Валерий Дёмин (НАНДЗЕД)
Стихи Валерия Демина до какой-то степени взгляд из мира «главных вещей».
Вместе с индийскими мудрецами он вглядывается вослед Клюеву
и другим поэтам-философам в мир, человека и место для человека в мире, русском и всеобщем.
ИСТОРИЯ. ВСЁ ЕЩЁ НАШИ ДНИ
И эхо небесных колесниц раскалывает наши черепа...
Пространство, как темя младенца...
И правда сварена так круто, что в ней застревают предметы...
Мы плывём в ней, в нашей единственной матери, не рождаясь...
Некуда, и только звезды сыплют из глаз, пока нас мешают пестом
В однородную массу - с камнями, дырами и колобками живыми,
И выход только один - разорвать это чрево, что везде окружает и которым мы дышим...
Не двигаясь больше, застыв, как игла, в мучительном непостоянстве...
Неделимый позор бытия, мы станем, как жупел, в этой вечно голодной утробе...
Не подобные ничему в этом колодце без дна...
Мы уходим.
ЛЮДСКОЕ
Я взял его и бросил в житейское море -
Как пример, как зародыш, зерно
В перенасыщенной хляби людской хлеба и зрелищ.
Осажденные люди невольно, лишь по природе своей
Сплелись и сложились вокруг него,
Подражая и заражаясь, передавая друг другу
То, что нельзя удержать в одиночку,
И тем объединялись. Но, передавая дальше,
Вздыхали облегчённо и вспоминали в недоумении -
"Бремя Моё легко"...
ПЕРИПАТЕТИКА ДЛЯ ВЕЛИМИРА
О, Сад, Сад!
Где вода подобна матерям, что соединяют нас всех, и поэтому мы - в схватке, до последней крови.
Где монголы ходят пить архи, а американцы - виски, но все равно не знают друг друга.
Где труд проституток до сих пор называют "свободной любовью".
Где орлы сидят на гербах, потому что у них украдена царственность неба.
Где непостижимость - как зеркало, вызывает ярость того, кто увидел себя впервые.
Где камень похож на рыбу, потому что молчит.
Где наряды людей пестры, хотя все - на одно лицо.
Где убийцы цветут здоровьем с легкой руки их племенного Бога.
Где ясный взор змеи не гнется, как её тело, и не меняется, как небо, когда в нем пролетят облака.
Где синий павлин, напившийся яду, приподнимает веером хвоста закатное солнце, чтобы продлить созерцание чистой земли Сукхавати.
Где Царь обезьян принёс своим подданым весть об освобожденьи и они вновь все улетают на солнце.
Где слоны спокойно смотрят, как кривляются горы во время землетрясенья, но по-прежнему едят из рук детей и усмехаются, глядя на их совсем небольшие ладони.
Где медведи выходят к людям весной, голодные и худые настолько, что напоминают людей.
Где нетопыри не торопятся под топором, отпирающим свет, и не ропщут.
Где крыло голубя напоминает грозовую тучу, быстро летящую мимо.
Где низкие птицы слаженны, как оркестр, над трупом в горах.
Где жар-птица станет причиной того, что сгорят города.
Где яркие желтые глаза тигра ты встретишь однажды в глухой подворотне и обомлеешь.
Где реки вер, загрязненные ядами, несутся мутно, подчинясь силе тяжести, и сливаются в небе на горизонте.
Где так много зверей умирает, потому что пора им увидеть Бога и хватит уже смотреть в глаза глупых охотников.
Где в полдень уже не слышно пушек на сопках - у всех есть часы, но это уже не объединяет.
Где волки смотрят на вас, как ваша душа - на иконы, отчуждённо.
Где в душных монастырях попугаи кричат единодушно - "Дурррак!"
Где серый, жемчужно светящийся кит берёт за ориентир морскую нефтеплатформу.
Где страны по-прежнему - башни слоновой кости, где чуть теплится жизнь.
Где носороги так яростны, словно бы Карфаген и не был разрушен.
Где чайки так жадны и торопливы, что нам их движение мнится искусством, хотя бы они - просто воры.
Где глаз казака и хищной птицы - одно, но в воинском деле есть устав, а начальник - предатель.
Где признак хорошего вкуса убить в себе человека, но незаметно.
Где в людях погибают возможности, как убитые ими же звери, что вписаны в Красные книги.
ВХОЖДЕНИЕ В ПРОМЫСЕЛ
Искупление длится, пока длится время - мы искупаем время вхождением в промысел вечности безмятежной. Так я понял сказанное одним мудрецом. Развязываем узлы. Некоторые разрубаем. По неведению. Или действует глупый мем про героя, Гордиев узел. Чтобы совершать глупости, не обязательно быть сыном Зевса. Узлы всегда принадлежат не только нам - они связывают нас с другими. И нужно точно знать, что, разрубив, не приносишь вреда. Или надо развязывать. Терпеливо, медленно, осознавая. Иначе кому мы нужны как бессознательные машины, вошедшие в вечность? Там машины истинно мертвы, а мёртвое в вечности не нужно.
