КАТЯ АЙЗЕНШТАДТ
Вот и минул Новый год
Вот и минул Новый год, но скоро Старый
Подоспеет и покрасит цветом белым
Всё в округе, видно, снегу не хватало
Или времени в высокой поднебесной,
И покатится январь, как не бывало,
И покажется, что всё тебе известно.
Этот первый снег тебе поранит веки,
Задохнешься от мороза и от ветра,
Замелькают в желтых куртках печенеги,
Прорубая тропы узкие в сугробах,
Матерясь и очищая метр за метром.
Вот сижу, читаю сводки о погоде,
Плюсовая там у вас температура,
Нет совсем дождей и время на исходе
Созревания пахучих апельсинов,
Поглядим, что вавилонская культура
Приготовит, кроме криков муэдзинов.
Не оглянешься — Пурим уж на подходе.
Собираются флотилии в заливе,
Это новости, сюжет, однако, сходен,
Снег сильней пошел, январской белизною
Заливает улиц темные извивы,
Начиная день недельною главою.
***
Вы пишете, что рыбы
Гуляют по берегу моря,
Но где описанье наряда,
Подробности, сводки погоды?
Где все эти мелочи жизни,
Ну, в общем, где достоверность
Того, что те красные рыбы
Действительность, а не приманка?
Что Вы не любитель-удильщик,
В кармане у Вас не жестянка
С наживкой, что Ваши сюжеты
Проверены опытом буден,
Заверены опытным Буддой?
Откуда Вам, право, известно,
Что рыбы молчат перед бурей?
Закон для колибри
Это закон для колибри, для малости легкой:
Вдребезги небо от черненькой точечки-пули.
Губ поцелуи, оковы объятий — обломки
Рухнувших гнезд.
Дом мой теперь — в потемневших от солнца ладонях.
Слушай, как тихо звучат под одеждою флейты.
Сладкой приманкой — изгибы улыбки кровавой.
Нет расстояний.
Нет промежутка, как нету пустого пространства
Между мгновением взгляда и клекотом звука,
Громом и молнией, нет и секунды разрыва.
Мы умираем.
Сладко и медленно таем под солнечным светом,
Дети земли, распростерты на плоскости теплой.
Только минута, мы снова исчезнем в растеньях
После дождя.
***
Дни, как кусочки материи, легкой и пестрой,
Где б ни порвалась — ее не заштопать иголкой,
Не возвратить, не запрятать в глубоких карманах.
Нет, не пытайся.
Дверь — как глоток темноты, там, где лестница скачет,
Звуком шагов расстается, прощается, тихнет.
Воспоминанья одежды, разорванной в клочья, —
Перед глазами,
Взгляд твой туманят, маячат на темной дороге,
Страшной бедою, обрывками несовпадений
В белом тумане. Закроешь глаза, но подмоги
Тщетно дождаться.
***
Тебе, колибри, из городских широт,
Из уличного смога, где скелеты
Белеют башен, вечером одеты
Неоном снов.
Из железобетонных крепостей —
Билетик легкий вечного проезда
В наш странный мир,
Где прячутся в подъездах
От времени, от снега и дождей
Седые духи,
В наш непрочный день,
В мираж, зависший паутиной рваных
Дорог асфальтовых
И форм непостоянных,
В мой город исчезающих теней.
***
Мой город, мой недуг,
Отхаркивающий смог июльских улиц,
Морщинами раздолбанных дорог
Соприкасаюшийся с небом,
Так родственен собратьям-городам,
Растешь и разрываешься по швам
Событий, дней,
Сбежавший сумасшедший.
Намек волшебный
Из контура горшечной завязи,
Из смуты воздуха, из клочьев новостей —
Строительство истории, твой номер,
Стул в оркестровой яме,
Рукопожатие вечерней свежести,
Воспоминание
Плывущих перистых, их ускользающий
Намек волшебный.
Это тоже фантазия
Может задеть рикошетом то, что зависает в пустой
Комнате полвосьмого, после долгой,
Как високосный год, ночи.
Кажется, что наоборот — год короче.
От чужих простыней, наговоров, пустой ворожбы
Тянет, как из подвала, где в паутине дрожит
Черная точка, высушенный скелет,
Оболочка того, что летало, смотрело на свет,
В общем, как-то присутствовало в зрении и умах,
Совпадало с движением звезд, превращалось в прах,
А теперь зависает в саване паутин.
Это тоже фантазия, как один
Из разбуженных снов, и, не брось я взгляд
В этот черный провал назад,
То есть, не оглянись я, смотря вперед,
Пролетел бы мимо високосный год.
Но, пока мой зрачок черен, не помутнел,
Отражает свет, ловит хрупкость тел,
И еще означен контуром силуэт,
Не слепым, но зрячим, оставляю след.
