Анна Агнич / АНЗА-БОРРЕГО
Об авторе: АННА АГНИЧ
Киевлянка, живет в Бостоне, работает бизнес-аналитиком. Ее рассказы и повести печатаются в журналах и альманахах России, Украины, Канады, Израиля, Германии и США. В Бостоне вышел сборник рассказов и повестей «Девочка в окне». Рассказ «Анза-Боррего» вошел в шорт-лист премии Горчева.
Со стороны океана волнолом защищали наваленные в беспорядке обломки гранитных скал. Там шипели волны, летели брызги, несло в лицо водяную пыль. Со стороны, обращенной к гавани, гранит уходил на дно большими ровными уступами. Муж подошел к краю, всмотрелся в зеленоватую воду, посчитал: семь ярусов, семь великанских ступеней в зеленоватой воде.
— Сколько такая махина весит? — спросила жена и топнула босоножкой по гранитной глыбе.
— Сейчас… Удельный вес камня семь или восемь…
— А это не у железа?
— Нет, у железа двенадцать. Метр — на метр — ширина четыре… тонн тридцать. Смотри, там что-то поймали!
Они пошли по волнолому к рыбакам. Смуглый приземистый человек, наверное мексиканец, держал двумя руками большую рыбу — она висела неподвижно, хвост касался грязно-белых кроссовок. Пока жена расстегивала чехол фотоаппарата, мексиканец бросил рыбу на камни, раскрыл ей жабры короткими толстыми пальцами и что-то перерезал внутри ножом — с одной и с другой стороны. Светлую чешую залила кровь. Рыбак поднял рыбу и стоял, держа ее на уровне груди, позируя для жены, для ее фотоаппарата. Кровь стекала по чешуе на мешковатые джинсы, на кроссовки. Жена сделала несколько снимков.
— Большая, — сказала она по-испански. — Сколько в ней?
— Тридцать, — ответил мексиканец.
— Чего тридцать — фунтов или дюймов? — спросила жена по-русски у мужа.
— Дюймов, наверное.
Мексиканец вдел рыбе в жабры желтую веревку и стал протягивать ее, размашисто двигая руками. Рыба дергалась — то ли от боли, то ли от рывков. Наверное, от рывков — она, скорей всего, была уже мертвой. Мексиканец бросил ее в воду, а другой рыбак, помоложе, закрепил конец веревки между камнями. Кровь поплыла волокнистым облаком и скоро растворилась в морской воде. Светлая рыба лежала неподвижно на черном дне.
— Хочешь, купим? — спросил муж.
— Нет. Пойдем отсюда, — жена говорила шепотом, хотя по-русски здесь вряд ли кто-нибудь понимал.
В конце волнолома была круглая площадка, от нее уходили вниз завалы гранитных глыб, там плескалась вода. Посредине стоял маяк на железной платформе. Муж влез по узкой лесенке, подергал замок решетчатой двери — заперто. Спустились к воде, муж достал из кармана два апельсина. Один упал, покатился по теплой от солнца поверхности вниз, в прохладную темную щель. Жена легла на живот и попыталась разглядеть, как он там — плавает или утонул?
Мимо прошла двухмачтовая шхуна под парусами. Ветер был хороший, ровный. Пахло водорослями. Муж обошел площадку по кругу, заглядывая в расщелины между камнями. Щелей было много, но не было достаточно большого укрытия для двоих.
— Хочешь сфотографировать? — догадалась жена и тоже стала лазить по камням, искать место. — Безобразие! — ворчала она, взбираясь на обломок скалы. — Я в отвратительной форме, завтра начну бегать.
Слово «сфотографировать» было их кодом с давних пор, еще с юности. У Марка Твена в «Янки при дворе короля Артура» янки говорит: «Вот бы их сфотографировать!» Королева отвечает: «Я сделаю это для вас». Уходит — и возвращается с топором.
Они не помнили, как вышло, что эта фраза стала означать быстрый секс в неожиданном месте. Красивые места возбуждали мужа, и жена отзывалась — где-нибудь на вершине горы, в лесу, ночью в поле под звездами. Еще у них было принято так обживать новый дом — все его комнаты, кладовые, подвал и чердак — если были чердаки и подвалы. Одно время им часто приходилось переезжать, и так они делали новое место своим. Оба любили эти краткие фотографические сеансы, хотя жене, чтобы дойти до кульминации — это тоже было их кодовое слово, — нужна была спокойная обстановка спальни. Как-то он спросил ее об этом, и она сказала, что современная культура преувеличивает значение оргазма. Это не самая важная в сексе вещь.
— А давай за маяком? — спросил муж.
— Там лодки ходят.
— Пока дойдут… еще далеко.
— Моторки быстрые, не успеем.
