АНДРЕЙ ТАВРОВ / БОЛЬШОЙ ГИПНОЗ И НЕДОСТАТОЧНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ
Как-то я выступал на вечере памяти Натальи Горбаневской — и захотелось рассказать об уроке, который она преподала мне, сама о том не подозревая.
В конце августа 68-го года я стоял на верхней площадке у остановки фуникулера, что возил отдыхающих военного санатория от корпусов на пляж и обратно; ждал, когда придет моя знакомая Ева, девушка из Чехословакии. Над площадкой возвышался столб с большими часами и репродуктором. Пели птицы, пахло цветами, вдали синело море с барашками и глиссерами. Девушка мне нравилась, и поэтому я ждал с нетерпением, беспокойно поглядывая на часовые стрелки. Ева запаздывала. И вот когда стрелка сделала еще один скачок вперед, что-то зашуршало в репродукторе, а потом суровый мужской голос диктора произнес: «Сегодня наши войска вступили на территорию Чехословакии»… Чем дальше я слушал сообщение, тем больше приходил к выводу, что Ева сегодня не придет. Сам по себе этот факт меня интересовал намного больше, чем звучащее сейчас из репродуктора…
Намного позже я узнал, что в те же дни на Красную площадь вышли несколько человек с протестом против вторжения Советских войск в Чехословакию. Еще позже по Радио Свобода я услышал звенящий голос одного из участников демонстрации — Натальи Горбаневской, услышал ее стихи, которые мне очень понравились. В тот день, когда она вышла на свою демонстрацию протеста — в отличие от меня — факт вторжения для нее оказался настолько важен, что она рискнула всем, чтобы выразить неприятие случившегося. Противопоставить себя огромной общности, сплоченной идеологии, обладающей огромным суггестивным влиянием на всех, живущих на территории СССР и даже дальше — для этого надо было обладать огромной степенью незашоренности, расколдованности, свободы от массового гипноза.
Со временем этот акт мужества поражал меня все сильнее, но еще больше — факт неподвластности массовому гипнозу советской идеологии. А гипноз был силен. Мы все шли к коммунизму, хоть иногда посмеивались по этому поводу, но шли. Даже на пляже, помню это ощущение прекрасно, кто-то мог мне нравиться или не нравиться, но я всем телом ощущал, что все мы, присутствующие здесь, идем к одной цели — и это было очень сильное, позитивное и дающее внутренний комфорт ощущение. Огромная машина государства, представляющая из себя, как все на свете — от камня до галактики — вибрационную энергетическую сущность, работала 24 часа в сутки, пропитывая согласной энергией плакатов, разговоров, радиопрограмм, газет, телевидения, просто невидимой пульсацией — всех своих участников.
Идея, овладевшая массами, становилась огромной силой, по выражению, кажется, Маркса, повторенному потом Мао Цзэдуном. Но я бы добавил к этому высказыванию еще одно слово — гипнотической. Идея, овладевающая массами, становится гипнотической силой большей, чем сила атомной бомбы.
С этим я тогда разобрался и еще раз восхитился способностью не быть загипнотизированным, не поддаться коллективному гипнозу — Натальи и ее друзей…
Про психологию толпы много написано. Я никогда не забывал кусочек из «Доктора Живаго», где толпа бежит за человеком, готовясь его растерзать, но тот вскакивает на бочку и останавливает преследователей пламенной речью, и толпа зачарованно внимает его словам, но вот доска под его ногами вдруг ломается, пафос сбит, и слушатели набрасывается на свою жертву. Толпа пережила два вида загипнотизированности, и победил первый. Но даже если бы доска не сломалась и победил второй — то он все равно обладал бы статусом гипнотичности. Оба действия толпы были гипнотичны.
И вот, сделав это открытие по поводу гипнотической сущности больших сообществ, однажды я сделал и второе. Суть его в следующем. Малые сообщества (тренды в литературе, например) обладают не меньшей, а иногда и даже большей степенью гипнотичности. Неважно, каков социальный статус этих сообществ — это может быть кратковременная община бомжей или длительная — библиофилов, националистов или либералов, поклонников певца Баскова или приверженцев того или иного стиля поэтического творчества — все эти сообщества гипнотизируют своих участников не меньше, чем сообщества тоталитарные. И сообщество правозащитников парадоксальным, но и логическим образом может быть подвержено тому же гипнотическому смещению реальности, что и сообщество их противников.