ТАНТРА ЖАЖДЫ
Жажда понятного, а не самого понимания.
Жажда предмета, а не качества человека.
Жажда проглотить предмет как наиболее огрубевшая форма познания.
Жажда в своей сути имеет принцип движения, неутолённости,
так что странно ожидать того, что даже не предполагалось.
Жажда не побеждается, не подавляется - власть над нею
обретается выходом за её пределы.
Жажда предельна не в своём движении, её предел в том,
что ей не знаком покой.
Жажда - проявление познания, и твёрдое познание пустоты
освобождает от жажды истины.
КРИТИКА РАЗУМА
Всё родится из проблеска ясного понимания возможности быть в этом мире.
Редко мы препарируем то, что навязываем всем вокруг нас.
Редко мы обнажаем полностью то, что заставляет нас изменять этот мир.
Меж тем, наши желания в сути своей подобны намерению сделать облака неизменными.
Мы не принимаем время, мы лишь подсчитываем наши убытки.
Всё лишь попытки кристаллизовать тёплое дыхание дакинь в объекты. Чтобы владеть.
Мы не можем долго быть на одном месте, но представляем мир таковым.
Какой формы и цвета реализация, о нержавеющий разум?!
Будущее для нас - как вор, если вне наших желаний.
Сколько Нагарджун спустилось под воду к драконам, чтобы опустошить бездонное море сансары?
Внутри вас темно, покуда ваш ум не оторвётся от тела.
Когда начнёшь переходить от внешнего к внутреннему и наоборот столь же легко, как из одного угла комнаты в другой, поймёшь, в чём отличие смерти от жизни)).
Конечное "я" заменишь естественным "А". Изначальным.
РАК
Болезнь это истинное отречение -
Подавленный болью,
Потерял интерес к отвлечениям;
Приятное и неприятное лишается смысла,
Все страстные жаркие споры
И холодные дискуссии интеллектуалов,
Удовольствия ума и тела,
Удивительные события, -
Всё теряет смысл
Перед лицом этой боли.
В её пламени сгорает жизнь,
И нечего больше искать среди пепла.
Боль так сильна и так подавляет,
Что даже нет жажды её утишенья,
Она слишком слаба перед лицом этой боли.
И лишь когда проходит боль,
Понимаешь, чему она научила -
И больше не возвращаешься
К прежнему в жизни,
И больше не осуждаешь
И не поддерживаешь ничего.
Вместе с индийскими мудрецами он вглядывается вослед Клюеву
и другим поэтам-философам в мир, человека и место для человека в мире, русском и всеобщем.
ИСТОРИЯ. ВСЁ ЕЩЁ НАШИ ДНИ
И эхо небесных колесниц раскалывает наши черепа...
Пространство, как темя младенца...
И правда сварена так круто, что в ней застревают предметы...
Мы плывём в ней, в нашей единственной матери, не рождаясь...
Некуда, и только звезды сыплют из глаз, пока нас мешают пестом
В однородную массу - с камнями, дырами и колобками живыми,
И выход только один - разорвать это чрево, что везде окружает и которым мы дышим...
Не двигаясь больше, застыв, как игла, в мучительном непостоянстве...
Неделимый позор бытия, мы станем, как жупел, в этой вечно голодной утробе...
Не подобные ничему в этом колодце без дна...
Мы уходим.
ЛЮДСКОЕ
Я взял его и бросил в житейское море -
Как пример, как зародыш, зерно
В перенасыщенной хляби людской хлеба и зрелищ.
Осажденные люди невольно, лишь по природе своей
Сплелись и сложились вокруг него,
Подражая и заражаясь, передавая друг другу
То, что нельзя удержать в одиночку,
И тем объединялись. Но, передавая дальше,
Вздыхали облегчённо и вспоминали в недоумении -
"Бремя Моё легко"...
ПЕРИПАТЕТИКА ДЛЯ ВЕЛИМИРА
О, Сад, Сад!
Где вода подобна матерям, что соединяют нас всех, и поэтому мы - в схватке, до последней крови.
Где монголы ходят пить архи, а американцы - виски, но все равно не знают друг друга.
Где труд проституток до сих пор называют "свободной любовью".
Где орлы сидят на гербах, потому что у них украдена царственность неба.
Где непостижимость - как зеркало, вызывает ярость того, кто увидел себя впервые.
Где камень похож на рыбу, потому что молчит.
Где наряды людей пестры, хотя все - на одно лицо.
Где убийцы цветут здоровьем с легкой руки их племенного Бога.
Где ясный взор змеи не гнется, как её тело, и не меняется, как небо, когда в нем пролетят облака.
Где синий павлин, напившийся яду, приподнимает веером хвоста закатное солнце, чтобы продлить созерцание чистой земли Сукхавати.
