АНДРЕЙ ТАВРОВ / ЛИЦА БОГОВ
Рассказывайте истории, - предлагает Умберто Эко. – Несмотря на то, что все это ни к чему, - вы все равно рассказывайте истории, потому что это лучше, чем молчать, потому что во время рассказа истории вам становится лучше. И мы продолжаем их рассказывать. Собственно говоря, это предложение писателя нелепо. Мир ни разу еще не попробовал помолчать хоть минуту. Он рассказывает истории с утра до вечера. Можно сказать, что он одержим историями. Либо ты рассказываешь их от своего или чужого лица другим, либо ты слушаешь, как рассказывают историю тебе, а когда и того и другого не существует, оказывается, освободиться от рассказа истории все равно невозможно, потому что в этот самый момент твой внутренний голос рассказывает тебе очередную байку про тебя или мир. Это называется потоком сознания и прекрасно продемонстрировано в «Улиссе» Джойса.
Внутренний монолог (диалог) не умолкает, даже когда мы засыпаем. Человек настолько срастается со своим неумолкающим внутренним голосом, что если ему на него указать, он не поймет: какой голос? О чем это ты? Есть фильм «О чем думают женщины» - там герой обладает даром все время слышать такие внутренние монологи, произносимые женщинами. Но ведь их произносят не одни женщины – их произносит – каждый! Весь мир бормочет, не смолкая, и днем и ночью. Хорошо бы сделать стихотворение из гипотетической записи такого текста. Представьте – все эти миллиарды, рассказывающие свои истории ежесекундно! Думаю, что если бы мы их услышали, то стало бы ясно, что мир сошел с ума. Возможно, мы пережили бы после такого стихотворения – мгновенное просветление.
Тем не менее, есть люди, которые превращают рассказ истории в искусство – сказители, писатели, поэты. Они создают такие истории, которые хочется слушать, потому что в этот момент с тобой что-то происходит. Что-то необычное. «Над вымыслом слезами обольюсь», - по словам Пушкина. «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман».
Итак. Литература продолжает рассказывать истории. Так где же они располагаются? История - всегда располагается во времени. Она начинается с первого слова и завершается последним словом или многоточием. Даже если это минималистское стихотворение – оно тоже содержит в себе ряд слов, и для того чтобы прочитать и написать их – нужно время. Само слово – расположено во времени. И вот тут-то начинается самое интересное. Слово, расположенное во времени, это и есть исходный материал для писателя-профессионала: Тургенева, Чехова, Сорокина, Т.Толстой, Донцовой и т.д. Это тот исходник, который может заноситься на страницы записных книжек, чтобы потом перекочевать в сам текст, встроиться и стать его деталью. Так создаются тома, тома и тома. Так создается Вавилонская библиотека – бесконечный кошмар умножения, комбинаций слов и историй. Это литература – цитатная, имеющая дело со словами-объектами, словами-цитатами, словами-материалом. Литература, имеющая дело со словами, с самого начала расположенными во времени. Но есть и другая литература…
Для того, чтобы начать говорить о ней, я задам вопрос – где было стихотворение Эмили Дикинсон или Пастернака до того, как оно было записано? Где оно обитало? Мне кажется, что явно не в словаре и не в памяти автора. Тогда где? Если история Донцовой обитала понятно где – в виде болванок и заготовок она жила вокруг автора и в его памяти, то где обитали «Стихи о Неизвестном солдате» О. М.?
Дальше. Где находится сам поэт, пишущий шедевр? Пишущий, скажем, «Послушай, в посаде, куда ни одна нога не ступала…». Попробуем ответить. Он находится в вечном сейчас. Сейчас и здесь. Там же, где буддийские мастера, там же, где христианские святые, там же, где мусульманские суфии. Там же, где расположена единственная Реальность. В космосе «сейчас и здесь». Вне цитатных текстов, расположенных в прошлом (которого уже нет). Но ведь в пространстве «сейчас» невозможно расположить историю! Там нет времени. А как мы уже сказали, история возможна лишь во времени… Да, это так. Но историю можно расположить во времени, самому находясь в пространстве «сейчас», в пространстве вневременной реальности. Это пространство называется вдохновением.
