Родион Белецкий / СИЛА ИСКУССТВА
Об авторе: РОДИОН БЕЛЕЦКИЙ
Родился в 1970 году в Москве. В 1994 году окончил сценарный факультет ВГИКа. Поэт, прозаик, драматург. Автор пьес, поставленных во многих театрах России. Печатался в журналах «Новый мир», «Современная драматургия», «Знамя», «Новая Юность», «Дружба народов» и др. Живет в Москве.
АКТРИСА
1.
Ваня увидел её в телецентре на пробах. Она собиралась курить. Искала зажигалку в сумочке. Зажигалка была найдена. Чёрные, густые волосы откинуты назад. На мир смотрело круглое лицо с большими голубыми глазами и ямочкой на подбородке. Говорят, хозяйка такой вот ямочки – это сильная личность, способная добиться своего любым способом.
Ваня вспомнил, что видел её за день до этого в выпускном спектакле ГИТИСа. Тоскливое было зрелище. Она, среди прочих актрис, сидела в платье девятнадцатого века и читала письма Чехова. В отличие от других, она не наигрывала. Подавала себя с достоинством, и переходила от стула к стулу плавной походкой.
И вот теперь в телецентре Ваня не думая подошёл к ней и спросил:
- Это вы в спектакле вчера играли?
- Я – ответила актриса, улыбнувшись.
Через перила перевесилась девушка-ассистентка.
- Сколько вам лет? – бесцеремонно спросила ассистентка актрису.
Ваня заметил, как та на мгновение задумалась, говорить ли при нем свой возраст. В итоге, сказала:
- Двадцать девять.
Ваня оценил её смелость. Выглядела она моложе. Ассистентка увела актрису, которая перед уходом бросила на Ваню многообещающий взгляд. Позже Ваня понял, что взгляды эти актриса раздавала направо и налево. Вообще, если хочешь быть известной актрисой, понял Ваня, тренируй многообещающий взгляд.
Потом Ваня провожал актрису. Он увязался за ней, сел в промерзший троллейбус. На актрисе была короткая шубка и белоснежная шапочка. Ваня молчал. По большому счету, он и не знал, что говорить. Актриса же не закрывала рта. Она зачем-то рассказала, что знакома с пожилым американцем, который дарит ей дорогие подарки, и к которому она ездит в гости, но «они просто друзья». Ваня был озадачен. Потом актриса игривым тоном сообщила, что она замужем, и что муж у нее пишет детские книжки.
Ваня уже тогда подумал, что ухаживать за чужой женой нехорошо, и нужно все бросить и выйти из троллейбуса. Но актриса ласково пригласила Ваню завтра приходить на репетиции в «Дом Актера». И Ваня обещал.
Он явился на репетицию и сел в темном зрительном зале. Актриса стояла на сцене, окруженная мужчинами: двумя актерами, режиссером и еще каким-то мужиком. Как хоккеист ведет шайбу и поглядывает, кому бы ее отдать, так и актриса поглядывала на окружающих ее мужчин. Ваня в зале извелся. Даже начал грызть ногти, хотя давно уже бросил.
Во время перерыва актриса позвала Ваню в гримерку, близко подсела к нему и даже позволила себя поцеловать. Ваня осторожно положил ей руку на грудь. Актриса и это позволила. Тут Ваня решил, что ему можно все, но актриса неожиданно встала и запела. Это была неизвестная Ивану русская народная песня. Ваня слушал сидя, не понимая, что ему делать.
Допев, актриса попросила деньги. Напрямую спросила:
- У тебя деньги есть?
- Есть, - ответил Ваня, покраснел и отдал ей пять рублей.
Закончилась репетиция заполночь. В этот раз актриса тоже разрешила себя проводить. Они ехали вдвоем в промерзшем троллейбусе и актриса показывала Ване, как она умеет говорить детскими голосами. В пустом троллейбусе детские голоса звучали жутковато.
- Я на следующей сойду, - сказала актриса, - А ты можешь не выходить. Он круг делает и обратно к метро едет.
Ваня согласно кивнул, хотя по его расчетам, вечер должен был закончиться совсем не так.
Троллейбус остановился. Двери со вздохом открылись. Водитель вышел отдавать путевые документы. Актриса порывисто взяла руку Вани и припала к ладони долгим поцелуем.
- Никогда, ни с кем мне не было так хорошо! – сказала она и вышла из троллейбуса, на ходу поправляя белую шапочку.
- Вон мои окна, - сказала актриса, на секунду обернувшись и после указала не пятый этаж хрущевки.
Троллейбус стоял, мелкий снег залетал в открытые двери, актриса шла к дому, а Ваня смотрел на окна, на которые она ему указала. Ваня живо себе представлял, как там, за розовой занавеской, сидит несчастный детский писатель и пишет детскую книжку. Например, про белочку. Пишет, высунув кончик языка от усердия, и ничего про свою жену не знает.
А потом вернулся водитель и перед тем как двери закрылись в троллейбус вошли контролеры. Ваня тут же вспомнил, что у него нет билета. Контролеры словно бы знали об этом. Набросились на него, начали требовать штраф и пугать. Ваня опоздал бы на метро, не отдай он им последние деньги.
2.
Прошло двадцать лет. Дочка сообщила Ване, что собирается стать актрисой.
- Ни в коем случае, - ответил Ваня.
СИЛА ИСКУССТВА
Бухгалтер предложила два билета в театр Сатиры. Один купил Мещеряков. Ему не с кем было идти, однако развеяться хотелось. Посмеюсь, подумал он, а то совсем жить не хочется. Посмеялся.
Уже в театре, в фойе он увидел менеджера Бессонову - очень худую девушку с тонкой, подвижной шеей. Она подошла к нему, широко улыбаясь, посреди фразы закусывая нижнюю губу:
- Представляешь, а я купила второй билет.