…Вот Андрей Тавров говорил об опасности сообществ — сказал после моего выступления один очень уважаемый мной поэт и переводчик. — А что плохого в нашем сообществе собравшемся здесь в память о замечательном поэте и правозащитнике?
— Ты не говорил об опасности сообществ, — прокомментировала шепотом Марианна Ионова — ты говорил об опасности гипноза сообществ.
И она была права.
Конечно, в самих сообществах нет ничего плохого. Мы живем в социуме, и социум всегда образовывал и будет образовывать те или иные объединения. Опасность в способе самоидентификации, о котором так прекрасно написал Ален Бадье в связи с израильско-палестинским конфликтом, отметив, что нахождение идентичности, как и самоидентификация по национальному признаку, ведет (и приводила уже) к катастрофе. Если я определяю себя самого по признакам принадлежности к тому или иному сообществу или делу — я неминуемо вступаю на территорию гипноза. Эти сообщества могут образовываться по признакам национальным, политическим, этическим, поэтическим — неважно. Важно то, что идентифицируя себя самого в связи с кратковременной или долговременной принадлежностью к ним — я теряюсь в пространстве гипноза.
До Бадье об этом прекрасно писал Бердяев, говоря, что человек — больше национальности, больше государства, больше армии, больше партии. Что его идентичность не связана с этими сообществами. Она связана с его изначальной природой, с его первоначальной сущностью.
Чтобы отвлечь своих участников от этого факта, любое сообщество прибегает к апробированным приемам — захвату внимания. Очень интересно, как проделывает этот фокус сообщество мегаполиса, членами которого мы являемся по факту. Понаблюдайте за лицами в метро. Я почти не встречал лиц расслабленных, благожелательных, спокойных. Большинство держит в руках какую-нибудь дорогостоящую электронную игрушку и что-то с ней делает. Человека нет — его внимание захвачено тем, что ему предлагает изобретение мегаполиса — айфон (чаще всего немудреную игру), и человек уходит, послушный, как жеребенок в поводу, во все эти пестрые чепуховины. И таких в вагоне метро иногда больше половины. Остальные обходятся «невидимым айфоном», мыслями и заботами, которые без остановки крутятся в их уме. Люди не видят друг друга, не ощущают себя, по большому счету их нет. Сообщество организовано как раз по этому принципу — его члены за успокоительный факт принадлежности к чему-то большему питают систему своей энергией, силами, готовностью потерять себя, потерять ощущение своей истинной природы, вообще об этом не вспоминать.
Это гипноз.
Можно выйти из-под его власти, имея дело с большим сообществом, и не заметить, что ты попал в его же объятья в сообществе малом. Можно выйти из-под власти гипноза «несправедливого», «злого» сообщества — и незамедлительно оказаться по власти гипноза «доброго», «справедливого» сообщества. Суть в том, что и в первом, и во втором случае человек теряет себя. Суть в том, что обретая себя, он перестает делить сообщества на плохие и хорошие. И это единственный выход — состоя членом сообщества, не терять осознавания своей первозданной природы, не терять самого себя. Быть не загипнотизированным. Быть с иллюзией, а не в иллюзии. Это трудно.
Это очень непопулярное в глазах окружения действие. Ты за евро-майдан или против?
Знаете, для меня это неправильный вопрос. Это вопрос из области гипнотической реальности, и его мне задает через своего представителя сообщество, где люди благодаря ему утратили себя (на время, надеюсь). Для меня правильный вопрос — ты сейчас под гипнозом сообщества или осознаешь свою истинную природу — человека, творца, неназываемую и бесконечную свою сущность? И как только ты ее осознал, многое из того, что недавно было пафосом и смыслом твоей жизни — предстает ребяческой игрой, инфантилизмом, занятием, не имеющим никакого смысла.
Когда колокол звонит по одному из нас — а это однажды происходит — в дальнее путешествие отправляется не членство в той или иной организации, не твоя армия, не твое тоталитарное государство, не твоя оппозиционная партия и даже не твоя семья или любимая — ты сам. И хотя бы поэтому стоит увидеть еще во время жизни — не каков твой враг, не какова несправедливая социальная власть — а каков ты сам. И не забывать об этом, где бы ты ни был. Вполне возможно, что это открытие преобразит весь твой мир.
