ГИЛБЕР К. ЧЕСТЕРТОН / ЛЕПАНТО (ПЕРЕВОД ИЛЬИ КУТИКА)
Белые танцуют фонтаны; а оттого и весел
Селим II-й, Oттоманский султан, что нет гибче ихдевьих чресел,
И смех на страшенном его лице–булькая вроде воды–
Смещает вдруг неподвижный лес –черный бор бороды.
А в ней, как дужка над йотой, горит полумесяц, который он
Об-ли-зы-ва-ет, ибо его корабли мощней всех морей и корон.
Ибо все италийские города перед ними и так дрожат,
А Лев Морей–венецианский Марк –своих не спасает львят;
А Пий, сей доминиканский монах, покинул дом-Ватикан,
Чтоб унять христианнейших королей и призвать их спасти христиан.
Но венценосица Англии милуется с зеркалом, а
Шарль IX-й зевает во время мессы. Разве он – Валуа?
На полночные острова Вест-Индий тратит порох испанский Филипп.
А султан Золотого Рога гогочет, как наш мир безнадëжно влип.
Ан не безымянны в горах остались барабаны, загрохотав! –
Это на царствие без венца венчается принц без прав!
Это пригульного принца гул! Это с настенных скоб
Рыцарь Европы – последний еë! – меч свой наследный сгрëб.
Это последний еë трубадур – такой же в точности, как
Когда мир гораздо моложе был и птицей пел натощак –
В огромной идëт себе тишине, хрупок и храбр, и за
Ним походов крестовых чувствуется гроза.
И вот уже звон, и ружья огрызаются, аки львы –
Джон Хуан Австрийский идëт на вы:
С хрустом распрямляются над заспанною пехотой
Знамëна золообразные с зарытой в них позолотой;
Вертикально-красные льдышки факелов отвесно тают на меди
Литавр, на фанфарах, на трубах, на каждом его лафете.
Джон Хуан Австрийский хохочет, его борода бурлит.
Он привстаёт на стременах – выше тронов всех и обид.
Волосы развеваются, как знамя свободных людей.
Ур-ра! – Испании радости!
Ур-ра! – султанову горю!
Джон Хуан Австрийский – вдоль всей
Европы – ринулся к морю.
Магомет в парадизе – выше ночи и синевы –
(Джон Хуан Австрийский идëт на вы)
С лядвий чувственной гурии тюрбан приподнял чуть-чуть,
Который – если его размотать – длиннее, чем Млечный Путь!
И он cотрясает павлиньи глаза с перьев в своëм саду,
И по верхушкам деревьев идëт, как со звезды на звезду,
И Азраилу, и Ариэлю, и духу нашатыря –
Аммону – кричит он к нему лететь, о небосвод искря!
И крылья все с мириадой глаз,
И всех из кувшинов он
Джиннов выпрастывает, где утряс
Тех некогда Соломон.
Те мчатся в бордовом и красном своëм сквозь розовые облака
Из храмов, где жëлтые щурятся боги, как на блюдечко молока;
В зелëных робах встают другие из зелëной геенны морей –
Из перевёрнутых их небес – дыбом, как лук-порей;
На их колоннах и держится дно, там лес только ими густ,
А жемчуг – устричная болезнь – лишь пена с их белых уст;
А третьи клубами дыма расширяют, чтобы пролезть,
Скважины в твëрдoм пескe... И все поют Магомету лесть.
И Магомет им: – Чтоб скалы пещерников
мне как пещи вы так раскалили,
А пески мне просеяли так потом,
чтобы даже и костной пыли
От святых не осталось! И чтоб от гяуров не было здесь и духу
– бейте солнцем сквозь шлемы железные
прямо в потную их макуху!
– Кольцо Соломона в моих руках! Лишь мне налагать печать
На то, кому двигаться по земле, расти там или мельчать!
Но я-то знаю, что этот в горах голос подобен тому,
Который за волосы стрелы держал четыреста лет тому!
Ибо фатум не повелитель ему!.. Это трое аж – Ричард, Рэймонд
И Годфри, но только в одном лице –
вклиниваются в наш фронт!
Терять ему нечего, кроме хохота!.. Но сад мой – не звонкий костëл!
Так растопчите его, чтоб мой
сад Европу оплëл!
Но слышит лязг Магомет и дробь, и пение тетивы.
(Джон Хуан Австриский идëт на вы.)
Хвала! – так внезапен и яростен он!
Буй-туру Иберий – хвала!