Мещеряков смутился и сказал:
- Значит, вместе будем сидеть?
- Так получается, - развела менеджер худыми руками.
Мещеряков сразу понял, что Бессонова купила билет специально и что за ним началась охота. Приятно, когда тобой активно интересуются девушки, но Бессонова ему никогда не нравилась. Слушая, она высоко задирала подбородок, кожа на горле становилась совсем тонкой. Еще, глядя на Бессонову, вам казалось, что она вот-вот заболеет и надолго сляжет.
Когда Бессонова передала программку, Мещеряков коснулся ее руки. Чистый лед. Почему он не выкупил оба билета?
- Даже не думала, что второй билет у тебя.
Мещеряков ей не поверил. Раздражение росло и мешало находить темы для легкой беседы, которую все-таки приходилось вести.
- А почему ты один пошел? – спросила Бессонова.
- Я в разводе.
- Правда?
- Ага.
«А то ты не знала!» - подумал Мещеряков.
- Давно?
- Недавно.
Они сидели за столиком в буфете. До спектакля было минут еще двадцать. Мучение продолжалось. Мещеряков заученными словами рассказал историю про испанскую собаку, которая не понимала русский язык. Он всегда рассказывал эту историю в компаниях. Имел успех. Бессонова, выслушав, только слабо улыбнулась и сказала ни к месту:
- А я спортом занималась.
«Цену себе набивает» - подумал Мещеряков, и спросил:
- Каким?
- Фехтованием.
- И что бросила?
- Травма.
Мещеряков представил худосочную Бессонову, пронзенную шпагой.
- А я тоже занимался. Плаваньем. Подводным.
- Это видно. Ты спортивный.
Мещеряков мельком глянул на свой мягкий живот, сползший на брючный ремень:
«Льстит, грубо льстит».
Бессонова своими холодными пальцами отломила маленький кусочек от маленького печенья.
- Ты ходишь очень грустный в последнее время. Я заметила.
- Работы много, - ответил Мещеряков.
Бессонова зачем-то рассказала, что у нее есть сестра. Затем описала спектакль, который она в последний раз видела. Мещеряков, скрестив напряженные ноги под столом, терпел ее присутствие, как нарастающую головную боль.
- Развод это, наверное, тяжело?
- Нормально…
Бессонова положила острый локоть на стол, наклонилась к Мещерякову:
- Ты любил ее?
- Кого? – спросил Мещеряков, стиснув зубы.
- Свою жену.
И тут Мещеряков не выдержал:
- Слушай, зачем тебе это знать? – сказал он резко.
Бессонова чуть подалась назад:
- Я просто спросила.
Мещеряков зло усмехнулся:
- Ты просто спросила, а я просто ответил! Все очень просто у нас, да?!
Вопрос не имел смысла. Как часто бывает в разговорах, слова не важны. Имеет значение напор, злая энергия.
- Я тебя обидела? – Бессонова часто заморгала, - Я не хотела. Извини.
Мещерякову стало стыдно. Он попросил прощения за срыв. Нашел причину:
- Нервничаю. На работе крансдец!
- Я знаю, - улыбнулась Бессонова, растянув сухие губы, - Я же там тоже работаю.
Послушались звонка, пошли в зрительный зал. Сели в неудобные, как в чартерном
авиарейсе кресла. Мещеряков аккуратно убрал локоть, чтобы не коснуться руки Бессоновой.
Спектакль все никак не начинался. Говорить коллегам было не о чем. Мещеряков смотрел на занавес и играл желваками, которых, впрочем, не было видно за полными щеками. Бессонова тоже молчала. Несколько раз она открывала и закрывала программку.
Зал, тем временем, заполняли отчаявшиеся женщины. Мещеряков сильно приуныл. Он решил уйти после первого акта, даже если спектакль будет смешной. Но тут Бессонова тронула его за руку.
- Слушай, можно я посплю, пока не началось? Устала сегодня ужасно.
(Это было странно)
- Можно, - ответил Мещеряков, не успев прокашляться.
Бессонова положила голову ему на плечо, и закрыла глаза.
Мещеряков специально посмотрел, закрыла. Свет в зрительном зале и не думал гаснуть. Хотя складки занавеса кто-то пошевелил изнутри. Мещеряков дышал через раз и не понимал, что ему вообще теперь делать. Голова Бессоновой стала тяжелой, Бессонова двинулась, устраиваясь на плече Мещерякова, как на подушке.
Прошло еще несколько минут. Бессонова задышала глубоко и ровно. Судя по всему, она уснула. Или так ловко притворялась. Мещеряков не знал, как это понять.
Свет в зале начал гаснуть, заиграла музыка. Занавес поехал вверх.
- Надя, - позвал Мещеряков тихо.
Бессонова не шевельнулась.
- Надя! – повторил Мещеряков громче.
Бессонова не просыпалась. Зато женщина, сидящая перед ними обернулась и
строго посмотрела на Мещерякова белыми глазами.
Проснулась Надя только ближе к антракту. В антракте Мещеряков и Бессонова пили шампанское и бегали на улицу курить.
А через три месяца поженились.
ДЕНЬГИ
У одной молодой семьи закончились деньги. И жизнь потекла совсем безрадостная. Они даже сексом занимались по несколько раз в день, но веселее от этого не становилось.
Смотреть вместе телевизор и ругать заносчивых питерцев тоже стало неинтересно.
Запустили руку в кубышку. Купюру за купюрой, опустошили её и не заметили.
Два дня доедали то, что было. На утро третьего Володя заглянул в ванную и увидел, что Караваева аккуратно рисует тонкие стрелочки в уголках глаз. Он сразу понял, куда она собирается.
- Никуда не пойдёшь! – сказал он, играя желваками.
- Дверь закрой.