Андрей Тавров
В конце августа 68-го года я стоял на верхней площадке у остановки фуникулера, что возил отдыхающих военного санатория от корпусов на пляж и обратно; ждал, когда придет моя знакомая Ева, девушка из Чехословакии. Над площадкой возвышался столб с большими часами и репродуктором. Пели птицы, пахло цветами, вдали синело море с барашками и глиссерами. Девушка мне нравилась, и поэтому я ждал с нетерпением, беспокойно поглядывая на часовые стрелки. Ева запаздывала. И вот когда стрелка сделала еще один скачок вперед, что-то зашуршало в репродукторе, а потом суровый мужской голос диктора произнес: «Сегодня наши войска вступили на территорию Чехословакии»… Чем дальше я слушал сообщение, тем больше приходил к выводу, что Ева сегодня не придет. Сам по себе этот факт меня интересовал намного больше, чем звучащее сейчас из репродуктора…
Намного позже я узнал, что в те же дни на Красную площадь вышли несколько человек с протестом против вторжения Советских войск в Чехословакию. Еще позже по Радио Свобода я услышал звенящий голос одного из участников демонстрации — Натальи Горбаневской, услышал ее стихи, которые мне очень понравились. В тот день, когда она вышла на свою демонстрацию протеста — в отличие от меня — факт вторжения для нее оказался настолько важен, что она рискнула всем, чтобы выразить неприятие случившегося. Противопоставить себя огромной общности, сплоченной идеологии, обладающей огромным суггестивным влиянием на всех, живущих на территории СССР и даже дальше — для этого надо было обладать огромной степенью незашоренности, расколдованности, свободы от массового гипноза.
Со временем этот акт мужества поражал меня все сильнее, но еще больше — факт неподвластности массовому гипнозу советской идеологии. А гипноз был силен. Мы все шли к коммунизму, хоть иногда посмеивались по этому поводу, но шли. Даже на пляже, помню это ощущение прекрасно, кто-то мог мне нравиться или не нравиться, но я всем телом ощущал, что все мы, присутствующие здесь, идем к одной цели — и это было очень сильное, позитивное и дающее внутренний комфорт ощущение. Огромная машина государства, представляющая из себя, как все на свете — от камня до галактики — вибрационную энергетическую сущность, работала 24 часа в сутки, пропитывая согласной энергией плакатов, разговоров, радиопрограмм, газет, телевидения, просто невидимой пульсацией — всех своих участников.
Идея, овладевшая массами, становилась огромной силой, по выражению, кажется, Маркса, повторенному потом Мао Цзэдуном. Но я бы добавил к этому высказыванию еще одно слово — гипнотической. Идея, овладевающая массами, становится гипнотической силой большей, чем сила атомной бомбы.
С этим я тогда разобрался и еще раз восхитился способностью не быть загипнотизированным, не поддаться коллективному гипнозу — Натальи и ее друзей…
Про психологию толпы много написано. Я никогда не забывал кусочек из «Доктора Живаго», где толпа бежит за человеком, готовясь его растерзать, но тот вскакивает на бочку и останавливает преследователей пламенной речью, и толпа зачарованно внимает его словам, но вот доска под его ногами вдруг ломается, пафос сбит, и слушатели набрасывается на свою жертву. Толпа пережила два вида загипнотизированности, и победил первый. Но даже если бы доска не сломалась и победил второй — то он все равно обладал бы статусом гипнотичности. Оба действия толпы были гипнотичны.
И вот, сделав это открытие по поводу гипнотической сущности больших сообществ, однажды я сделал и второе. Суть его в следующем. Малые сообщества (тренды в литературе, например) обладают не меньшей, а иногда и даже большей степенью гипнотичности. Неважно, каков социальный статус этих сообществ — это может быть кратковременная община бомжей или длительная — библиофилов, националистов или либералов, поклонников певца Баскова или приверженцев того или иного стиля поэтического творчества — все эти сообщества гипнотизируют своих участников не меньше, чем сообщества тоталитарные. И сообщество правозащитников парадоксальным, но и логическим образом может быть подвержено тому же гипнотическому смещению реальности, что и сообщество их противников.