Джон Хуан Австрийский – озон
И шквальная Алкала!
Святой Михаил с французской горы на перекрëсток вод
(Джон Хуан Австрийский идëт всё круче вперëд)
Взирает, пока золотой отлив не сменит серый прилив
И народ не поднимет вдали паруса, мир в алый цвет нарядив.
И Святой Михаил своë копьë поднимает и крылья-скалы,
И гул по северным странам идëт, но эха нет – лишь обвалы…
Север-то полон неразберих, но без чернильниц о стены:
Те мëртвые гневались, ибо дивились – и были благословенны.
Христиане теснят теперь христиан из комнат в кровавые сени;
Христиане теснят предрешеньем Христa, говорившего лишь о спасеньи;
Уже и Марию кроют они,
Благовещенье Божье оспоря,
Но Джон Хуан Австрийский теперь
возле самого моря!
Трубит Джон Хуан – прорубая туман, где молний расселся паук;
В свой ратный хохочущий рог трубит – какой заливистый звук!
Рог, который хохочет, доносит всем:
Domino gloria!
Это рот-рожок всему горизонту моря и
Флангу трубит трирем.
А Филипп II–й дрожит взаперти, обвязавши шею Руном.
(Покамест ходит под Джон Хуаном весь фрегат ходуном.)
Бархат чëрен в Эскуриале
и махров, как грехи,
A карлики полнят его собой,
словно вино – мехи.
Он держит хрустальный бокал, который белее луны. Он еле
Oбводит стекло, что стреляет в пальцы, и бледнеет он, как от шрапнели.
Чиряк набухший – его лицо, жëлто-зелëный, как те
Kактусы и цветы, что заперты
в его теплиц духоте.
И смерть всем оком его бокала глядит, как жëстко и юрко
Джон Хуан Австрийский выпаливает по Турку.
Джон Хуан охотится и еще не спустил борзых –
Ауже по Италии слухи оттаяли про то, как охотник лих!
Джон Хуан супротив Али! – он выпалил! – ур-р-а-а!
Это Джон Хуан супротив Али! – это его пых-пых!
Это Джон Хуан издалека
бросил Али перчатку
рыцарскую – ядра!
Пий V–й в молельне своей пребывал – ещё до того, как весло
(Ах, Джон Хуана Австрийского залпом заволокло!)
Этубитву разворошило…
И сей зал его, где самБог
Восседает на тонких руках, и есть
Тоокно, чей вид не заглох.
Пий зрит, как будто бы в хрустале, полумесяц строя, каким
Султановы выгнуты корабли, ибо в небе, мол, Имя им.
Тот берëт рогами иАрагон, и Кастилию – Башню с Крестом –
К Албании так изгибаясь, что бьëт пальба
Льва Марка, как кит – хвостом.
А на галерax стоят дворцывысоких начальников со сливовыми бородами,
В галерах же – подземелья стонут, где в сливнойчернокожей яме
Христианские пленники – что кроты – во тьме кромешной шуршат
Вëслами, будто бы в шахтe кайлом, иль словно утопший град.
Пока копошились их трупы,
с Веспера
трап – весь воздух взвинтя –
Упал, по коему боги
спускались, когда
деспотия была дитя…
И как перед каменными копытами всех Вавилонских владык
Валятся волны и стонут пленники – ходя, как один кaдык.
И кто-то уже посходил с ума, решив, что в ад угодил,
А кто-то щурится, словно жëлтый божок или же крокодил,
Или от Бога не ждëт ничего – даже чуда не ждëт!
(Вдруг Джон Хуан прорывает щипцы!—ветром развëрнут флот!)
Из аркебузы огромнойпалит Джон Хуан в лоб Али – и ал
Океан становитсяаж до Высокой Порты, как только Али упал!..
Ивываливаются золотые кишки из чрева его корабля,
Как только сбивают замки c сундуков пушки, воду пыля.
И мириады – двенадцать тысяч! –
пленников-христиан –
ослепнув от солнца – выползают на пенный меридиан.
Виват Испании!
Domino gloria!
Джон Хуану Австрийскому – величание
От вольных людей и истории!
Сервантес же, стоя на палубе, смотрит на свой прямой
(Джон Хуан Австрийский едет к себе домой)
Меч – и видит петлистый путь в Испанской земле, а на нëм
Рыцаря без кола и двора с такимжевечным конëм…
И подмигнул ему дон Мигель –
не как струям султан – а под-бад-ри-ва-я,
и в ножны торопит меч...