Но Володя не уходил.
- Мы же договорились.
Караваева не удостоила его ответом.
- Ты никуда не пойдёшь!
Но она пошла на кухню надевать контактные линзы. Володя, как хвост, потащился за ней.
- Опять, да? Опять?! Ты же говорила!.. Ты же обещала!
Караваева закатила глаза, поднося к лицу руку. Линза едва держалась на кончике указательного пальца.
- Не дыши!
Володя затаил дыхание.
Позже он изменил тактику, умолял:
- Пожалуйста, не надо… - и снова взрывался, - Я тебе этого не прощу, ясно?! Никогда не прощу!!
Караваева отодвинула мужа и направилась в прихожую. Володя присел тут же на подставке для ботинок.
- Хорошо? – Караваева показывала новый сапог, облегающий ногу.
- Плохо, - сказал Володя.
- Значит, хорошо.
- Ты будешь с ним спать?
- Просто попрошу денег.
- Нет, ты будешь с ним спать!
- Ну, если ты настаиваешь…
Володя взвизгнул:
- Хватит шутить! – и добавил, - На эту тему!
Караваева улыбнулась, поцеловала его в щеку и вышла. Мягко
закрылась дверь. Володя начал страдать.
Вернулась Караваева за полночь. Прошла в сапогах по квартире. Поставила на стол бутылку коньяка и положила твердую, как мрамор, палку колбасы.
Володя делал вид, что спит. Караваева села на кровать.
- Почему подушка мокрая? Ты плакал?
Володя не ответил. Перед сном он помыл голову. Катя положила руку
мужу на плечо. Володя дернулся, сбросил руку.
Катя сказал после паузы:
- Утром завтракать пойдем в «Старлайт».
- Нет, - сказал Володя в темноте.
- Что, нет?
- Мы пойдем в «Чайковский»!
- Так кофе плохой. Пойдем в «Старлайт»
- Нет! В «Чайковский»! – сказал Володя очень твердо.
- Хорошо, - вздохнула Катя.
Последнее слово было за мужчиной.
ИСПОВЕДЬ
У Анны Николаевны случилась трагедия. Сын ушёл из дома.
- Мама, мне двадцать семь! – сказал он.
Ну и что? Жили же нормально, вместе. Нет, решил снимать квартиру. Короче, кто-то на него повлиял. Кто-то ему посоветовал.
Они поругались. Анна Николаевна, не удержалась, и назвала все вещи своими именами. Досталось и девушке сына по фамилии Яковлева. Сын вспылил и ушёл, хлопнув дверью. Анна Николаевна забеспокоилась. В этот раз он хлопнул дверью как-то нехорошо.
Анна Николаевна позавтракала, а после плакала вплоть до выхода на работу.
Следующим утром, на трагическом подъёме Анна Николаевна отправилась в церковь. Она знала, как себя там вести, но шла с мыслью, что если какая-нибудь бабуля возле подставок со свечками сделает ей замечание, то она ей обязательно ответит, и не постесняется святого места. Потому что все очень умные, думают, они только знают, как надо молиться.
Перед дверью в храм Анна Николаевна перекрестилась и поклонилась два раза, а в самой церкви сделала это один раз. Она знала, что многому можно научиться, просто глядя на окружающих. Анна Николаевна повторяла за людьми, и всё выходило замечательно. Она крестилась и кланялась со всеми вместе. Во время службы многие вставали на колени, но Анна Николаевна на это пока не решалась. Она целовала иконы и прикладывалась к ним лбом, как положено, и смотрела немного свысока, на тех, кто этого не делал.
Из всех святых она особенно отмечала одного. Он казался ей самым правильным. И взгляд у него был понимающим, и внешность не такая грозная. Звали его Серафим Саровский. Анна Николаева была уверена, что он очень хороший и всегда ставила ему свечки. И во время службы на него поглядывала. Она знала, что он ей всё простит.
В церкви Анне Николаевне ничего не стоило заплакать. Правда и на работе она плакала легко, но чаще всего, чтобы воздействовать на окружающих. А тут она плакала бескорыстно, неожиданно для себя и с удовольствием.
Хотя в храме Анна Николаевна была в четвёртый раз в жизни, она быстро начала чувствовать себя хозяйкой. Ей возмущали женщины без платков и в джинсах. Её подмывало сделать подобным дамам замечание, но скандалить под святыми сводами не хотелось.
Анна Николаевна попыталась сосредоточиться на короткой молитве «Господи, помилуй», но взгляд её упал на большую люстру. Анна Николаевна довольно долго её разглядывала, и пришла к выводу, что если такая люстра упадёт, всем внизу будет плохо.
Анна Николаевна попыталась подумать о чём-то благостном, и сразу вспомнила, как много людей обижало её в жизни. Слёзы выступили на глазах.
Например, однажды она рассказывала сыну о том, как была в храме и видела, как причащают младенца, крохотную девочку.
- А девчушка-то пьяная, наверное, стала. Кагорчику-то хлебнула, - засмеялась в тот раз Анна Николаевна.
А сын посмотрел на неё строго и произнес высокомерно:
- Как ты можешь так говорить?
- А что? – спросила Анна Николаевна, досмеиваясь.
- Как ты не понимаешь, это не просто кагор, это же святое!
Сын в тот раз обиделся на неё, непонятно за что. И её обидел без причины. Между прочим, она прекрасно понимала, что это было святое, но всё же это был одновременно и кагор.
Анне Николаевне захотелось сделать что-то правильное. Она решила причаститься. В стороне от неё высокий, худой батюшка накрывал людей поясом, перекинутым через шею, и крестил, отпуская грехи. Анна Николаевна встала в очередь с другими верующими.
