БОРИС БАРТФЕЛЬД / ПОМНИТЬ ЭТУ УЛИЦУ
Борис БАРТФЕЛЬД родился в 1956 г. в посёлке Новостроево на юго-востоке Калининградской области, по образованию физик. Автор трёх книг стихотворений, стихи переводились на литовский, польский, немецкий и латышский языки. Член Союза российских писателей, с 2010 г. председатель Калининградской областной писательской организации СРП.
Август
Сергею Морейно,
из 17 августа 1914г.
Литовские ночи в августе беременны левитановской осенью,
ноги тонут по щиколотку в тёплой пыли, и кусты
вдоль сельских дорог стоят запорошены доверху
временем — размолотым Левиафаном в крошево дней.
Ты — с первой проседью среди стайки дрожащих осин, и бинты
В лазарете, уже заготовлены сестрами,
Но ещё не пропитаны кровью их нежных мужчин.
Колокольная медь замолчала, в пьяном воздухе
гул колокольный висит, оседая туманом на озеро,
выпь над причалом кричит, названье местечка «Иприт»
ещё никому с тошнотой не приходит в голову.
Лесная кукушка упрямо и тяжко молчит,
не желая отсчитывать годы солдатам Московии,
стрелку компаса бешено крутит тевтонский магнит.
Тело воина беззащитней, чем тело дошкольника,
и как не храбрись, но ни сердце, ни буйную голову не защитишь
ни молитвой, ни каской тяжёлой. Тарелка свекольника
на вид неотличима от чаши крови, что испить предстоит заложнику —
веку изгою, на хоругвях его плащаницы с печатью тела Христова,
как хочется жить офицерам Самсонова, веселым солдатам Вердена
и французам, купающим в Сомме красных и синих коней модерна.
Наше русское детство заблудилось меж прусских озёр,
где крестам православным тесно рядом с тевтонским крестом,
но ангел четырёхликий крылья свои распростер над всеми без всяких
различий. Поезд ночной не стучит на разобранных рельсовых стыках.
Нам с тобою брести вереницей к рощам священных дубов,
пронизанных солнцем павших, не знавших, ни слова об арийских владыках,
и за что им пасть суждено у границы завтра, а может сегодняшним днём.
Виштынец, граница Литвы — Калининградской области.
(Ранним утром 17 августа 1914г. русская армия перешла прусскую границу на участке от Виштынца до Кибартая (родина Левитана). Для России началась Великая война)
Старый часовщик
В начале этого века
В Берлине,
Утром на солнечной стороне
Улицы «Unter den Linden»
Сидеть в турецком кафе,
Теребить амулет,
Отстраненно смотреть,
Как время из старой турки
Тонкой струйкой кофе
Стекает в китайскую чашку,
Переливаясь в блюдце
Через щербатый краешек,
Оставляя на белом фарфоре
Коричневый след.
Помнить эту улицу
Со времен Веймара
И в послевоенных развалинах,
Думать, какой она станет
Через полвека,
Развеет ли
Ее другая культура
Без снарядов и танков
Текстом, музыкой, речью,
Просто привычкой человека
Курить кальян
И жевать азиатскую смесь
Из листьев и горных трав.
Или у европейцев достанет прав
И пассионарности выстоять
В бурлящем котле мультикультуры,
Как писал
Один русский мыслитель,
Сидя в норильском ГУЛАГе,
Где, возможно, сидел
И сам наблюдатель —
alte Berliner Uhrmacher
Последний поверенный
Среднеевропейского времени.
***
Если случится дожить до старости,
Кончу жизнь городским сумасшедшим,
Буду бродить по улочкам маленьким,
Беззубым ртом пережевывая сладости,
И рыбу удить со старого пирса.
Буду рисовать на стенах мелом
Каббалистические знаки своего имени
И смотреть, как под вечер
Дождь и балтийский ветер
Смывают их в вечность,
Как могилу Салантера*
На старом кенигсбергском кладбище.
По субботам, в синем халате
Со звездами,
У красных ворот Россгартена,
Буду сидя на пыльных камнях
Смотреть, как на солнце плавится
Тень знаменитой янтарной башни.