(А Джон Хуан едет в Австрию, успев Европу сберечь.)
Селим II-й, Oттоманский султан, что нет гибче ихдевьих чресел,
И смех на страшенном его лице–булькая вроде воды–
Смещает вдруг неподвижный лес –черный бор бороды.
А в ней, как дужка над йотой, горит полумесяц, который он
Об-ли-зы-ва-ет, ибо его корабли мощней всех морей и корон.
Ибо все италийские города перед ними и так дрожат,
А Лев Морей–венецианский Марк –своих не спасает львят;
А Пий, сей доминиканский монах, покинул дом-Ватикан,
Чтоб унять христианнейших королей и призвать их спасти христиан.
Но венценосица Англии милуется с зеркалом, а
Шарль IX-й зевает во время мессы. Разве он – Валуа?
На полночные острова Вест-Индий тратит порох испанский Филипп.
А султан Золотого Рога гогочет, как наш мир безнадëжно влип.
Ан не безымянны в горах остались барабаны, загрохотав! –
Это на царствие без венца венчается принц без прав!
Это пригульного принца гул! Это с настенных скоб
Рыцарь Европы – последний еë! – меч свой наследный сгрëб.
Это последний еë трубадур – такой же в точности, как
Когда мир гораздо моложе был и птицей пел натощак –
В огромной идëт себе тишине, хрупок и храбр, и за
Ним походов крестовых чувствуется гроза.
И вот уже звон, и ружья огрызаются, аки львы –
Джон Хуан Австрийский идëт на вы:
С хрустом распрямляются над заспанною пехотой
Знамëна золообразные с зарытой в них позолотой;
Вертикально-красные льдышки факелов отвесно тают на меди
Литавр, на фанфарах, на трубах, на каждом его лафете.
Джон Хуан Австрийский хохочет, его борода бурлит.
Он привстаёт на стременах – выше тронов всех и обид.
Волосы развеваются, как знамя свободных людей.
Ур-ра! – Испании радости!
Ур-ра! – султанову горю!
Джон Хуан Австрийский – вдоль всей
Европы – ринулся к морю.
Магомет в парадизе – выше ночи и синевы –
(Джон Хуан Австрийский идëт на вы)
С лядвий чувственной гурии тюрбан приподнял чуть-чуть,
Который – если его размотать – длиннее, чем Млечный Путь!
И он cотрясает павлиньи глаза с перьев в своëм саду,
И по верхушкам деревьев идëт, как со звезды на звезду,
И Азраилу, и Ариэлю, и духу нашатыря –
Аммону – кричит он к нему лететь, о небосвод искря!
И крылья все с мириадой глаз,
И всех из кувшинов он
Джиннов выпрастывает, где утряс
Тех некогда Соломон.
Те мчатся в бордовом и красном своëм сквозь розовые облака
Из храмов, где жëлтые щурятся боги, как на блюдечко молока;
В зелëных робах встают другие из зелëной геенны морей –
Из перевёрнутых их небес – дыбом, как лук-порей;
На их колоннах и держится дно, там лес только ими густ,
А жемчуг – устричная болезнь – лишь пена с их белых уст;
А третьи клубами дыма расширяют, чтобы пролезть,
Скважины в твëрдoм пескe... И все поют Магомету лесть.
И Магомет им: – Чтоб скалы пещерников
мне как пещи вы так раскалили,
А пески мне просеяли так потом,
чтобы даже и костной пыли
От святых не осталось! И чтоб от гяуров не было здесь и духу
– бейте солнцем сквозь шлемы железные
прямо в потную их макуху!
– Кольцо Соломона в моих руках! Лишь мне налагать печать
На то, кому двигаться по земле, расти там или мельчать!
Но я-то знаю, что этот в горах голос подобен тому,
Который за волосы стрелы держал четыреста лет тому!
Ибо фатум не повелитель ему!.. Это трое аж – Ричард, Рэймонд
И Годфри, но только в одном лице –
вклиниваются в наш фронт!
Терять ему нечего, кроме хохота!.. Но сад мой – не звонкий костëл!
Так растопчите его, чтоб мой
сад Европу оплëл!
Но слышит лязг Магомет и дробь, и пение тетивы.
(Джон Хуан Австриский идëт на вы.)
Хвала! – так внезапен и яростен он!
Буй-туру Иберий – хвала!
Джон Хуан Австрийский – озон
И шквальная Алкала!