…Вот Андрей Тавров говорил об опасности сообществ — сказал после моего выступления один очень уважаемый мной поэт и переводчик. — А что плохого в нашем сообществе собравшемся здесь в память о замечательном поэте и правозащитнике?
— Ты не говорил об опасности сообществ, — прокомментировала шепотом Марианна Ионова — ты говорил об опасности гипноза сообществ.
И она была права.
Конечно, в самих сообществах нет ничего плохого. Мы живем в социуме, и социум всегда образовывал и будет образовывать те или иные объединения. Опасность в способе самоидентификации, о котором так прекрасно написал Ален Бадье в связи с израильско-палестинским конфликтом, отметив, что нахождение идентичности, как и самоидентификация по национальному признаку, ведет (и приводила уже) к катастрофе. Если я определяю себя самого по признакам принадлежности к тому или иному сообществу или делу — я неминуемо вступаю на территорию гипноза. Эти сообщества могут образовываться по признакам национальным, политическим, этическим, поэтическим — неважно. Важно то, что идентифицируя себя самого в связи с кратковременной или долговременной принадлежностью к ним — я теряюсь в пространстве гипноза.
До Бадье об этом прекрасно писал Бердяев, говоря, что человек — больше национальности, больше государства, больше армии, больше партии. Что его идентичность не связана с этими сообществами. Она связана с его изначальной природой, с его первоначальной сущностью.
Чтобы отвлечь своих участников от этого факта, любое сообщество прибегает к апробированным приемам — захвату внимания. Очень интересно, как проделывает этот фокус сообщество мегаполиса, членами которого мы являемся по факту. Понаблюдайте за лицами в метро. Я почти не встречал лиц расслабленных, благожелательных, спокойных. Большинство держит в руках какую-нибудь дорогостоящую электронную игрушку и что-то с ней делает. Человека нет — его внимание захвачено тем, что ему предлагает изобретение мегаполиса — айфон (чаще всего немудреную игру), и человек уходит, послушный, как жеребенок в поводу, во все эти пестрые чепуховины. И таких в вагоне метро иногда больше половины. Остальные обходятся «невидимым айфоном», мыслями и заботами, которые без остановки крутятся в их уме. Люди не видят друг друга, не ощущают себя, по большому счету их нет. Сообщество организовано как раз по этому принципу — его члены за успокоительный факт принадлежности к чему-то большему питают систему своей энергией, силами, готовностью потерять себя, потерять ощущение своей истинной природы, вообще об этом не вспоминать.
Это гипноз.
Можно выйти из-под его власти, имея дело с большим сообществом, и не заметить, что ты попал в его же объятья в сообществе малом. Можно выйти из-под власти гипноза «несправедливого», «злого» сообщества — и незамедлительно оказаться по власти гипноза «доброго», «справедливого» сообщества. Суть в том, что и в первом, и во втором случае человек теряет себя. Суть в том, что обретая себя, он перестает делить сообщества на плохие и хорошие. И это единственный выход — состоя членом сообщества, не терять осознавания своей первозданной природы, не терять самого себя. Быть не загипнотизированным. Быть с иллюзией, а не в иллюзии. Это трудно.
Это очень непопулярное в глазах окружения действие. Ты за евро-майдан или против?
Знаете, для меня это неправильный вопрос. Это вопрос из области гипнотической реальности, и его мне задает через своего представителя сообщество, где люди благодаря ему утратили себя (на время, надеюсь). Для меня правильный вопрос — ты сейчас под гипнозом сообщества или осознаешь свою истинную природу — человека, творца, неназываемую и бесконечную свою сущность? И как только ты ее осознал, многое из того, что недавно было пафосом и смыслом твоей жизни — предстает ребяческой игрой, инфантилизмом, занятием, не имеющим никакого смысла.
Когда колокол звонит по одному из нас — а это однажды происходит — в дальнее путешествие отправляется не членство в той или иной организации, не твоя армия, не твое тоталитарное государство, не твоя оппозиционная партия и даже не твоя семья или любимая — ты сам. И хотя бы поэтому стоит увидеть еще во время жизни — не каков твой враг, не какова несправедливая социальная власть — а каков ты сам. И не забывать об этом, где бы ты ни был. Вполне возможно, что это открытие преобразит весь твой мир.
Андрей Тавров