Ей всегда было чрезвычайно любопытно, какие грехи называют другие. Какие грехи могут быть у старушки в шерстяной шапке? Однажды она проходила мимо кающегося и смогла расслышать только два слова «А ещё…». Видимо, много было у человека грехов.
По мере приближения своей очереди Анну Николаевну охватывало всё большее и большее волнение. Было даже желание уйти. Потом Анна Николаевна попыталась понять для себя, что она скажет священнику. После просто думала о работе. Тут и очередь её подошла.
Анна Николаевна на негнущихся ногах приблизилась к тумбе с крестом и Библией и сходу назвала свой грех:
- Аборты делаю, батюшка.
Священник печально кивнул, но ничего не сказал. Это задело Анну Николаевну.
- У меня работа такая, – добавила она. – Не могу отказаться. Я зав. отделением.
- Врач? – спросил священник тихо.
- Медик, – поправила его Анна Николаевна.
Судя по всему, батюшка ждал, что она ещё скажет. Его печальное молчание сбило Анну Николаевну с толку и лишило смелости.
- Я про сына хотела сказать, батюшка… - начала она и остановилась, не зная, как продолжить.
- Один у вас ребёнок? – священник по-прежнему смотрел в сторону.
- Один. Ссоримся мы.
- Вы, как мать, должны первой прощения попросить.
- Я попрошу, - проговорила Анна Николаевна, дальше помешал сказать горький комок в горле, - Обязательно.
Помолчали.
- Причащаться будете? – спросил священник.
- Да. Хотела.
- Последование ко Святому Причащению читали?
- Нет. – Анна Николаевна совсем потерялась. – Я не знала. А можно так?
- К Святому Таинству следует подходить готовым. Постились?
Выяснилось, что перед походом в храм Анна Николаевна попила чайку с конфеткой.
- Нельзя, - сказал батюшка. – Только натощак.
- Я же только чаю с конфеткой.
- Нельзя, – сказал священник, и стало понятно, что он не уступит. – В следующий раз подготовьтесь, как следует, и приходите.
Выйдя из храма, Анна Николаевна почувствовала, как горят на холодном воздухе её щёки. Смесь стыда и обиды, и ещё чего-то очень горького, вот что она ощущала. И это ей не нравилось. Не застегнув пальто, она энергично, не оглядываясь на храм, пошла в сторону шоссе, ловить машину.
Через тридцать минут она сидела в гостях, и жаловалась подруге:
- Чаю с одной конфеткой всего-то попила. А он говорит нельзя. А почему? Не понятно. Всего-то глоток чая и маленькая конфетка…
Подруга сочувственно кивала.
МИЛЛИОН ЛЮБОВНЫХ ПИСЕМ
Дело было в 1982 году. В пионера Заблудовского влюбилась дочка уборщицы. И это был кошмар. Поначалу Заблудовский ничего не замечал. Жизнь в лагере шла своим чередом. Моду на ковбойские шляпы из вощеной бумаги сменила мода на пилотки, подвернутые особым способом, белой подкладкой наружу. У Заблудовского такая пилотка лихо держалась на голове.
Последняя смена подходила к концу. Мухи засыпали между рамами. Одуванчики пожелтели и не хотели уже открываться. Пятый отряд от переизбытка сил сломал большую карусель возле столовой. А Заблудовский начал находить подарки.
Проснувшись утром, он обнаружил на своей тумбочке помпон. Самоделка, но работа очень качественная. Заблудовский знал толк в понпонах. Он два мотка ниток запорол, пытаясь сделать нечто подобное. Заблудовский помпон, конечно, взял. Но задумался. Откуда такой подарок судьбы?
Двумя днями позже, перед самым отъездом, на тумбочке появился бумажный, кривоватенький журавлик. Тем же вечером кто-то положил туда же яблоко. Заблудовский не сразу, но сообразил, что он кому-то интересен. Стал думать дальше, перебирать, кому. Додумать не успел.
У выхода из лагеря, там, где дорожка размечена для бега на короткую дистанцию, Заблудовского остановила девочка из его отряда. Все знали, что это дочка уборщицы, и поэтому имени ее никто не помнил. Она жила в лагере бесплатно. Не то, чтобы ее унижали. Просто старались не замечать.
Девочка начала быстро-быстро говорить, вцепившись в клетчатую, модную рубашку Заблудовского. Слова ее долетали до пионера Заблудовского как бы издалека. Он оцепенел, разглядывая ее маленькие, сильно обветренные губы, которые быстро двигались.
- …Я тебя люблю, ясно!.. Я никому тебя не отдам! Никому!... – а потом она сказала, - Не уезжай! Не уезжай, пожалуйста! Мы здесь живем, в Новом Иерусалиме! Мы в Москву вообще не ездим!..
И все это говорилось с отчаянием и торопливостью. Глаза девочки наполнялись слезами и Заблудовский, как и она, сам перестал моргать, чувствуя в голове жуткую пустоту, а на груди – холодные, маленькие руки.
- Ты такой хороший, такой хороший, такой… - она словно, заранее знала,
что ничего из ее любви не будет, что она любви этой недостойна. Понимала, что проиграла, что не скажет Заблудовский ей ничего приятного, и ничего из ее любви хорошего не получится, а признание, которое далось ей с большим трудом, принесет ей только один позор.
-…Я буду писать тебе письма! Я каждый день буду писать! Пожалуйста, дай
мне адрес…
Тут Заблудовский словно очнулся, шагнул назад. Девочка повисла на нем. Заблудовский едва не упал, но сумел вырваться, что было несложно. Он развернулся и побежал в сторону корпуса, по дороге сорвав с головы пилотку, чтобы не потерять на бегу. Уже палате он аккуратно сложил ее и убрал в чемодан.
В автобусе, когда они выезжали из лагеря, Заблудовский старался не смотреть в окна, чтобы не увидеть дочку уборщицы.