Буду читать стихи горожанам на закате,
Выкрикивать заклинания варваров,
Ссыпая милостыню в рваный карман
Цветных шаровар.
Буду гадать туристам на четках,
Перебирая узловатыми пальцами доходяги
Кусочки почерневшего янтаря,
На любовь и дорогу,
Случайные встречи
И что-то такое еще,
За гранью пониманья,
С Пасхи до самого Рождества,
Покуда мороз ледяною дланью,
Не схватит гладь Верхнего озера
И седую бороду поэта бродяги.
* Религиозный мыслитель – иудаист, похоронен на кладбище за Литовским валом. Его могила после войны была утрачена, в 90-е годы найдена и восстановлена и вновь разрушена. Городские Россгартеновские ворота середины 19 века находятся рядом с башней Дона - музеем «Янтаря»
Отец
Художнику Линасу Янкусу,
сыну народного учителя.
В старом доме
Из красного кирпича
На окраине Прекуле
Возле канала Вильгельма
По ночам
Звучат голоса
Сотен сельских детей
Прусско-литовских
Приморских земель.
Они входят степенно
В большой общий класс,
А сто лет назад
Вбегали веселой гурьбою,
Шумно рассаживались за рядом ряд,
Теперь же стоят у входа
Понурой, нестройной толпою,
Не решаясь пройти за парты,
Где мест явно меньше,
Чем пришедших
С окрестных и дальних погостов,
Утонувших в морях
И безвестно погибших
В бесцельных военных походах.
Они ждут учителя.
И я вижу,
Входит отец,
В руках, как всегда
Классный журнал и указка.
Все проходят вперед
Дружно садятся
И я слышу,
Как хлопают крышки их парт,
Шорох страниц
И шепот, что в этот раз
Учитель расскажет,
Как им избежать несчастья
Или хотя бы остаться в живых
И дождаться внучат.
Отец
Стоит у доски,
Говорит и вращает колеса
Электрофорной машины,
Словно пытаясь повернуть
Жернова неизбежной судьбы
По-предательски бьющей в спины.
В полумраке
Вспышки зарниц
Освещают загорелые лица
И грубые кисти рук
Рыбаков и крестьян,
Стариков и опрятных старух,
И тех, кому так и не довелось
Перешагнуть за тридцать.
От треска разрядов
Я просыпаюсь
С перехваченным судорогой горлом
В мастерской у Линаса Янкуса.
Среди красок,
Картин и этюдов
Остро пахнет озоном,
Светает
За занавесками
Из грубого белого льна,
Тает
Печальный литовский пейзаж.
Не начавшись, зима ускользает.
За окном новый век,
Черный пес долго лает
Вслед уходящим к заливу теням
Вместе с ними уходит
Отец.
* Мы ночевали в доме художника Линаса Янкуса, в бывшем здании старой сельской начальной школы. Здесь работал и жил отец художника, известный учитель, проработавший всю жизнь в Прекульском крае. Имя Линас означает «Лён». Наряду с пейзажами, Линас пишет замечательные портреты. В качестве натурщиков выступают окрестные рыбаки и крестьяне с очень колоритной внешностью. Когда-то они учились у его отца. Портреты висят в мастерской художника, где раньше был общий школьный класс.
***
В новый год
Под дождём,
Вдоль залива,
По Куршскому лесу
Бреду,
Укрываясь зонтом.
Ленивые волны
С трудом
Наползают на берег
И капли
С еловых веток
Водопадом, стекая в песок
Уносят мгновения жизни
В бездонную лету.
Пароход
По борта,
Вмёрзший в лёд,
Ожидает у берега лета,
Так и я
В ледяной отрешённости
Ни о чём, не горюю,
Но уже не горю,
А лишь преломляю свет
Новогоднего одиночества.
***
Там,
Где река замедляла свой бег.
Там,
Где вода кружила и текла обратно.
Там,
Где всегда было летнее утро.
И зелёные водоросли,
Как мягкие женские волосы
Струились вдоль тела.
Там,
Я входил в эту медленную воду,
Отдавая себя её неге
И приходил в себя
На другом берегу,
Рядом с тобой.
Этим утром
Я снова здесь,
Река,
В прошлом веке,
Спрямив русло,
Стремительно уносит прочь
Всё,
Кроме запаха водорослей.