Они стали смотреть на лодки. Бородатый мужчина у руля моторки помахал им рукой. Жена ему тоже помахала.
— Помнишь Анзa-Боррего? — спросила жена. — Как мы бежали! Я в лучшей форме была тогда.
Там, в калифорнийской пустыне, они были лет десять тому назад, нарочно взяли отпуск в апреле — жена хотела посмотреть цветущую пустыню. Каменистые холмы, выдутые ветром пещеры, кактусы, сухая трава в низинах — и ни одного цветка. В туристском бюро спросили у рейнжера, когда здесь все расцветет.
— Сейчас, — сказал рейнжер. — Сейчас и цветет. Просто за год у нас выпало два дюйма дождя. — И рейнжер стал показывать на карте, где на днях кто-то видел цветущий кактус.
Муж с женой решили не гоняться за одиноким цветком, а поехать к горам по сухому руслу реки. Гряда перегораживала пустыню, и русло пересекало горы по единственному в этих местах проходу между нижней и верхней равнинами. Рейнжер сказал, что на верхней равнине может выпасть дождь, река мгновенно наполнится водой, понесется со скоростью поезда, потащит камни и массу песка. Если застигнет — бросайте машину и бегите к возвышению.
Единственное место, где можно было поставить палатку, оказалось в том самом русле реки, между песчаными берегами, подрытыми прошлогодней водой. Все другие поверхности были завалены камнями.
Странно было ходить босиком по слежавшемуся, нежному на ощупь песку с узорами от давно прошедшего дождя. А может, от ветра. Нет, от дождя — песок сохранил следы быстро текущей воды. Еще здесь был отпечаток шин — одна машина проехала то ли вниз, то ли вверх по руслу, — и никаких других следов.
Когда стало темно, долго смотрели на звезды, муж называл их по именам. Хотели встать рано, чтобы с верхушки холма увидеть рассвет — и проспали. Первой проснулась жена:
— Эй, бежим, солнце всходит!
Выскочили из палатки полуголыми, нет же никого — пустыня. Ровный серый свет на земле и на небе, горы пока в тени, одна дальняя вершина освещена солнцем — рыжая пирамида верхушки, яркая как маяк. Побежали на ближний холм. Прыгали с камня на камень, камни поменьше падали из-под ног и катились по склону. Солнечный свет двигался навстречу и встретил их на полпути.
— Все, — сказала жена, задыхаясь сразу от бега и от смеха, — не успели, придется смотреть отсюда.
Они стояли, быстро дыша, небо было тусклым, никаких световых эффектов. Внизу равнина высветилась точками — это загорелись от солнца верхушки камней. Потом она стала пятнистой, как леопард, — камни светились оранжевым, земля в их тени оставалась черной. Тени сокращались, казалось множество угловатых существ ползет по пустыне, движется в одну сторону, к солнцу.
С холма спускались долго — камни слабо держались на склонах, холм был так крут, что непонятно было, как им сюда удалось залезть.
— В Анзa-Боррего хорошо было, — сказала жена, глядя на лодки. — Фотографируй сколько хочешь. Пустыня же, нет никого.
Они сели на теплый гранит, обнялись и немного поцеловались. Жена в последние годы избегала обниматься на людях: в их возрасте, говорила она, это неприлично. Даже в Париже на набережной, где полно целующихся пар, и если бы их вдруг убрать из Парижа, он стал бы другим городом. Но здесь, за маяком, их никто не видел с берега, а с моря не разглядишь, какого кто возраста. Хорошее место: ветер, солнце и водяная соленая пыль.
Они пошли по волнолому обратно. Жена расчехлила фотоаппарат, попыталась снять волны, поймать их в высшей точке, с пеной и брызгами, но каждый раз промахивалась — нажимала кнопку слишком рано или слишком поздно.
Мексиканцы повернули головы от своих удочек и кивнули как знакомым. На камнях сохло пятно крови — уже темное по краям и еще яркое в углублении посредине. Желтый канат спускался в воду, но светлой рыбы не было видно — наверное, она лежала на дне у самого волнолома, и чтобы увидеть ее, надо было подойти к краю и наклониться.
— А давай приедем сюда в будний день? — сказал муж. — Вечером здесь никого, наверное. После работы — давай? В эту пятницу.
— А внука кто на футбол отвезет?
— Невестка. Ну что?
Жена рассмеялась и ничего не сказала. На волноломе, почти у берега, худой парень в белой ветровке стоял на коленях над большой рыбой — больше той, что поймали мексиканцы. Рыба пыталась дышать, топорщила жабры — темные внутри, как щели между камнями. Парень коленом и одной рукой прижимал ее к гранитной поверхности, в другой держал телефон и что-то в нем набирал большим пальцем — видно, отсылал фотографию.
— Хочешь, купим? — сказал муж.