Прошло тридцать три года. С тех пор он не получил от нее ни одного письма. Ни одного.
Родился в 1970 году в Москве. В 1994 году окончил сценарный факультет ВГИКа. Поэт, прозаик, драматург. Автор пьес, поставленных во многих театрах России. Печатался в журналах «Новый мир», «Современная драматургия», «Знамя», «Новая Юность», «Дружба народов» и др. Живет в Москве.
АКТРИСА
1.
Ваня увидел её в телецентре на пробах. Она собиралась курить. Искала зажигалку в сумочке. Зажигалка была найдена. Чёрные, густые волосы откинуты назад. На мир смотрело круглое лицо с большими голубыми глазами и ямочкой на подбородке. Говорят, хозяйка такой вот ямочки – это сильная личность, способная добиться своего любым способом.
Ваня вспомнил, что видел её за день до этого в выпускном спектакле ГИТИСа. Тоскливое было зрелище. Она, среди прочих актрис, сидела в платье девятнадцатого века и читала письма Чехова. В отличие от других, она не наигрывала. Подавала себя с достоинством, и переходила от стула к стулу плавной походкой.
И вот теперь в телецентре Ваня не думая подошёл к ней и спросил:
- Это вы в спектакле вчера играли?
- Я – ответила актриса, улыбнувшись.
Через перила перевесилась девушка-ассистентка.
- Сколько вам лет? – бесцеремонно спросила ассистентка актрису.
Ваня заметил, как та на мгновение задумалась, говорить ли при нем свой возраст. В итоге, сказала:
- Двадцать девять.
Ваня оценил её смелость. Выглядела она моложе. Ассистентка увела актрису, которая перед уходом бросила на Ваню многообещающий взгляд. Позже Ваня понял, что взгляды эти актриса раздавала направо и налево. Вообще, если хочешь быть известной актрисой, понял Ваня, тренируй многообещающий взгляд.
Потом Ваня провожал актрису. Он увязался за ней, сел в промерзший троллейбус. На актрисе была короткая шубка и белоснежная шапочка. Ваня молчал. По большому счету, он и не знал, что говорить. Актриса же не закрывала рта. Она зачем-то рассказала, что знакома с пожилым американцем, который дарит ей дорогие подарки, и к которому она ездит в гости, но «они просто друзья». Ваня был озадачен. Потом актриса игривым тоном сообщила, что она замужем, и что муж у нее пишет детские книжки.
Ваня уже тогда подумал, что ухаживать за чужой женой нехорошо, и нужно все бросить и выйти из троллейбуса. Но актриса ласково пригласила Ваню завтра приходить на репетиции в «Дом Актера». И Ваня обещал.
Он явился на репетицию и сел в темном зрительном зале. Актриса стояла на сцене, окруженная мужчинами: двумя актерами, режиссером и еще каким-то мужиком. Как хоккеист ведет шайбу и поглядывает, кому бы ее отдать, так и актриса поглядывала на окружающих ее мужчин. Ваня в зале извелся. Даже начал грызть ногти, хотя давно уже бросил.
Во время перерыва актриса позвала Ваню в гримерку, близко подсела к нему и даже позволила себя поцеловать. Ваня осторожно положил ей руку на грудь. Актриса и это позволила. Тут Ваня решил, что ему можно все, но актриса неожиданно встала и запела. Это была неизвестная Ивану русская народная песня. Ваня слушал сидя, не понимая, что ему делать.
Допев, актриса попросила деньги. Напрямую спросила:
- У тебя деньги есть?
- Есть, - ответил Ваня, покраснел и отдал ей пять рублей.
Закончилась репетиция заполночь. В этот раз актриса тоже разрешила себя проводить. Они ехали вдвоем в промерзшем троллейбусе и актриса показывала Ване, как она умеет говорить детскими голосами. В пустом троллейбусе детские голоса звучали жутковато.
- Я на следующей сойду, - сказала актриса, - А ты можешь не выходить. Он круг делает и обратно к метро едет.
Ваня согласно кивнул, хотя по его расчетам, вечер должен был закончиться совсем не так.
Троллейбус остановился. Двери со вздохом открылись. Водитель вышел отдавать путевые документы. Актриса порывисто взяла руку Вани и припала к ладони долгим поцелуем.
- Никогда, ни с кем мне не было так хорошо! – сказала она и вышла из троллейбуса, на ходу поправляя белую шапочку.
- Вон мои окна, - сказала актриса, на секунду обернувшись и после указала не пятый этаж хрущевки.
Троллейбус стоял, мелкий снег залетал в открытые двери, актриса шла к дому, а Ваня смотрел на окна, на которые она ему указала. Ваня живо себе представлял, как там, за розовой занавеской, сидит несчастный детский писатель и пишет детскую книжку. Например, про белочку. Пишет, высунув кончик языка от усердия, и ничего про свою жену не знает.
А потом вернулся водитель и перед тем как двери закрылись в троллейбус вошли контролеры. Ваня тут же вспомнил, что у него нет билета. Контролеры словно бы знали об этом. Набросились на него, начали требовать штраф и пугать. Ваня опоздал бы на метро, не отдай он им последние деньги.
2.
Прошло двадцать лет. Дочка сообщила Ване, что собирается стать актрисой.
- Ни в коем случае, - ответил Ваня.
СИЛА ИСКУССТВА
Бухгалтер предложила два билета в театр Сатиры. Один купил Мещеряков. Ему не с кем было идти, однако развеяться хотелось. Посмеюсь, подумал он, а то совсем жить не хочется. Посмеялся.
Уже в театре, в фойе он увидел менеджера Бессонову - очень худую девушку с тонкой, подвижной шеей. Она подошла к нему, широко улыбаясь, посреди фразы закусывая нижнюю губу:
- Представляешь, а я купила второй билет.