***
Ночью озера становятся больше,
Их дыхание тяжелеет
И смешивается с шумом
Прибрежного леса.
Сидя на берегу,
Отсчитываешь время,
Оставшееся до рассвета
По всплескам большой рыбы
На озерной глади.
Я хотел бы провести
Свои последние годы
На берегу лесного озера.
Если такого не найду,
То выкопаю его.
Но как быть с шумом леса?
Видимо сажать деревья
Надо было двадцать лет назад.
***
Здравствуй Ольштын.
Спустя сорок лет
Впадаю обмелевшим ручьём
В твою Лыну.
Захмелевший поэт,
Не взявший своих вершин,
Босым
Вхожу в твои улицы —
Блудным сыном
Середины минувшего века.
Не слыша машин,
На ощупь бреду
Коридором
Отцовского дома,
Без фанфар и побед,
Гол и сед
По забытым
Гранитным ступеням
Под птичий гомон.
Как постаревший Вальтер
Фон дер Фогельвейде,
Пришедший нежданно
Накануне судного дня
К берегам Преголи
От гроба Господня,
Припадал к лону
Возлюбленной дамы,
Я припадаю
К твоим площадям и соборам
И кормлю дерзновенных птиц
С заскорузлой ладони.
И все камни,
Собранные по моим дорогам,
Освобождаясь от душевных тягот,
Бросаю в твои воды.
Слышу плеск рыбы,
Играющей на порогах.
Срывая с времён покровы,
Снова шепчу о тебе верлибры.
Лына, неси мои строфы
На север, туда, где Мазуры
Обнимаются с Надровой и Бартой.
Там моя Родина
В деревне
За школьной партой
Плачет по мне.
Лына (Лава, Алле) — река, на которой стоят города Ольштын, Бартошицы, Правдинск, Знаменск. Впадает в Преголю в Знаменске.
Вальтер фон дер Фогельвейде — рыцарь-поэт, участник крестовых походов. В Кёнигсберге памятник поэту был создан Георгом Фугом в 1930 году из красного гранита и установлен в зоопарке.
Фогельвейде (нем.) — кормушка для птиц. Поэт завещал каждое утро на своей могиле в Вюрцбурге кормить птиц.
Надровия и Бартия — прусские названия земель на территории нынешней Калининградской области, вблизи с границей Польши.
Август
Сергею Морейно,
из 17 августа 1914г.
Литовские ночи в августе беременны левитановской осенью,
ноги тонут по щиколотку в тёплой пыли, и кусты
вдоль сельских дорог стоят запорошены доверху
временем — размолотым Левиафаном в крошево дней.
Ты — с первой проседью среди стайки дрожащих осин, и бинты
В лазарете, уже заготовлены сестрами,
Но ещё не пропитаны кровью их нежных мужчин.
Колокольная медь замолчала, в пьяном воздухе
гул колокольный висит, оседая туманом на озеро,
выпь над причалом кричит, названье местечка «Иприт»
ещё никому с тошнотой не приходит в голову.
Лесная кукушка упрямо и тяжко молчит,
не желая отсчитывать годы солдатам Московии,
стрелку компаса бешено крутит тевтонский магнит.
Тело воина беззащитней, чем тело дошкольника,
и как не храбрись, но ни сердце, ни буйную голову не защитишь
ни молитвой, ни каской тяжёлой. Тарелка свекольника
на вид неотличима от чаши крови, что испить предстоит заложнику —
веку изгою, на хоругвях его плащаницы с печатью тела Христова,
как хочется жить офицерам Самсонова, веселым солдатам Вердена
и французам, купающим в Сомме красных и синих коней модерна.
Наше русское детство заблудилось меж прусских озёр,
где крестам православным тесно рядом с тевтонским крестом,
но ангел четырёхликий крылья свои распростер над всеми без всяких
различий. Поезд ночной не стучит на разобранных рельсовых стыках.
Нам с тобою брести вереницей к рощам священных дубов,
пронизанных солнцем павших, не знавших, ни слова об арийских владыках,
и за что им пасть суждено у границы завтра, а может сегодняшним днём.
Виштынец, граница Литвы — Калининградской области.