В пространстве «сейчас» нет времени, но там расположена обитель богов. Там содержится сразу всё – все нерассказанные истории, как все дерево уже находится внутри зерна. Но в отличие от текстовых историй, истории, взятые из этого пространства богов, обладают неиссякаемой и непобедимой жизненностью. Они не вытекают из обстоятельств, текстов, конструкций. Они не обусловлены в миг возникновения. Они пришли – НИОТКУДА. Из обители богов, из источника всего, из самой потрясающей новизны, которая и есть жизнь, не убитая чужими словами, историями и оценками. Чужими рассказами.
Такая история в каждом своем слове содержит вневременное измерение, откуда это слово «выпорхнуло». Т.е. можно сказать, что она располагается и в линейном измерении – развиваясь от начала к концу, и в измерении вневременном в каждое мгновение своего существования. И, тем самым, она осуществляет связь с самой собой еще до рождения, с самим источником жизни. Человек, осуществляющий такую связь, осуществил свое второе рождение, будь это просветленный буддист или преображенный христианин. И он сделал это потому что сумел выйти из болтовни времени, сумел войти во вневременную тишину. Присутствие таких людей – целебно. Они спасают больных и воскрешают мертвых. За ними идут звери и реки. Их личность теперь расположена вне времени. Вне историй и вне болтовни ума. Они теперь находятся в обители богов - в пространстве чистейшей интуиции.
Естественно, что каждый писатель говорит на языке своей культуры, времени и обычаев. Но он говорит не из них. Он ими, этой культурой, временем, языком – пользуется. Тем самым обновляя язык и культуру и давая им новую жизнь.
Поэт или художник (такой, как Ван-Гог или Андрей Рублев) тоже осуществляют второе рождение текста, благодаря тому, что выводят его на свет из той же обители богов, а не из интеллекта (огромной библиотеки, не тобой написанной). Такие тексты не случайно называются божественными, и название поэмы Данте всего лишь отражает истинное положение дел. Их инструмент – вдохновение. Глубокое вдохновение - это явление той же самой природы, что сатори, преображение, самадхи, просветление. Это явление внетекстовое. Потому что вневременное. Но способное перейти в историю, воплотиться в тексте. Воплотиться в «Пророка», в «Подсолнухи», в «Троицу», в «Сезон в аду». Такие тексты и картины – лечат, прибавляют жизни миру. Являются Афиной Одиссею, который, проснувшись на туманном побережье, не узнает своей родной Итаки, и говорят сбитому с толку скитальцу – очнись, ты дома. Ты – это ты. Ты – это жизнь. Но для того, чтобы дать ориентацию герою, запутавшемуся в пространстве и времени, в чужих и собственных слишком земных историях, они приходят из своей вневременной обители, и, не теряя с ней связи, располагаются во времени и говорят. Без божественной речи – путаница земных историй неизбежна. Это грозит тем, что мы так и не узнаем ни себя, ни своей родины.
Андрей Тавров
Внутренний монолог (диалог) не умолкает, даже когда мы засыпаем. Человек настолько срастается со своим неумолкающим внутренним голосом, что если ему на него указать, он не поймет: какой голос? О чем это ты? Есть фильм «О чем думают женщины» - там герой обладает даром все время слышать такие внутренние монологи, произносимые женщинами. Но ведь их произносят не одни женщины – их произносит – каждый! Весь мир бормочет, не смолкая, и днем и ночью. Хорошо бы сделать стихотворение из гипотетической записи такого текста. Представьте – все эти миллиарды, рассказывающие свои истории ежесекундно! Думаю, что если бы мы их услышали, то стало бы ясно, что мир сошел с ума. Возможно, мы пережили бы после такого стихотворения – мгновенное просветление.
Тем не менее, есть люди, которые превращают рассказ истории в искусство – сказители, писатели, поэты. Они создают такие истории, которые хочется слушать, потому что в этот момент с тобой что-то происходит. Что-то необычное. «Над вымыслом слезами обольюсь», - по словам Пушкина. «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман».