Вот и минул Новый год, но скоро Старый
Подоспеет и покрасит цветом белым
Всё в округе, видно, снегу не хватало
Или времени в высокой поднебесной,
И покатится январь, как не бывало,
И покажется, что всё тебе известно.
Этот первый снег тебе поранит веки,
Задохнешься от мороза и от ветра,
Замелькают в желтых куртках печенеги,
Прорубая тропы узкие в сугробах,
Матерясь и очищая метр за метром.
Вот сижу, читаю сводки о погоде,
Плюсовая там у вас температура,
Нет совсем дождей и время на исходе
Созревания пахучих апельсинов,
Поглядим, что вавилонская культура
Приготовит, кроме криков муэдзинов.
Не оглянешься — Пурим уж на подходе.
Собираются флотилии в заливе,
Это новости, сюжет, однако, сходен,
Снег сильней пошел, январской белизною
Заливает улиц темные извивы,
Начиная день недельною главою.
***
Вы пишете, что рыбы
Гуляют по берегу моря,
Но где описанье наряда,
Подробности, сводки погоды?
Где все эти мелочи жизни,
Ну, в общем, где достоверность
Того, что те красные рыбы
Действительность, а не приманка?
Что Вы не любитель-удильщик,
В кармане у Вас не жестянка
С наживкой, что Ваши сюжеты
Проверены опытом буден,
Заверены опытным Буддой?
Откуда Вам, право, известно,
Что рыбы молчат перед бурей?
Закон для колибри
Это закон для колибри, для малости легкой:
Вдребезги небо от черненькой точечки-пули.
Губ поцелуи, оковы объятий — обломки
Рухнувших гнезд.
Дом мой теперь — в потемневших от солнца ладонях.
Слушай, как тихо звучат под одеждою флейты.
Сладкой приманкой — изгибы улыбки кровавой.
Нет расстояний.
Нет промежутка, как нету пустого пространства
Между мгновением взгляда и клекотом звука,
Громом и молнией, нет и секунды разрыва.
Мы умираем.
Сладко и медленно таем под солнечным светом,
Дети земли, распростерты на плоскости теплой.
Только минута, мы снова исчезнем в растеньях
После дождя.
***
Дни, как кусочки материи, легкой и пестрой,
Где б ни порвалась — ее не заштопать иголкой,
Не возвратить, не запрятать в глубоких карманах.
Нет, не пытайся.
Дверь — как глоток темноты, там, где лестница скачет,
Звуком шагов расстается, прощается, тихнет.
Воспоминанья одежды, разорванной в клочья, —
Перед глазами,
Взгляд твой туманят, маячат на темной дороге,
Страшной бедою, обрывками несовпадений
В белом тумане. Закроешь глаза, но подмоги
Тщетно дождаться.
***
Тебе, колибри, из городских широт,
Из уличного смога, где скелеты
Белеют башен, вечером одеты
Неоном снов.
Из железобетонных крепостей —
Билетик легкий вечного проезда
В наш странный мир,
Где прячутся в подъездах
От времени, от снега и дождей
Седые духи,
В наш непрочный день,
В мираж, зависший паутиной рваных
Дорог асфальтовых
И форм непостоянных,
В мой город исчезающих теней.
***
Мой город, мой недуг,
Отхаркивающий смог июльских улиц,
Морщинами раздолбанных дорог
Соприкасаюшийся с небом,
Так родственен собратьям-городам,
Растешь и разрываешься по швам
Событий, дней,
Сбежавший сумасшедший.
Намек волшебный
Из контура горшечной завязи,
Из смуты воздуха, из клочьев новостей —
Строительство истории, твой номер,
Стул в оркестровой яме,
Рукопожатие вечерней свежести,
Воспоминание
Плывущих перистых, их ускользающий
Намек волшебный.
Это тоже фантазия
Может задеть рикошетом то, что зависает в пустой
Комнате полвосьмого, после долгой,
Как високосный год, ночи.
Кажется, что наоборот — год короче.
От чужих простыней, наговоров, пустой ворожбы
Тянет, как из подвала, где в паутине дрожит
Черная точка, высушенный скелет,
Оболочка того, что летало, смотрело на свет,
В общем, как-то присутствовало в зрении и умах,
Совпадало с движением звезд, превращалось в прах,
А теперь зависает в саване паутин.
Это тоже фантазия, как один
Из разбуженных снов, и, не брось я взгляд
В этот черный провал назад,
То есть, не оглянись я, смотря вперед,
Пролетел бы мимо високосный год.
Но, пока мой зрачок черен, не помутнел,
Отражает свет, ловит хрупкость тел,
И еще означен контуром силуэт,
Не слепым, но зрячим, оставляю след.