(Ранним утром 17 августа 1914г. русская армия перешла прусскую границу на участке от Виштынца до Кибартая (родина Левитана). Для России началась Великая война)
Старый часовщик
В начале этого века
В Берлине,
Утром на солнечной стороне
Улицы «Unter den Linden»
Сидеть в турецком кафе,
Теребить амулет,
Отстраненно смотреть,
Как время из старой турки
Тонкой струйкой кофе
Стекает в китайскую чашку,
Переливаясь в блюдце
Через щербатый краешек,
Оставляя на белом фарфоре
Коричневый след.
Помнить эту улицу
Со времен Веймара
И в послевоенных развалинах,
Думать, какой она станет
Через полвека,
Развеет ли
Ее другая культура
Без снарядов и танков
Текстом, музыкой, речью,
Просто привычкой человека
Курить кальян
И жевать азиатскую смесь
Из листьев и горных трав.
Или у европейцев достанет прав
И пассионарности выстоять
В бурлящем котле мультикультуры,
Как писал
Один русский мыслитель,
Сидя в норильском ГУЛАГе,
Где, возможно, сидел
И сам наблюдатель —
alte Berliner Uhrmacher
Последний поверенный
Среднеевропейского времени.
***
Если случится дожить до старости,
Кончу жизнь городским сумасшедшим,
Буду бродить по улочкам маленьким,
Беззубым ртом пережевывая сладости,
И рыбу удить со старого пирса.
Буду рисовать на стенах мелом
Каббалистические знаки своего имени
И смотреть, как под вечер
Дождь и балтийский ветер
Смывают их в вечность,
Как могилу Салантера*
На старом кенигсбергском кладбище.
По субботам, в синем халате
Со звездами,
У красных ворот Россгартена,
Буду сидя на пыльных камнях
Смотреть, как на солнце плавится
Тень знаменитой янтарной башни.
Буду читать стихи горожанам на закате,
Выкрикивать заклинания варваров,
Ссыпая милостыню в рваный карман
Цветных шаровар.
Буду гадать туристам на четках,
Перебирая узловатыми пальцами доходяги
Кусочки почерневшего янтаря,
На любовь и дорогу,
Случайные встречи
И что-то такое еще,
За гранью пониманья,
С Пасхи до самого Рождества,
Покуда мороз ледяною дланью,
Не схватит гладь Верхнего озера
И седую бороду поэта бродяги.
* Религиозный мыслитель – иудаист, похоронен на кладбище за Литовским валом. Его могила после войны была утрачена, в 90-е годы найдена и восстановлена и вновь разрушена. Городские Россгартеновские ворота середины 19 века находятся рядом с башней Дона - музеем «Янтаря»
Отец
Художнику Линасу Янкусу,
сыну народного учителя.
В старом доме
Из красного кирпича
На окраине Прекуле
Возле канала Вильгельма
По ночам
Звучат голоса
Сотен сельских детей
Прусско-литовских
Приморских земель.
Они входят степенно
В большой общий класс,
А сто лет назад
Вбегали веселой гурьбою,
Шумно рассаживались за рядом ряд,
Теперь же стоят у входа
Понурой, нестройной толпою,
Не решаясь пройти за парты,
Где мест явно меньше,
Чем пришедших
С окрестных и дальних погостов,
Утонувших в морях
И безвестно погибших
В бесцельных военных походах.
Они ждут учителя.
И я вижу,
Входит отец,
В руках, как всегда
Классный журнал и указка.
Все проходят вперед
Дружно садятся
И я слышу,
Как хлопают крышки их парт,
Шорох страниц
И шепот, что в этот раз
Учитель расскажет,
Как им избежать несчастья
Или хотя бы остаться в живых
И дождаться внучат.
Отец
Стоит у доски,
Говорит и вращает колеса
Электрофорной машины,
Словно пытаясь повернуть
Жернова неизбежной судьбы
По-предательски бьющей в спины.
В полумраке
Вспышки зарниц
Освещают загорелые лица
И грубые кисти рук
Рыбаков и крестьян,
Стариков и опрятных старух,
И тех, кому так и не довелось
Перешагнуть за тридцать.
От треска разрядов
Я просыпаюсь
С перехваченным судорогой горлом
В мастерской у Линаса Янкуса.