— Нет, — сказала жена. — Ты меня уже спрашивал.
Киевлянка, живет в Бостоне, работает бизнес-аналитиком. Ее рассказы и повести печатаются в журналах и альманахах России, Украины, Канады, Израиля, Германии и США. В Бостоне вышел сборник рассказов и повестей «Девочка в окне». Рассказ «Анза-Боррего» вошел в шорт-лист премии Горчева.
Со стороны океана волнолом защищали наваленные в беспорядке обломки гранитных скал. Там шипели волны, летели брызги, несло в лицо водяную пыль. Со стороны, обращенной к гавани, гранит уходил на дно большими ровными уступами. Муж подошел к краю, всмотрелся в зеленоватую воду, посчитал: семь ярусов, семь великанских ступеней в зеленоватой воде.
— Сколько такая махина весит? — спросила жена и топнула босоножкой по гранитной глыбе.
— Сейчас… Удельный вес камня семь или восемь…
— А это не у железа?
— Нет, у железа двенадцать. Метр — на метр — ширина четыре… тонн тридцать. Смотри, там что-то поймали!
Они пошли по волнолому к рыбакам. Смуглый приземистый человек, наверное мексиканец, держал двумя руками большую рыбу — она висела неподвижно, хвост касался грязно-белых кроссовок. Пока жена расстегивала чехол фотоаппарата, мексиканец бросил рыбу на камни, раскрыл ей жабры короткими толстыми пальцами и что-то перерезал внутри ножом — с одной и с другой стороны. Светлую чешую залила кровь. Рыбак поднял рыбу и стоял, держа ее на уровне груди, позируя для жены, для ее фотоаппарата. Кровь стекала по чешуе на мешковатые джинсы, на кроссовки. Жена сделала несколько снимков.
— Большая, — сказала она по-испански. — Сколько в ней?
— Тридцать, — ответил мексиканец.
— Чего тридцать — фунтов или дюймов? — спросила жена по-русски у мужа.
— Дюймов, наверное.
Мексиканец вдел рыбе в жабры желтую веревку и стал протягивать ее, размашисто двигая руками. Рыба дергалась — то ли от боли, то ли от рывков. Наверное, от рывков — она, скорей всего, была уже мертвой. Мексиканец бросил ее в воду, а другой рыбак, помоложе, закрепил конец веревки между камнями. Кровь поплыла волокнистым облаком и скоро растворилась в морской воде. Светлая рыба лежала неподвижно на черном дне.
— Хочешь, купим? — спросил муж.
— Нет. Пойдем отсюда, — жена говорила шепотом, хотя по-русски здесь вряд ли кто-нибудь понимал.
В конце волнолома была круглая площадка, от нее уходили вниз завалы гранитных глыб, там плескалась вода. Посредине стоял маяк на железной платформе. Муж влез по узкой лесенке, подергал замок решетчатой двери — заперто. Спустились к воде, муж достал из кармана два апельсина. Один упал, покатился по теплой от солнца поверхности вниз, в прохладную темную щель. Жена легла на живот и попыталась разглядеть, как он там — плавает или утонул?
Мимо прошла двухмачтовая шхуна под парусами. Ветер был хороший, ровный. Пахло водорослями. Муж обошел площадку по кругу, заглядывая в расщелины между камнями. Щелей было много, но не было достаточно большого укрытия для двоих.
— Хочешь сфотографировать? — догадалась жена и тоже стала лазить по камням, искать место. — Безобразие! — ворчала она, взбираясь на обломок скалы. — Я в отвратительной форме, завтра начну бегать.
Слово «сфотографировать» было их кодом с давних пор, еще с юности. У Марка Твена в «Янки при дворе короля Артура» янки говорит: «Вот бы их сфотографировать!» Королева отвечает: «Я сделаю это для вас». Уходит — и возвращается с топором.
Они не помнили, как вышло, что эта фраза стала означать быстрый секс в неожиданном месте. Красивые места возбуждали мужа, и жена отзывалась — где-нибудь на вершине горы, в лесу, ночью в поле под звездами. Еще у них было принято так обживать новый дом — все его комнаты, кладовые, подвал и чердак — если были чердаки и подвалы. Одно время им часто приходилось переезжать, и так они делали новое место своим. Оба любили эти краткие фотографические сеансы, хотя жене, чтобы дойти до кульминации — это тоже было их кодовое слово, — нужна была спокойная обстановка спальни. Как-то он спросил ее об этом, и она сказала, что современная культура преувеличивает значение оргазма. Это не самая важная в сексе вещь.
— А давай за маяком? — спросил муж.
— Там лодки ходят.
— Пока дойдут… еще далеко.
— Моторки быстрые, не успеем.
Они стали смотреть на лодки. Бородатый мужчина у руля моторки помахал им рукой. Жена ему тоже помахала.