Мещеряков смутился и сказал:
- Значит, вместе будем сидеть?
- Так получается, - развела менеджер худыми руками.
Мещеряков сразу понял, что Бессонова купила билет специально и что за ним началась охота. Приятно, когда тобой активно интересуются девушки, но Бессонова ему никогда не нравилась. Слушая, она высоко задирала подбородок, кожа на горле становилась совсем тонкой. Еще, глядя на Бессонову, вам казалось, что она вот-вот заболеет и надолго сляжет.
Когда Бессонова передала программку, Мещеряков коснулся ее руки. Чистый лед. Почему он не выкупил оба билета?
- Даже не думала, что второй билет у тебя.
Мещеряков ей не поверил. Раздражение росло и мешало находить темы для легкой беседы, которую все-таки приходилось вести.
- А почему ты один пошел? – спросила Бессонова.
- Я в разводе.
- Правда?
- Ага.
«А то ты не знала!» - подумал Мещеряков.
- Давно?
- Недавно.
Они сидели за столиком в буфете. До спектакля было минут еще двадцать. Мучение продолжалось. Мещеряков заученными словами рассказал историю про испанскую собаку, которая не понимала русский язык. Он всегда рассказывал эту историю в компаниях. Имел успех. Бессонова, выслушав, только слабо улыбнулась и сказала ни к месту:
- А я спортом занималась.
«Цену себе набивает» - подумал Мещеряков, и спросил:
- Каким?
- Фехтованием.
- И что бросила?
- Травма.
Мещеряков представил худосочную Бессонову, пронзенную шпагой.
- А я тоже занимался. Плаваньем. Подводным.
- Это видно. Ты спортивный.
Мещеряков мельком глянул на свой мягкий живот, сползший на брючный ремень:
«Льстит, грубо льстит».
Бессонова своими холодными пальцами отломила маленький кусочек от маленького печенья.
- Ты ходишь очень грустный в последнее время. Я заметила.
- Работы много, - ответил Мещеряков.
Бессонова зачем-то рассказала, что у нее есть сестра. Затем описала спектакль, который она в последний раз видела. Мещеряков, скрестив напряженные ноги под столом, терпел ее присутствие, как нарастающую головную боль.
- Развод это, наверное, тяжело?
- Нормально…
Бессонова положила острый локоть на стол, наклонилась к Мещерякову:
- Ты любил ее?
- Кого? – спросил Мещеряков, стиснув зубы.
- Свою жену.
И тут Мещеряков не выдержал:
- Слушай, зачем тебе это знать? – сказал он резко.
Бессонова чуть подалась назад:
- Я просто спросила.
Мещеряков зло усмехнулся:
- Ты просто спросила, а я просто ответил! Все очень просто у нас, да?!
Вопрос не имел смысла. Как часто бывает в разговорах, слова не важны. Имеет значение напор, злая энергия.
- Я тебя обидела? – Бессонова часто заморгала, - Я не хотела. Извини.
Мещерякову стало стыдно. Он попросил прощения за срыв. Нашел причину:
- Нервничаю. На работе крансдец!
- Я знаю, - улыбнулась Бессонова, растянув сухие губы, - Я же там тоже работаю.
Послушались звонка, пошли в зрительный зал. Сели в неудобные, как в чартерном
авиарейсе кресла. Мещеряков аккуратно убрал локоть, чтобы не коснуться руки Бессоновой.
Спектакль все никак не начинался. Говорить коллегам было не о чем. Мещеряков смотрел на занавес и играл желваками, которых, впрочем, не было видно за полными щеками. Бессонова тоже молчала. Несколько раз она открывала и закрывала программку.
Зал, тем временем, заполняли отчаявшиеся женщины. Мещеряков сильно приуныл. Он решил уйти после первого акта, даже если спектакль будет смешной. Но тут Бессонова тронула его за руку.
- Слушай, можно я посплю, пока не началось? Устала сегодня ужасно.
(Это было странно)
- Можно, - ответил Мещеряков, не успев прокашляться.
Бессонова положила голову ему на плечо, и закрыла глаза.
Мещеряков специально посмотрел, закрыла. Свет в зрительном зале и не думал гаснуть. Хотя складки занавеса кто-то пошевелил изнутри. Мещеряков дышал через раз и не понимал, что ему вообще теперь делать. Голова Бессоновой стала тяжелой, Бессонова двинулась, устраиваясь на плече Мещерякова, как на подушке.
Прошло еще несколько минут. Бессонова задышала глубоко и ровно. Судя по всему, она уснула. Или так ловко притворялась. Мещеряков не знал, как это понять.
Свет в зале начал гаснуть, заиграла музыка. Занавес поехал вверх.
- Надя, - позвал Мещеряков тихо.
Бессонова не шевельнулась.
- Надя! – повторил Мещеряков громче.
Бессонова не просыпалась. Зато женщина, сидящая перед ними обернулась и
строго посмотрела на Мещерякова белыми глазами.
Проснулась Надя только ближе к антракту. В антракте Мещеряков и Бессонова пили шампанское и бегали на улицу курить.
А через три месяца поженились.
ДЕНЬГИ
У одной молодой семьи закончились деньги. И жизнь потекла совсем безрадостная. Они даже сексом занимались по несколько раз в день, но веселее от этого не становилось.
Смотреть вместе телевизор и ругать заносчивых питерцев тоже стало неинтересно.
Запустили руку в кубышку. Купюру за купюрой, опустошили её и не заметили.
Два дня доедали то, что было. На утро третьего Володя заглянул в ванную и увидел, что Караваева аккуратно рисует тонкие стрелочки в уголках глаз. Он сразу понял, куда она собирается.
- Никуда не пойдёшь! – сказал он, играя желваками.
- Дверь закрой.
Но Володя не уходил.
- Мы же договорились.