Итак. Литература продолжает рассказывать истории. Так где же они располагаются? История - всегда располагается во времени. Она начинается с первого слова и завершается последним словом или многоточием. Даже если это минималистское стихотворение – оно тоже содержит в себе ряд слов, и для того чтобы прочитать и написать их – нужно время. Само слово – расположено во времени. И вот тут-то начинается самое интересное. Слово, расположенное во времени, это и есть исходный материал для писателя-профессионала: Тургенева, Чехова, Сорокина, Т.Толстой, Донцовой и т.д. Это тот исходник, который может заноситься на страницы записных книжек, чтобы потом перекочевать в сам текст, встроиться и стать его деталью. Так создаются тома, тома и тома. Так создается Вавилонская библиотека – бесконечный кошмар умножения, комбинаций слов и историй. Это литература – цитатная, имеющая дело со словами-объектами, словами-цитатами, словами-материалом. Литература, имеющая дело со словами, с самого начала расположенными во времени. Но есть и другая литература…
Для того, чтобы начать говорить о ней, я задам вопрос – где было стихотворение Эмили Дикинсон или Пастернака до того, как оно было записано? Где оно обитало? Мне кажется, что явно не в словаре и не в памяти автора. Тогда где? Если история Донцовой обитала понятно где – в виде болванок и заготовок она жила вокруг автора и в его памяти, то где обитали «Стихи о Неизвестном солдате» О. М.?
Дальше. Где находится сам поэт, пишущий шедевр? Пишущий, скажем, «Послушай, в посаде, куда ни одна нога не ступала…». Попробуем ответить. Он находится в вечном сейчас. Сейчас и здесь. Там же, где буддийские мастера, там же, где христианские святые, там же, где мусульманские суфии. Там же, где расположена единственная Реальность. В космосе «сейчас и здесь». Вне цитатных текстов, расположенных в прошлом (которого уже нет). Но ведь в пространстве «сейчас» невозможно расположить историю! Там нет времени. А как мы уже сказали, история возможна лишь во времени… Да, это так. Но историю можно расположить во времени, самому находясь в пространстве «сейчас», в пространстве вневременной реальности. Это пространство называется вдохновением.
В пространстве «сейчас» нет времени, но там расположена обитель богов. Там содержится сразу всё – все нерассказанные истории, как все дерево уже находится внутри зерна. Но в отличие от текстовых историй, истории, взятые из этого пространства богов, обладают неиссякаемой и непобедимой жизненностью. Они не вытекают из обстоятельств, текстов, конструкций. Они не обусловлены в миг возникновения. Они пришли – НИОТКУДА. Из обители богов, из источника всего, из самой потрясающей новизны, которая и есть жизнь, не убитая чужими словами, историями и оценками. Чужими рассказами.
Такая история в каждом своем слове содержит вневременное измерение, откуда это слово «выпорхнуло». Т.е. можно сказать, что она располагается и в линейном измерении – развиваясь от начала к концу, и в измерении вневременном в каждое мгновение своего существования. И, тем самым, она осуществляет связь с самой собой еще до рождения, с самим источником жизни. Человек, осуществляющий такую связь, осуществил свое второе рождение, будь это просветленный буддист или преображенный христианин. И он сделал это потому что сумел выйти из болтовни времени, сумел войти во вневременную тишину. Присутствие таких людей – целебно. Они спасают больных и воскрешают мертвых. За ними идут звери и реки. Их личность теперь расположена вне времени. Вне историй и вне болтовни ума. Они теперь находятся в обители богов - в пространстве чистейшей интуиции.
Естественно, что каждый писатель говорит на языке своей культуры, времени и обычаев. Но он говорит не из них. Он ими, этой культурой, временем, языком – пользуется. Тем самым обновляя язык и культуру и давая им новую жизнь.
Поэт или художник (такой, как Ван-Гог или Андрей Рублев) тоже осуществляют второе рождение текста, благодаря тому, что выводят его на свет из той же обители богов, а не из интеллекта (огромной библиотеки, не тобой написанной). Такие тексты не случайно называются божественными, и название поэмы Данте всего лишь отражает истинное положение дел. Их инструмент – вдохновение. Глубокое вдохновение - это явление той же самой природы, что сатори, преображение, самадхи, просветление. Это явление внетекстовое. Потому что вневременное. Но способное перейти в историю, воплотиться в тексте. Воплотиться в «Пророка», в «Подсолнухи», в «Троицу», в «Сезон в аду». Такие тексты и картины – лечат, прибавляют жизни миру. Являются Афиной Одиссею, который, проснувшись на туманном побережье, не узнает своей родной Итаки, и говорят сбитому с толку скитальцу – очнись, ты дома. Ты – это ты. Ты – это жизнь. Но для того, чтобы дать ориентацию герою, запутавшемуся в пространстве и времени, в чужих и собственных слишком земных историях, они приходят из своей вневременной обители, и, не теряя с ней связи, располагаются во времени и говорят. Без божественной речи – путаница земных историй неизбежна. Это грозит тем, что мы так и не узнаем ни себя, ни своей родины.
Андрей Тавров