавшей слепой лошади,
которую хуторяне
искали три дня
в лесу, примыкающем к полю,
но следы от копыт
обрывались в густой землянике…
– Это ж про всех про нас, –
сказала взволнованно ты.
– Но вы всё равно ищите,
ищите…

Гуляли по старому городу,
а говорили о новизне.
Впрочем, в том не было противоречий.
«Мы были, как вы,
и вы будете, как мы», –
так пишут в афонской традиции
под сводами костниц
с безымянными черепами.

Стану молекулой,
стану химическим элементом,
стану чьими-то генами,
стану вишнёвой косточкой,
даже ссылкой сомнительной стану,
по которой в два клика
до правды не доберёшься –
лишь бы продолжился след
в безнадёжно густой землянике


***

Отдельно лежали вилки,
отдельно лежали ложки,
отдельно ножи,
носочки, платочки,
маечки.
Отдельно лежали люди,
не состоящие в браке,
разлюбленные, не прощённые
или даже ещё не встреченные.
Отдельно лежали тропы,
тротуары, дороги
с «лежачими полицейскими» –
лежачими тоже отдельно.

Отдельно лежали слова
и целые предложения,
просящиеся в отдельные главы.
Отдельно лежали голова
и туловище,
руки и ноги.
Но, в то же время,
всё это находилось
как бы в одном неделимом
куске реальности,
который, тем не менее,
тщетно стремились
пристроить
на отдельную полочку.


***

Бумажным полотенцем
вытираешь руки
в общественной уборной,
где вода журчит,
как кровь большого
раненого зверя
в сезон охоты,
а точней – в сезон убийства.
Ты заворачиваешь кран,
чтоб эта смерть
не беспокоила
своим сырым сиротством
и утекла в ту чёрную дыру,
где в трубах
воют волчьи души…

Ты смотришь в зеркало,
ты видишь, как стекло
в разводах мутных
отражает правду
знакомых с детства черт,
но в правде той –
нет повода подолгу
задерживать глаза,
ведь всё известно
и уже давно,
тут главное – лица не потерять,
его нащупав зябкими руками,
опять нести сквозь гул и суету –
похожее на сторону Луны,
что вновь обращена
к Земле и к людям.

Ты видишь в зеркале,
как всяк входящий ждёт
пространства поукромней
и почище,
а, попадая в свет слепящих ламп,
размазанный по кафелю и жести,
находит этот гулкий закуток,
не предлагающий другой альтернативы.
Шуршание одежды и подошв,
разрывы кашля
и фрагменты речи –
вороньи крылья
сложат и внутри
продолжат исповедовать реальность.

И тут уборщица
с пластмассовым ведром
и с внешностью
потомка Чингисхана
попросит выйти,
чтобы освежить
скупую память пола
быстрой шваброй.
В торговом центре –
снова толчея,
а, впрочем,
так почти всегда снаружи…
шаблоны для dle