Караваева не удостоила его ответом.
- Ты никуда не пойдёшь!
Но она пошла на кухню надевать контактные линзы. Володя, как хвост, потащился за ней.
- Опять, да? Опять?! Ты же говорила!.. Ты же обещала!
Караваева закатила глаза, поднося к лицу руку. Линза едва держалась на кончике указательного пальца.
- Не дыши!
Володя затаил дыхание.
Позже он изменил тактику, умолял:
- Пожалуйста, не надо… - и снова взрывался, - Я тебе этого не прощу, ясно?! Никогда не прощу!!
Караваева отодвинула мужа и направилась в прихожую. Володя присел тут же на подставке для ботинок.
- Хорошо? – Караваева показывала новый сапог, облегающий ногу.
- Плохо, - сказал Володя.
- Значит, хорошо.
- Ты будешь с ним спать?
- Просто попрошу денег.
- Нет, ты будешь с ним спать!
- Ну, если ты настаиваешь…
Володя взвизгнул:
- Хватит шутить! – и добавил, - На эту тему!
Караваева улыбнулась, поцеловала его в щеку и вышла. Мягко
закрылась дверь. Володя начал страдать.
Вернулась Караваева за полночь. Прошла в сапогах по квартире. Поставила на стол бутылку коньяка и положила твердую, как мрамор, палку колбасы.
Володя делал вид, что спит. Караваева села на кровать.
- Почему подушка мокрая? Ты плакал?
Володя не ответил. Перед сном он помыл голову. Катя положила руку
мужу на плечо. Володя дернулся, сбросил руку.
Катя сказал после паузы:
- Утром завтракать пойдем в «Старлайт».
- Нет, - сказал Володя в темноте.
- Что, нет?
- Мы пойдем в «Чайковский»!
- Так кофе плохой. Пойдем в «Старлайт»
- Нет! В «Чайковский»! – сказал Володя очень твердо.
- Хорошо, - вздохнула Катя.
Последнее слово было за мужчиной.
ИСПОВЕДЬ
У Анны Николаевны случилась трагедия. Сын ушёл из дома.
- Мама, мне двадцать семь! – сказал он.
Ну и что? Жили же нормально, вместе. Нет, решил снимать квартиру. Короче, кто-то на него повлиял. Кто-то ему посоветовал.
Они поругались. Анна Николаевна, не удержалась, и назвала все вещи своими именами. Досталось и девушке сына по фамилии Яковлева. Сын вспылил и ушёл, хлопнув дверью. Анна Николаевна забеспокоилась. В этот раз он хлопнул дверью как-то нехорошо.
Анна Николаевна позавтракала, а после плакала вплоть до выхода на работу.
Следующим утром, на трагическом подъёме Анна Николаевна отправилась в церковь. Она знала, как себя там вести, но шла с мыслью, что если какая-нибудь бабуля возле подставок со свечками сделает ей замечание, то она ей обязательно ответит, и не постесняется святого места. Потому что все очень умные, думают, они только знают, как надо молиться.
Перед дверью в храм Анна Николаевна перекрестилась и поклонилась два раза, а в самой церкви сделала это один раз. Она знала, что многому можно научиться, просто глядя на окружающих. Анна Николаевна повторяла за людьми, и всё выходило замечательно. Она крестилась и кланялась со всеми вместе. Во время службы многие вставали на колени, но Анна Николаевна на это пока не решалась. Она целовала иконы и прикладывалась к ним лбом, как положено, и смотрела немного свысока, на тех, кто этого не делал.
Из всех святых она особенно отмечала одного. Он казался ей самым правильным. И взгляд у него был понимающим, и внешность не такая грозная. Звали его Серафим Саровский. Анна Николаева была уверена, что он очень хороший и всегда ставила ему свечки. И во время службы на него поглядывала. Она знала, что он ей всё простит.
В церкви Анне Николаевне ничего не стоило заплакать. Правда и на работе она плакала легко, но чаще всего, чтобы воздействовать на окружающих. А тут она плакала бескорыстно, неожиданно для себя и с удовольствием.
Хотя в храме Анна Николаевна была в четвёртый раз в жизни, она быстро начала чувствовать себя хозяйкой. Ей возмущали женщины без платков и в джинсах. Её подмывало сделать подобным дамам замечание, но скандалить под святыми сводами не хотелось.
Анна Николаевна попыталась сосредоточиться на короткой молитве «Господи, помилуй», но взгляд её упал на большую люстру. Анна Николаевна довольно долго её разглядывала, и пришла к выводу, что если такая люстра упадёт, всем внизу будет плохо.
Анна Николаевна попыталась подумать о чём-то благостном, и сразу вспомнила, как много людей обижало её в жизни. Слёзы выступили на глазах.
Например, однажды она рассказывала сыну о том, как была в храме и видела, как причащают младенца, крохотную девочку.
- А девчушка-то пьяная, наверное, стала. Кагорчику-то хлебнула, - засмеялась в тот раз Анна Николаевна.
А сын посмотрел на неё строго и произнес высокомерно:
- Как ты можешь так говорить?
- А что? – спросила Анна Николаевна, досмеиваясь.
- Как ты не понимаешь, это не просто кагор, это же святое!
Сын в тот раз обиделся на неё, непонятно за что. И её обидел без причины. Между прочим, она прекрасно понимала, что это было святое, но всё же это был одновременно и кагор.
Анне Николаевне захотелось сделать что-то правильное. Она решила причаститься. В стороне от неё высокий, худой батюшка накрывал людей поясом, перекинутым через шею, и крестил, отпуская грехи. Анна Николаевна встала в очередь с другими верующими.
Ей всегда было чрезвычайно любопытно, какие грехи называют другие. Какие грехи могут быть у старушки в шерстяной шапке? Однажды она проходила мимо кающегося и смогла расслышать только два слова «А ещё…». Видимо, много было у человека грехов.