Где Царь обезьян принёс своим подданым весть об освобожденьи и они вновь все улетают на солнце.
Где слоны спокойно смотрят, как кривляются горы во время землетрясенья, но по-прежнему едят из рук детей и усмехаются, глядя на их совсем небольшие ладони.
Где медведи выходят к людям весной, голодные и худые настолько, что напоминают людей.
Где нетопыри не торопятся под топором, отпирающим свет, и не ропщут.
Где крыло голубя напоминает грозовую тучу, быстро летящую мимо.
Где низкие птицы слаженны, как оркестр, над трупом в горах.
Где жар-птица станет причиной того, что сгорят города.
Где яркие желтые глаза тигра ты встретишь однажды в глухой подворотне и обомлеешь.
Где реки вер, загрязненные ядами, несутся мутно, подчинясь силе тяжести, и сливаются в небе на горизонте.
Где так много зверей умирает, потому что пора им увидеть Бога и хватит уже смотреть в глаза глупых охотников.
Где в полдень уже не слышно пушек на сопках - у всех есть часы, но это уже не объединяет.
Где волки смотрят на вас, как ваша душа - на иконы, отчуждённо.
Где в душных монастырях попугаи кричат единодушно - "Дурррак!"
Где серый, жемчужно светящийся кит берёт за ориентир морскую нефтеплатформу.
Где страны по-прежнему - башни слоновой кости, где чуть теплится жизнь.
Где носороги так яростны, словно бы Карфаген и не был разрушен.
Где чайки так жадны и торопливы, что нам их движение мнится искусством, хотя бы они - просто воры.
Где глаз казака и хищной птицы - одно, но в воинском деле есть устав, а начальник - предатель.
Где признак хорошего вкуса убить в себе человека, но незаметно.
Где в людях погибают возможности, как убитые ими же звери, что вписаны в Красные книги.
ВХОЖДЕНИЕ В ПРОМЫСЕЛ
Искупление длится, пока длится время - мы искупаем время вхождением в промысел вечности безмятежной. Так я понял сказанное одним мудрецом. Развязываем узлы. Некоторые разрубаем. По неведению. Или действует глупый мем про героя, Гордиев узел. Чтобы совершать глупости, не обязательно быть сыном Зевса. Узлы всегда принадлежат не только нам - они связывают нас с другими. И нужно точно знать, что, разрубив, не приносишь вреда. Или надо развязывать. Терпеливо, медленно, осознавая. Иначе кому мы нужны как бессознательные машины, вошедшие в вечность? Там машины истинно мертвы, а мёртвое в вечности не нужно.
ТАНТРА ЖАЖДЫ
Жажда понятного, а не самого понимания.
Жажда предмета, а не качества человека.
Жажда проглотить предмет как наиболее огрубевшая форма познания.
Жажда в своей сути имеет принцип движения, неутолённости,
так что странно ожидать того, что даже не предполагалось.
Жажда не побеждается, не подавляется - власть над нею
обретается выходом за её пределы.
Жажда предельна не в своём движении, её предел в том,
что ей не знаком покой.
Жажда - проявление познания, и твёрдое познание пустоты
освобождает от жажды истины.
КРИТИКА РАЗУМА
Всё родится из проблеска ясного понимания возможности быть в этом мире.
Редко мы препарируем то, что навязываем всем вокруг нас.
Редко мы обнажаем полностью то, что заставляет нас изменять этот мир.
Меж тем, наши желания в сути своей подобны намерению сделать облака неизменными.
Мы не принимаем время, мы лишь подсчитываем наши убытки.
Всё лишь попытки кристаллизовать тёплое дыхание дакинь в объекты. Чтобы владеть.
Мы не можем долго быть на одном месте, но представляем мир таковым.
Какой формы и цвета реализация, о нержавеющий разум?!
Будущее для нас - как вор, если вне наших желаний.
Сколько Нагарджун спустилось под воду к драконам, чтобы опустошить бездонное море сансары?
Внутри вас темно, покуда ваш ум не оторвётся от тела.
Когда начнёшь переходить от внешнего к внутреннему и наоборот столь же легко, как из одного угла комнаты в другой, поймёшь, в чём отличие смерти от жизни)).
Конечное "я" заменишь естественным "А". Изначальным.
РАК
Болезнь это истинное отречение -
Подавленный болью,
Потерял интерес к отвлечениям;
Приятное и неприятное лишается смысла,
Все страстные жаркие споры
И холодные дискуссии интеллектуалов,
Удовольствия ума и тела,
Удивительные события, -
Всё теряет смысл
Перед лицом этой боли.
В её пламени сгорает жизнь,
И нечего больше искать среди пепла.
Боль так сильна и так подавляет,
Что даже нет жажды её утишенья,
Она слишком слаба перед лицом этой боли.
И лишь когда проходит боль,
Понимаешь, чему она научила -
И больше не возвращаешься
К прежнему в жизни,
И больше не осуждаешь
И не поддерживаешь ничего.