Среди красок,
Картин и этюдов
Остро пахнет озоном,
Светает
За занавесками
Из грубого белого льна,
Тает
Печальный литовский пейзаж.
Не начавшись, зима ускользает.
За окном новый век,
Черный пес долго лает
Вслед уходящим к заливу теням
Вместе с ними уходит
Отец.
* Мы ночевали в доме художника Линаса Янкуса, в бывшем здании старой сельской начальной школы. Здесь работал и жил отец художника, известный учитель, проработавший всю жизнь в Прекульском крае. Имя Линас означает «Лён». Наряду с пейзажами, Линас пишет замечательные портреты. В качестве натурщиков выступают окрестные рыбаки и крестьяне с очень колоритной внешностью. Когда-то они учились у его отца. Портреты висят в мастерской художника, где раньше был общий школьный класс.
***
В новый год
Под дождём,
Вдоль залива,
По Куршскому лесу
Бреду,
Укрываясь зонтом.
Ленивые волны
С трудом
Наползают на берег
И капли
С еловых веток
Водопадом, стекая в песок
Уносят мгновения жизни
В бездонную лету.
Пароход
По борта,
Вмёрзший в лёд,
Ожидает у берега лета,
Так и я
В ледяной отрешённости
Ни о чём, не горюю,
Но уже не горю,
А лишь преломляю свет
Новогоднего одиночества.
***
Там,
Где река замедляла свой бег.
Там,
Где вода кружила и текла обратно.
Там,
Где всегда было летнее утро.
И зелёные водоросли,
Как мягкие женские волосы
Струились вдоль тела.
Там,
Я входил в эту медленную воду,
Отдавая себя её неге
И приходил в себя
На другом берегу,
Рядом с тобой.
Этим утром
Я снова здесь,
Река,
В прошлом веке,
Спрямив русло,
Стремительно уносит прочь
Всё,
Кроме запаха водорослей.
***
Ночью озера становятся больше,
Их дыхание тяжелеет
И смешивается с шумом
Прибрежного леса.
Сидя на берегу,
Отсчитываешь время,
Оставшееся до рассвета
По всплескам большой рыбы
На озерной глади.
Я хотел бы провести
Свои последние годы
На берегу лесного озера.
Если такого не найду,
То выкопаю его.
Но как быть с шумом леса?
Видимо сажать деревья
Надо было двадцать лет назад.
***
Здравствуй Ольштын.
Спустя сорок лет
Впадаю обмелевшим ручьём
В твою Лыну.
Захмелевший поэт,
Не взявший своих вершин,
Босым
Вхожу в твои улицы —
Блудным сыном
Середины минувшего века.
Не слыша машин,
На ощупь бреду
Коридором
Отцовского дома,
Без фанфар и побед,
Гол и сед
По забытым
Гранитным ступеням
Под птичий гомон.
Как постаревший Вальтер
Фон дер Фогельвейде,
Пришедший нежданно
Накануне судного дня
К берегам Преголи
От гроба Господня,
Припадал к лону
Возлюбленной дамы,
Я припадаю
К твоим площадям и соборам
И кормлю дерзновенных птиц
С заскорузлой ладони.
И все камни,
Собранные по моим дорогам,
Освобождаясь от душевных тягот,
Бросаю в твои воды.
Слышу плеск рыбы,
Играющей на порогах.
Срывая с времён покровы,
Снова шепчу о тебе верлибры.
Лына, неси мои строфы
На север, туда, где Мазуры
Обнимаются с Надровой и Бартой.
Там моя Родина
В деревне
За школьной партой
Плачет по мне.
Лына (Лава, Алле) — река, на которой стоят города Ольштын, Бартошицы, Правдинск, Знаменск. Впадает в Преголю в Знаменске.
Вальтер фон дер Фогельвейде — рыцарь-поэт, участник крестовых походов. В Кёнигсберге памятник поэту был создан Георгом Фугом в 1930 году из красного гранита и установлен в зоопарке.
Фогельвейде (нем.) — кормушка для птиц. Поэт завещал каждое утро на своей могиле в Вюрцбурге кормить птиц.
Надровия и Бартия — прусские названия земель на территории нынешней Калининградской области, вблизи с границей Польши.