По мере приближения своей очереди Анну Николаевну охватывало всё большее и большее волнение. Было даже желание уйти. Потом Анна Николаевна попыталась понять для себя, что она скажет священнику. После просто думала о работе. Тут и очередь её подошла.
Анна Николаевна на негнущихся ногах приблизилась к тумбе с крестом и Библией и сходу назвала свой грех:
- Аборты делаю, батюшка.
Священник печально кивнул, но ничего не сказал. Это задело Анну Николаевну.
- У меня работа такая, – добавила она. – Не могу отказаться. Я зав. отделением.
- Врач? – спросил священник тихо.
- Медик, – поправила его Анна Николаевна.
Судя по всему, батюшка ждал, что она ещё скажет. Его печальное молчание сбило Анну Николаевну с толку и лишило смелости.
- Я про сына хотела сказать, батюшка… - начала она и остановилась, не зная, как продолжить.
- Один у вас ребёнок? – священник по-прежнему смотрел в сторону.
- Один. Ссоримся мы.
- Вы, как мать, должны первой прощения попросить.
- Я попрошу, - проговорила Анна Николаевна, дальше помешал сказать горький комок в горле, - Обязательно.
Помолчали.
- Причащаться будете? – спросил священник.
- Да. Хотела.
- Последование ко Святому Причащению читали?
- Нет. – Анна Николаевна совсем потерялась. – Я не знала. А можно так?
- К Святому Таинству следует подходить готовым. Постились?
Выяснилось, что перед походом в храм Анна Николаевна попила чайку с конфеткой.
- Нельзя, - сказал батюшка. – Только натощак.
- Я же только чаю с конфеткой.
- Нельзя, – сказал священник, и стало понятно, что он не уступит. – В следующий раз подготовьтесь, как следует, и приходите.
Выйдя из храма, Анна Николаевна почувствовала, как горят на холодном воздухе её щёки. Смесь стыда и обиды, и ещё чего-то очень горького, вот что она ощущала. И это ей не нравилось. Не застегнув пальто, она энергично, не оглядываясь на храм, пошла в сторону шоссе, ловить машину.
Через тридцать минут она сидела в гостях, и жаловалась подруге:
- Чаю с одной конфеткой всего-то попила. А он говорит нельзя. А почему? Не понятно. Всего-то глоток чая и маленькая конфетка…
Подруга сочувственно кивала.
МИЛЛИОН ЛЮБОВНЫХ ПИСЕМ
Дело было в 1982 году. В пионера Заблудовского влюбилась дочка уборщицы. И это был кошмар. Поначалу Заблудовский ничего не замечал. Жизнь в лагере шла своим чередом. Моду на ковбойские шляпы из вощеной бумаги сменила мода на пилотки, подвернутые особым способом, белой подкладкой наружу. У Заблудовского такая пилотка лихо держалась на голове.
Последняя смена подходила к концу. Мухи засыпали между рамами. Одуванчики пожелтели и не хотели уже открываться. Пятый отряд от переизбытка сил сломал большую карусель возле столовой. А Заблудовский начал находить подарки.
Проснувшись утром, он обнаружил на своей тумбочке помпон. Самоделка, но работа очень качественная. Заблудовский знал толк в понпонах. Он два мотка ниток запорол, пытаясь сделать нечто подобное. Заблудовский помпон, конечно, взял. Но задумался. Откуда такой подарок судьбы?
Двумя днями позже, перед самым отъездом, на тумбочке появился бумажный, кривоватенький журавлик. Тем же вечером кто-то положил туда же яблоко. Заблудовский не сразу, но сообразил, что он кому-то интересен. Стал думать дальше, перебирать, кому. Додумать не успел.
У выхода из лагеря, там, где дорожка размечена для бега на короткую дистанцию, Заблудовского остановила девочка из его отряда. Все знали, что это дочка уборщицы, и поэтому имени ее никто не помнил. Она жила в лагере бесплатно. Не то, чтобы ее унижали. Просто старались не замечать.
Девочка начала быстро-быстро говорить, вцепившись в клетчатую, модную рубашку Заблудовского. Слова ее долетали до пионера Заблудовского как бы издалека. Он оцепенел, разглядывая ее маленькие, сильно обветренные губы, которые быстро двигались.
- …Я тебя люблю, ясно!.. Я никому тебя не отдам! Никому!... – а потом она сказала, - Не уезжай! Не уезжай, пожалуйста! Мы здесь живем, в Новом Иерусалиме! Мы в Москву вообще не ездим!..
И все это говорилось с отчаянием и торопливостью. Глаза девочки наполнялись слезами и Заблудовский, как и она, сам перестал моргать, чувствуя в голове жуткую пустоту, а на груди – холодные, маленькие руки.
- Ты такой хороший, такой хороший, такой… - она словно, заранее знала,
что ничего из ее любви не будет, что она любви этой недостойна. Понимала, что проиграла, что не скажет Заблудовский ей ничего приятного, и ничего из ее любви хорошего не получится, а признание, которое далось ей с большим трудом, принесет ей только один позор.
-…Я буду писать тебе письма! Я каждый день буду писать! Пожалуйста, дай
мне адрес…
Тут Заблудовский словно очнулся, шагнул назад. Девочка повисла на нем. Заблудовский едва не упал, но сумел вырваться, что было несложно. Он развернулся и побежал в сторону корпуса, по дороге сорвав с головы пилотку, чтобы не потерять на бегу. Уже палате он аккуратно сложил ее и убрал в чемодан.
В автобусе, когда они выезжали из лагеря, Заблудовский старался не смотреть в окна, чтобы не увидеть дочку уборщицы.
Прошло тридцать три года. С тех пор он не получил от нее ни одного письма. Ни одного.