— Помнишь Анзa-Боррего? — спросила жена. — Как мы бежали! Я в лучшей форме была тогда.
Там, в калифорнийской пустыне, они были лет десять тому назад, нарочно взяли отпуск в апреле — жена хотела посмотреть цветущую пустыню. Каменистые холмы, выдутые ветром пещеры, кактусы, сухая трава в низинах — и ни одного цветка. В туристском бюро спросили у рейнжера, когда здесь все расцветет.
— Сейчас, — сказал рейнжер. — Сейчас и цветет. Просто за год у нас выпало два дюйма дождя. — И рейнжер стал показывать на карте, где на днях кто-то видел цветущий кактус.
Муж с женой решили не гоняться за одиноким цветком, а поехать к горам по сухому руслу реки. Гряда перегораживала пустыню, и русло пересекало горы по единственному в этих местах проходу между нижней и верхней равнинами. Рейнжер сказал, что на верхней равнине может выпасть дождь, река мгновенно наполнится водой, понесется со скоростью поезда, потащит камни и массу песка. Если застигнет — бросайте машину и бегите к возвышению.
Единственное место, где можно было поставить палатку, оказалось в том самом русле реки, между песчаными берегами, подрытыми прошлогодней водой. Все другие поверхности были завалены камнями.
Странно было ходить босиком по слежавшемуся, нежному на ощупь песку с узорами от давно прошедшего дождя. А может, от ветра. Нет, от дождя — песок сохранил следы быстро текущей воды. Еще здесь был отпечаток шин — одна машина проехала то ли вниз, то ли вверх по руслу, — и никаких других следов.
Когда стало темно, долго смотрели на звезды, муж называл их по именам. Хотели встать рано, чтобы с верхушки холма увидеть рассвет — и проспали. Первой проснулась жена:
— Эй, бежим, солнце всходит!
Выскочили из палатки полуголыми, нет же никого — пустыня. Ровный серый свет на земле и на небе, горы пока в тени, одна дальняя вершина освещена солнцем — рыжая пирамида верхушки, яркая как маяк. Побежали на ближний холм. Прыгали с камня на камень, камни поменьше падали из-под ног и катились по склону. Солнечный свет двигался навстречу и встретил их на полпути.
— Все, — сказала жена, задыхаясь сразу от бега и от смеха, — не успели, придется смотреть отсюда.
Они стояли, быстро дыша, небо было тусклым, никаких световых эффектов. Внизу равнина высветилась точками — это загорелись от солнца верхушки камней. Потом она стала пятнистой, как леопард, — камни светились оранжевым, земля в их тени оставалась черной. Тени сокращались, казалось множество угловатых существ ползет по пустыне, движется в одну сторону, к солнцу.
С холма спускались долго — камни слабо держались на склонах, холм был так крут, что непонятно было, как им сюда удалось залезть.
— В Анзa-Боррего хорошо было, — сказала жена, глядя на лодки. — Фотографируй сколько хочешь. Пустыня же, нет никого.
Они сели на теплый гранит, обнялись и немного поцеловались. Жена в последние годы избегала обниматься на людях: в их возрасте, говорила она, это неприлично. Даже в Париже на набережной, где полно целующихся пар, и если бы их вдруг убрать из Парижа, он стал бы другим городом. Но здесь, за маяком, их никто не видел с берега, а с моря не разглядишь, какого кто возраста. Хорошее место: ветер, солнце и водяная соленая пыль.
Они пошли по волнолому обратно. Жена расчехлила фотоаппарат, попыталась снять волны, поймать их в высшей точке, с пеной и брызгами, но каждый раз промахивалась — нажимала кнопку слишком рано или слишком поздно.
Мексиканцы повернули головы от своих удочек и кивнули как знакомым. На камнях сохло пятно крови — уже темное по краям и еще яркое в углублении посредине. Желтый канат спускался в воду, но светлой рыбы не было видно — наверное, она лежала на дне у самого волнолома, и чтобы увидеть ее, надо было подойти к краю и наклониться.
— А давай приедем сюда в будний день? — сказал муж. — Вечером здесь никого, наверное. После работы — давай? В эту пятницу.
— А внука кто на футбол отвезет?
— Невестка. Ну что?
Жена рассмеялась и ничего не сказала. На волноломе, почти у берега, худой парень в белой ветровке стоял на коленях над большой рыбой — больше той, что поймали мексиканцы. Рыба пыталась дышать, топорщила жабры — темные внутри, как щели между камнями. Парень коленом и одной рукой прижимал ее к гранитной поверхности, в другой держал телефон и что-то в нем набирал большим пальцем — видно, отсылал фотографию.
— Хочешь, купим? — сказал муж.
— Нет, — сказала жена. — Ты меня уже спрашивал.