Святой Михаил с французской горы на перекрëсток вод
(Джон Хуан Австрийский идëт всё круче вперëд)
Взирает, пока золотой отлив не сменит серый прилив
И народ не поднимет вдали паруса, мир в алый цвет нарядив.
И Святой Михаил своë копьë поднимает и крылья-скалы,
И гул по северным странам идëт, но эха нет – лишь обвалы…
Север-то полон неразберих, но без чернильниц о стены:
Те мëртвые гневались, ибо дивились – и были благословенны.
Христиане теснят теперь христиан из комнат в кровавые сени;
Христиане теснят предрешеньем Христa, говорившего лишь о спасеньи;
Уже и Марию кроют они,
Благовещенье Божье оспоря,
Но Джон Хуан Австрийский теперь
возле самого моря!
Трубит Джон Хуан – прорубая туман, где молний расселся паук;
В свой ратный хохочущий рог трубит – какой заливистый звук!
Рог, который хохочет, доносит всем:
Domino gloria!
Это рот-рожок всему горизонту моря и
Флангу трубит трирем.
А Филипп II–й дрожит взаперти, обвязавши шею Руном.
(Покамест ходит под Джон Хуаном весь фрегат ходуном.)
Бархат чëрен в Эскуриале
и махров, как грехи,
A карлики полнят его собой,
словно вино – мехи.
Он держит хрустальный бокал, который белее луны. Он еле
Oбводит стекло, что стреляет в пальцы, и бледнеет он, как от шрапнели.
Чиряк набухший – его лицо, жëлто-зелëный, как те
Kактусы и цветы, что заперты
в его теплиц духоте.
И смерть всем оком его бокала глядит, как жëстко и юрко
Джон Хуан Австрийский выпаливает по Турку.
Джон Хуан охотится и еще не спустил борзых –
Ауже по Италии слухи оттаяли про то, как охотник лих!
Джон Хуан супротив Али! – он выпалил! – ур-р-а-а!
Это Джон Хуан супротив Али! – это его пых-пых!
Это Джон Хуан издалека
бросил Али перчатку
рыцарскую – ядра!
Пий V–й в молельне своей пребывал – ещё до того, как весло
(Ах, Джон Хуана Австрийского залпом заволокло!)
Этубитву разворошило…
И сей зал его, где самБог
Восседает на тонких руках, и есть
Тоокно, чей вид не заглох.
Пий зрит, как будто бы в хрустале, полумесяц строя, каким
Султановы выгнуты корабли, ибо в небе, мол, Имя им.
Тот берëт рогами иАрагон, и Кастилию – Башню с Крестом –
К Албании так изгибаясь, что бьëт пальба
Льва Марка, как кит – хвостом.
А на галерax стоят дворцывысоких начальников со сливовыми бородами,
В галерах же – подземелья стонут, где в сливнойчернокожей яме
Христианские пленники – что кроты – во тьме кромешной шуршат
Вëслами, будто бы в шахтe кайлом, иль словно утопший град.
Пока копошились их трупы,
с Веспера
трап – весь воздух взвинтя –
Упал, по коему боги
спускались, когда
деспотия была дитя…
И как перед каменными копытами всех Вавилонских владык
Валятся волны и стонут пленники – ходя, как один кaдык.
И кто-то уже посходил с ума, решив, что в ад угодил,
А кто-то щурится, словно жëлтый божок или же крокодил,
Или от Бога не ждëт ничего – даже чуда не ждëт!
(Вдруг Джон Хуан прорывает щипцы!—ветром развëрнут флот!)
Из аркебузы огромнойпалит Джон Хуан в лоб Али – и ал
Океан становитсяаж до Высокой Порты, как только Али упал!..
Ивываливаются золотые кишки из чрева его корабля,
Как только сбивают замки c сундуков пушки, воду пыля.
И мириады – двенадцать тысяч! –
пленников-христиан –
ослепнув от солнца – выползают на пенный меридиан.
Виват Испании!
Domino gloria!
Джон Хуану Австрийскому – величание
От вольных людей и истории!
Сервантес же, стоя на палубе, смотрит на свой прямой
(Джон Хуан Австрийский едет к себе домой)
Меч – и видит петлистый путь в Испанской земле, а на нëм
Рыцаря без кола и двора с такимжевечным конëм…
И подмигнул ему дон Мигель –
не как струям султан – а под-бад-ри-ва-я,
и в ножны торопит меч...
(А Джон Хуан едет в Австрию, успев Европу сберечь.)